Тонкая линия

Он, то мне и нужен, решил Сашка, и вышел навстречу верзиле, около которого летели наземь подряд все встречные и поперечные. Рубаха великана расстегнута, и видна могучая мохнатая грудь, изорванный кафтанчик распахнулся, и ветер играет его полами в то время, когда увлеченный боец, словно мельница неистово машет руками, кидается из стороны в сторону, преследуя убегающих врагов. Увидев нового противника, Сила Фадеич радостно взревел, и занес уже руку для удара, но его кулак поразил пустоту, а секунду спустя и сам "архиерей" рухнул на вытоптанную траву пустыря. Александр тотчас вернулся в толпу зрителей, других достойных противников пока нет, тратить силы на криворуких и слабых "любителей" не стоит.

– Ох, как славно! Ну давай! – толкает его в бок остроносый мужичок в чуйке, потирая руки, – давай еще матросик, сейчас еще силачи подойдут, чего ушел?

– Устал, я братец, – ответил наш герой, внимательно разглядывая небольшую группу у строения на окраине поля, эти зрители одеты поприличнее, и с остальными не смешиваются, – кто это там, возле рыбного сарая кучкуется?

– Их степенство Федор Силантьич с приказчиками, большой любитель, – отвечает чуйка и вдруг исчезает в толпе. Но через короткое время снова возникает рядом.

– Три рубля серебром, если во-о-он того татарина собьешь, – и корявый палец указывает на одного из новых участников "войнишки".

– Десять, за три, может сам, попробуешь? – Сашка давно освоил местные "рыночные отношения", здесь не торговаться нельзя, не поймут.

– Пять, последнее слово, для почина?

– Хорошо, бескозырку подержи…

Насчет низкого класса местных бойцов Петрович оказался прав, все "грозные" противники Сашки рассчитывали только на свою природную силу и ловкость, поэтому дело пошло, и под конец народ в толпе уже начал восторженно гудеть – "флотский дает жару…". Правда была одна небольшая проблема, он никак не мог уразуметь правил этого странного спорта. Чуйка просто показывал ему, кого валить, а кого нет. В следующее воскресенье пришлось потяжелее, появились новые участники, среди солдат и матросов, в отличие от мещан, попадались уже неплохие бойцы, но распространенная привычка опрокинуть перед началом стопку-другую для "куража" работала на Александра. К концу месяца самовзводный револьвер Адамса уже лежал в тайнике, вместе с надежным "плакатом" и цивильной одеждой. Можно было и не ходить в этот последний раз на "войнишку", но его привлекала возможность сразиться с местным "чемпионом". На этот раз соперник оказался не прост, за ним явно стояла какая-то школа, и Сашка не рискнул сразу выйти против. Он постарался изучить технику противника, "зафиксировать" в памяти все детали боя, чтоб затем сделать выводы. Так раньше тренер заставлял его просматривать видеозаписи схваток, указывая на ошибки, только теперь роль видеомагнитофона выполняла его "стимулированная память" и получалось очень даже неплохо.

И вот, наконец, сладкий миг победы, нелегко она далась, совсем нелегко, пришлось мобилизовать и "дедушку", его леворукость оказалась очень даже кстати. Толпа ревет и стонет от восторга, прямо Колизей мать их… он не привык к такому ажиотажу. Но что это?

– Сашка! – сильная рука хлопает его по плечу, это старый знакомый Цыганков, – ну ты разошелся сегодня, чего же раньше так не дрался? Пойдешь с нами? Рядом знакомые лица матросов, словно он снова на палубе "Трех святителей" и разгоряченный схваткой "дедушка" начинает настойчиво намекать, что неплохо бы встречу отметить, угостить старых друзей, тем более что лишние деньги есть. Хорошо, решает Сашка, дам ему повеселится напоследок, он славно сегодня поработал.

– Гулять, так гулять! – это уже "дед", вырывается на мгновение из под жесткого контроля, – Цыган, ты обещал мне здешний ресторан показать? Пошли ребята, пропьем все, даром пришло, значит даром должно и уйти!

Компания в бескозырках, выбравшись с пустыря и весело балагуря, перешла улицу в указанном Цыганковым, направлении и вскоре очутилась перед крыльцом большого деревянного двухэтажного дома. Над входом коротала свой старческий век полинялая от времени вывеска, где был изображен чайник, бильярд и зеленая рыба, далее просто: "Кабак Растерация". В изумлении Сашка вслух прочитал надпись.

– Все верно, – скалится опытный проводник, – так и есть "Растерация", по одному сюда соваться не моги, иначе не только деньги, но и зубы растеряешь!

Ободранная дверь распахнулась, и в облаке пара навстречу им с визгом вылетела женщина с окровавленным лицом и вслед за ней – здоровенный оборванец с криком:

– Измордую проклятую! Будешь у меня знать…

Баба успела выскочить на улицу и убежать, "джентльмен" остановлен успокоен парой-тройкой ударов спутниками Александра, это было делом минуты.

Нижний этаж "Растерации" был разделен на три неравные части: маленькая эстрада, зал с грязными столиками и буфетной стойкой, и дальний угол с какими-то ломаными скамейками. Как впоследствии объяснили Сашке, это был самый дешевый бордель в городе, в дорогие публичные дома нижних чинов не пускали. Атмосфера этого милого заведения, несмотря на открытые окна, изначально была пропитана крепким, режущим в горло, запахом табака. В довершение всей обстановки, как необходимое украшение к ней, по стенам помещалось несколько старых портретов и картин, в когда-то позолоченных рамах. Портреты являли собою каких-то генералов в пудре и архиереев в мантиях, а картины изображали нечто из буколико-мифологических и священных сюжетов. И те и другие лоснились местами зеленым лаком, а местами совсем исчезали в густо насевшей на них пыли, грязи и мух. Бог знает где, как и когда и кем писаны такие картины и портреты, но известно только то, что найти их можно единственно в народных "ресторациях", и кажется, будто они уж так самою судьбой предназначены для того, чтобы украшать закоптелые стены низшей руки трактиров и харчевен.

Высокий обширный зал, битком набит всяким народом, однако перед компанией матросов люди боязливо расступались. Свободного столика не нашлось, но чтоб угодить столь редким, и, судя по скривившейся физиономии буфетчика, опасным гостям половые быстренько выкинули на улицу парочку пропойц. Все это странное сборище сидело, лежало, ходило, толкалось на месте, двигалось, как движутся плотные людские толпы, двигалось в каком-то тумане, в каком-то отвратительно смрадном чаду, который густыми клубами носился в этой удушливой атмосфере и целыми слоями неподвижно стоял вверху, у потолка. Это был смешанный чад зловонного табачища, крепчайшей махорки и обильный пар людского дыхания, заражавший воздух уже от одного присутствия стольких человек, для которых была слишком тесна эта просторная зала. Свежего человека прошибало до зелени в глазах, до дурноты и головокружения. Смотришь, и в первую минуту ничего не различаешь. Слышен только глухой гул и говор нескольких сотен голосов, сквозь который то там, то сям раздается визг или плач, крепкий ухарский возглас и взрывы самого разнородного хохота, то вдруг пьяный или болезненный стон, то визгливая ругань, вой и вопли. Наш Александр моментально одурел от такого букета ощущений, и просто отдал Цыгану "призовые" последнего боя и тот начал распоряжаться, мигом подлетел буфетчик, забегали половые, на столе появились штофы с водкой и немудреная закуска. И практически сразу же явились и молодые особы женского пола, специфической наружности.

– Выбирай любую, девки здоровые деревенские! Коли не нравится, иди сам к ним в угол, там на любой вкус, от трех копеек серебром, – матрос щупает красотку за округлый зад, – смотри кровь с молоком!

– Чего деревня тут делает?

– Барину на оброк, себе на приданное к свадьбе зарабатывает.

– Не лужа, хватит и мужу! – задорно шлепает разбитыми губами девица, украшенная припудренным мукой синяком под глазом, пытаясь, устроится на коленях у Сашки, но тот спихивает ее к Цыгану, у которого и так уже повисла на шее одна такая "красавица". С большими трудом он подавляет "деда", уймись, триппер вещь неприятная, а сифилис и вовсе пока неизлечим. Внимание невольно приковывает певица на эстраде, словно яркое пятно розы на навозной куче.