Страница 2 из 30
— Неплохо, — поддакнул Эн, перевернувшись на спину и уставившись в звездное небо. — Кажется, в этом регионе они были последними? Теперь можно в небольшой отпуск?
— Да, надо бы завтра уезжать. — Хонбин покосился на Лео, который слушал их не глядя. Не имеющий способности разговаривать, он тем не менее был у них за главного, принимающим ответственные решения и распределяющим, кто что будет делать. — Уезжаем? — уточнил у него друг. Лео кивнул, думая о чем-то своём, но вот о чем — он никогда не делился ни с кем, хотя мог жестами или на бумаге. Изредка он что-то пытался объяснить им, но без желания. — Отлично, только попрощаюсь кое с кем, и днём тронемся.
— Бродяга, ты прекратишь когда-нибудь находить везде себе любовниц? — всё так же пригнувшись, поднялся Хоакин.
— Разумеется нет, я только ради этого, может, соглашаюсь повсюду ездить, — пошутил Хонбин последовав за ним и посмотрел назад, убеждаясь, что Лео бредёт за ними. Если он задержится, он же не сможет попросить остановиться, поэтому у парней вошло в привычку каждую минуту проверять его наличие. — Заглянем в Вавилон, ладно?
— Что ж, там я и сам не против побывать напоследок, — воодушевился Эн. Спустившиеся с крыши, умело заметающие следы, научившиеся почти не оставлять их (чему очень способствовала песчаная пересыпающаяся от ветра местная поверхность почвы), троица, натянув на лица берберские повязки, оставляющие открытыми только насурмленные от инфекций, легко попадающих с вездесущими песками, глаза, некоторое время плутала между сараями и будками непонятного предназначения, от электрощитовых до сторожек, обошла реденькую поросль миндаля на краю обжитой площади и вышла на дешт[2]. Барханы и дюны ребрили волнами горизонт, невидимый во тьме людьми с обычным зрением, но наловчившиеся по ночам молодые люди просматривали черноту насквозь, особенно Лео с его кошачьими способностями. Это помогало им не теряться и легко уходить незамеченными, а так же находить оставленных лошадей, на которых в данной местности перемещаться было куда проще, чем на каких-либо машинах. Привязанные к степному кустарнику кони бесшумно склонили морды в полынь и астрагал, ожидая наездников. Хонбин сунул ногу в стремя и первым быстро взлетел в седло совершенно черного жеребца. Масти животных тоже приходилось выбирать под стать случаю, меняя время от времени: ночью темные, а днем светлые, чтобы всадники не виднелись в пустыне издалека. Лошадь Лео была без упряжи, что не помешало ему забраться на неё не менее ловко, чем Хонбину на свою. Хоакин с ленцой, рожденной усталостью, залез последним, и они тронулись в путь по бескрайнему плоскогорью спящих пустынных холмов, по несуществующим тропам, о которых не знали даже самые бывалые кочевники.
Вавилон был странным и одновременно предсказуемым местом, найти которое смог бы не каждый, а слышали о нем и вовсе только самые рисковые и отчаянные. Вавилоном называли кабак, гостиный двор и бордель, разместившийся прямо под слоем песка в центре одной из пустынь с перемещающимся рельефом, где впадины и возвышенности никогда не стояли на месте и, всегда трансформируясь, совершенно сбивали с толку, так что нельзя было запомнить, где именно ты был. В том и состояла сложность повторного посещения этой обители, порой спасающей от жажды и голода, которая могла показаться миражом и не любила, когда о её существовании узнавали слишком многое. Вопреки тому, что страны этого региона не терпели чужеземцев, и они сразу бросались в глаза, в Вавилоне всегда можно было встретить кого угодно, от африканца до европейца, от островных аборигенов до китайцев, и тем он напоминал старинные средиземноморские порты, где пересекались люди и товары со всего мира. Разве что теперь все они звенели не гинеями или реалами, а долларами, которые шуршали, не привлекая громкостью внимания. Купить здесь также можно было почти всё, от героина и любовных утех, до документов, ценных антиквариатов и экзотической пищи и выпивки. С последней, незнаючи, лучше было не рисковать, поскольку в ней тоже могли вдруг оказаться наркотики. Это был Вавилон — место, в которое лучше не приходить, если не умеешь постоять за себя, но если умеешь — тебя примут с распростертыми объятьями, предлагая уютный ночлег, обильную и вкусную еду, и информацию. Ради последней, собственно, троица молодых людей сюда изначально и захаживала, пока Хонбин не определился с тем, что полезное сочетается с приятным. Иногда эта же идея посещала и Хоакина. Лео за попыткой разнообразить свой досуг в притоне замечен не был. Хотя… за чем его вообще можно было заметить? Необнаруживаемый, неслышный, невидимый воин, возможно, лучший из существующих, он был слишком умел и увлечен своим делом, чтобы стать приметным и выйти из тени, в которой пребывал всю свою сознательную жизнь.
Насвистывая «Арабскую ночь, волшебный восток», Хонбин спешился на месте, ничем не отличавшемся от других, таком же овеваемом запеченным пыльным воздухом, перекатиполистым, глухим и немым. Топнув ногой в черном сапоге, он переждал минуту и протопал определенный ритм. Низкие колючие звезды стали единственными свидетельницами того, как ровность песка вдруг опала, провалилась на квадратном метре, подобно зыбучей трясине и, сдвигаясь железным люком, внизу разверзлась дверь, из которой полились шумные звуки и свет.
Разлив вино по трем бокалам, мужчина, исполнивший обязанности официанта, но на самом деле скорее администратор этого заведения, с поклоном удалился. Никто не знал, кто именно эти трое и чем занимаются, но так давно они бывали здесь и столь добрую славу заработали всегда сдержанным, достойным поведением и щедрой платой, что относились к ним с почтением. Отошедший от них с подносом мужчина догадывался, что пребывание подобных лиц не может быть тут простым и мирным, но который год не мог выудить правду. Обычно вся информация проходит через него, его пытаются купить или подкупить, чтобы вызнать что-то, но эти и намека не давали на то, что им интересно что-то секретное. С другой стороны и ими никто не интересовался. Их никто не искал, о них никто не спрашивал, словно они рождались на пороге Вавилона и там же таяли, потому что ни о ком по описанию похожем на них ни слуху, ни духу.
Звенящая яркой юбкой, расшитой монетами, сверкающая улыбкой и украшенная роскошной копной пышных волос девушка славировала между столиками и упала прямо на колени Хонбина, приобняв его за шею. Ничуть не смущаясь этого, он подхватил её свободной рукой и, прижав ближе, поцеловал в шею.
— Неужели я дождалась? — заговорила она на арабском, который молодой человек выучил за годы странствий. — Не верю своим глазам, что ты пришёл ко мне спустя всего-то две недели!
— И, к сожалению, я пришёл попрощаться надолго. — Улыбка сошла немного с её губ, но горящие от радости встречи глаза не потухли. Хонбин виновато опустил взгляд. — Прости, но нам нужно уехать на несколько месяцев домой…
— Ты вернёшься? — с надеждой спросила она, убрав ту манеру речи, которой обычно общалась со всеми остальными клиентами, лукавую, зазывающую, фальшивую, хотя и искусную. С этим прекрасным героем, покорившим её до того бумажное сердце, она становилась настоящей.
— Если нужно будет…
— Нужно! Мне нужно, — жарко заверила она и, изначально связавшийся с ней, как с девушкой легкого поведения, Хонбин пожалел, что позволил её чувствам преобразоваться из трудовых в очень личные. Но иначе у них не было бы важного информатора, добывавшего любые сведения, порой рискуя и жизнью.
— Значит, вернусь, — пообещал он, предугадывая, что такую область навсегда покинуть нельзя. Десятилетиями тут творится кавардак, с чего бы ему прекратиться от очередного их подвига? Не пройдёт и полугода, как нужда во вмешательстве появится. — А сейчас… ничего не слышно? Всё спокойно? — Эн и Лео, сидевшие рядом, понимали уже многое, но один говорить более-менее сносно на арабском ещё не научился, а другой не говорил вообще. Им оставалось лишь частично греть уши и разглядывать публику зала этой упрятанной под землю таверны.
2
Дешт — бесплодная каменистая пустыня в ираноязычных (персидских) странах.