Страница 42 из 55
…При первых же звуках канонады, прервавших их столь содержательную беседу с Хаузом, Ганев метнулся к окну, на всякий случай выхватив пистолет. И… глазам своим не поверил. К Центральной врассыпную, стреляя на ходу, бежали люди в смутно знакомой Стояну черной форме. Разум просто отказывался повиноваться виденному.
«Не может быть! — вдруг вспомнив, где он видел такую форму, ахнул Ганев. — Это же…»
Из поколения в поколение в семье Ганевых переходила по наследству старая фотография. Несколько человек в такой же черной форме, красующиеся на фоне виселицы с растерзанным человеческим телом. Эта фотография из архивов коменданта Освенцима приводилась на Нюрнбергском процессе как одно из вещественных доказательств. Шестьдесят пять лет назад эсэсовцами был повешен прадед Ганева, Христо Иванчев, один из руководителей Болгарской коммунистической партии, арестованный контрразведкой и преданный ее начальством немецким «союзникам».
«Призраки, — ошеломленно думал Ганев. — Призраки, вставшие из далекого прошлого. Мы думали, что с ними покончено, но, видимо, этого не произойдет, пока в руках таких, как Хауз, будут оставаться деньги и власть».
— Всем лечь на пол, — крикнул Стоян. — Сержант! Рассредоточьте людей по окнам и дверям! Огонь!
Ооновские солдаты молниеносно повиновались приказу. Решительность Ганева выиграла им те секунды, которые лишили нападавших фактора внезапности и помогли ооновцам мгновенно сориентироваться в обстановке. И когда Гицке распахнул дверь ударом ноги, его встретили выстрелы в упор.
Первый натиск противника был отбит. Потеряв убитыми командира и еще двоих, эсэсовцы залегли вокруг Центральной, продолжая обстреливать ее.
Пули свистели по комнате, круша все на своем пути. Упал, заливаясь кровью, сержант, Ганев пробрался к нему, подобрал его автомат и пополз к двери, где ткнулся лицом в порог другой солдат в голубой каске. Дав очередь по замелькавшим снова на площади перед бунгало черным фигурам, он обернулся и окинул взглядом комнату.
Дежурный по Центральной, разбудивший в это злосчастное утро Хауза, лежал навзничь на спине, уставившись в потолок остекленевшими глазами. Личный представитель президента США Баудэн счел за лучшее укрыться за массивными столами с радиоаппаратурой и не вылезать оттуда. Костлер, не теряя невозмутимости, пытался вызвать по радио генерала Улеле, забыв, видимо, что связь блокирована самим же генералом. Да и все равно, рация была уже безнадежно разбита пулями.
«Где же Хауз и тот второй, который был с ним?» — подумал Ганев, но тут снова пришлось повернуться в сторону улицы и дать очередь из автомата. Затем он обернулся и…
— Стойте! Не сметь! — закричал Стоян.
Обезумевший немец не слышал его. Навалившись сзади на Хауза, «герр доктор» душил своего несостоявшегося хозяина, исступленно что-то рыча и впиваясь ему пальцами в горло. В конечном счете «герр доктор», всегда считавший себя существом более высшего порядка, нежели всякие там райхеры, пальбе и гицке, недалеко от них ушел.
Увидев, как рушатся его последние надежды, которым он отдал не только отведенную человеку жизнь, но и с таким трудом и искусством добавленные к ней им самим шестьдесят лет, Крафке не выдержал. Не справился его мозг, тот самый мозг, которым он всегда так гордился. Душа Хауза, этого напыщенного любителя четвероногих, которому он, Крафке, имел глупость поверить, видя в нем потенциального властелина мира, способного обуздать проклятую чернь и ненавистных миротворцев, он теперь срывал на нем всю свою злость.
— Прекратите! — бросился к нему Ганев.
Ему-то Хауз был нужен живой. Оторвав Крафке от Хауза, он отшвырнул его в угол. Хауз, хрипя, с ненавистью смотрел на Ганева. И вдруг ненависть в его глазах сменилась смертельным ужасом.
Непосредственного приказа убрать Хауза оперативнику ЦРУ Баудэну никто не давал. Но иначе зачем направлять на Остров именно его, «узкого» специалиста? Да и высказался президент недвусмысленно: «Правительство США не желает никаких скандалов, вызванных возможным судом над Хаузом. Его арест мы предотвратить не можем, но суд состояться не должен. Вам ясно, Баудэн?»
Баудэну было все ясно. В частности, и то, что президент, немало получивший от Хауза на ведение избирательной кампании, получил от его конкурентов еще больше.
Но убрать Хауза следовало тихо. Желательно при помощи не оставляющего следа яда, имитирующего обыкновенный инфаркт. Ведь это настолько естественно: пережить такое потрясение, как арест, трудно даже сердцу еще не столь старого, тренированного человека, особенно если человек этот всю жизнь знал лишь почет и уважение…
Поэтому Баудэн и решил не мешать Крафке душить Хауза. «Миллиардера придушил его собственный помощник» — это выглядело бы даже весьма эффектно. Да и задание было бы выполнено.
Однако, когда Ганев оторвал руки немца от горла Хауза, Баудэну ничего не оставалось, как выхватить «беретту». Все равно кругом стреляют, выстрелом больше, выстрелом меньше… «Герра доктора», стоявшего на четвереньках и рычавшего, как затравленный зверь, и полномочного представителя Генерального секретаря ООН застрелил показавшийся в дверях эсэсовец, свалив перед этим автоматной очередью самого Баудэна. Эсэсовцу уже было все равно, в кого стрелять, лишь бы убивать.
За окном снижался вертолет, посланный к Центральной генералом Улеле.
Постепенно бой на Острове стихал, сопротивление последних оставшихся в живых эсэсовцев было сломлено.
СЕРГЕЙ КАРПОВ
(18.5.2005 г.)
Сегодня я чувствую себя уже намного приличнее, чем позавчера, когда впервые очнулся. Последнее, что осталось в моей памяти, — это перекошенное от удивления и страха лицо охранника, вскинувшего пистолет, и пережитый мною ужас за Конни, которая шла следом. А потом вспышка выстрела, и… больше ничего. Ничего, кроме резкой, ослепившей меня боли.
Я обвел глазами палату, в которой лежал. Очень милая комната, просторная, светлая, уютная, совсем не похожая на больницу, скорее на номер в приличной гостинице, хотя лучше в такие гостиницы не попадать…
Боли я уже не чувствую, как и повязку на груди, потому что ее сняли, как только я попал в руки квалифицированных медиков. Сейчас тампоны на ранах на груди и на спине закреплены каким-то новым чудодейственным пластырем. Да здравствует современная медицина!
О том, что произошло на Острове, я знаю только в самых общих чертах. Обрабатывая меня, врач что-то буркнул о качестве повязки, наложенной на мои раны Джеральдом Финчли, но тут же осекся, извинившись вслух за критику человека, которому довелось выполнить несвойственные ему функции медбрата в сложных полевых условиях. В ответ на мои расспросы о том, что было дальше, после того, как я вышел из строя, что с Джерри и, главное, с Конни, он ответил только, что банда Хауза разгромлена войсками Безопасности ООН и что с моими друзьями все в порядке. Но навестить меня они пока не смогут, потому что я нуждаюсь в полном покое. И тут же ушел.
А у меня на душе кошки скребут. Что-то явно неладно с Конни и Джерри. Не верю я врачу. Если бы с ними действительно было все в порядке, они наверняка пришли бы ко мне. Уж если Конни сумела обвести вокруг пальца службу безопасности Хауза, то что ей медики…
Тут как бы в ответ на мои невеселые мысли тихо распахнулась дверь, и в комнату, опираясь на щегольскую трость, ковыляя, вошел не кто иной, как мой друг, старший инспектор СОБН Джеральд Финчли.
— Джерри! Наконец-то!.. А то я уже…
— Тихо, Сережа, не шуми. Тут порядки не хуже, чем у Хауза на Острове, — буркнул Джерри. — Еле уговорил дежурную, чтобы пустила меня к тебе. Придется теперь топать к ней на свидание, когда выпустят. Но девочка вообще-то милая.
— Что все-таки с тобой приключилось? Я ведь ничего так толком и не знаю. И где Конни?