Страница 293 из 311
Одним словом если Питер – лицо российской империи, грозное, строгое и напыщенное, то Москва – ее толстая задница. Вдвойне удивительно, ибо в 21 веке, откуда прибыл Александр, все было с точностью до наоборот, там витриной страны являлась Москва…
Первопрестольная – город купеческий, что бы там про не не говорили бойкие писаки. Достаточно поглядеть на Замоскворечье, чтобы убедится в этом утверждении. Ядро коренного московского народонаселения составляет купечество, плюс его немалая "челядь"-обслуга. Девять десятых этого многочисленного сословия носят православную, от предков завещанную бороду, длиннополый сюртук синего сукна и сапоги с кисточкою, скрывающие в себе оконечности плисовых или суконных брюк. Одна десятая позволяет себе брить бороду и, по одежде, по образу жизни, вообще по внешности, сильно походит на "благородных", иначе говоря мелких дворян средней руки. Большинство старинных барских домов перешло в начале века в собственность купечества, местные "знатные роды" постепенно проживаются-спиваются-вырождаются. По смерти Петра Великого Москва сделалась убежищем опальных дворян высшего разряда и местом отдохновения удалившихся от дел вельмож, но к началу следующего века ситуация изменилась далеко не в пользу дворянства. И вообще этим огромным зданиям, памятникам уже отживших свой век нравов и обычаев суждено, почти всем без исключения превратится или в казенные заведения, или, как мы уже сказали, поступить в распоряжение богатых коммерсантов.
Но не в одних княжеских и графских палатах, – хороши также эти купцы и в собственных дорогих каретах и колясках, которые вихрем несутся на превосходных лошадях, блистающих самою дорогою сбруею: в экипаже сидит "поштенная" и весьма довольная собою борода, возле нее помещается плотная и объемистая масса ее дражайшей половины, разбеленная, разрумяненная, обремененная жемчугами, иногда с платком на голове и с косичками от висков, но чаще в современной французской шляпке, а на запятках стоит лакей-сиделец в длиннополом иноземном сюртуке, в рыжих сапогах с кисточками, пуховой шляпе и в зеленых перчатках… Проходящие мимо купцы средней руки, приказчики и мещане с удовольствием пощелкивают языком, смотря на лихих коней, и гордо приговаривают: "Вишь, как наши-то каковы!" Московские же дворяне, смотря из окон, с досадою думают: "Мужик проклятый, развалился в экипаже, как и бог знает кто!" Для русского купца, особенно москвича, упитанная статная лошадь и толстая важная жена – первые и важнейшие блага в жизни… В Москве повсюду встречаете вы купцов, и все показывает вам, что Москва, по преимуществу, город купеческого сословия. Ими населен Китай-город, они исключительно завладели Замоскворечьем, и ими же кишат даже самые аристократические улицы и места в Москве, каковы – Тверская, Тверской бульвар, Пречистенка, Остоженка, Арбатская, Поварская, Мясницкая и другие улицы. Базисом этому многочисленному сословию в Москве служит еще многочисленнейшее сословие: это – мещанство, которое создало себе какой-то особенный костюм из национального русского и из басурманского немецкого. В этом стиле неизбежно красуются черные перчатки, войлочная шляпа или картуз такого замысловатого устройства, в котором равно изуродованы и опошлены и русский и иностранный типы головного убора, выростковые сапоги, в которых прячутся нанковые или суконные штанишки, сверху что-то среднее между долгополым еврейским лапсердаком и кучерским кафтаном, красная александрийская или ситцевая рубаха с косым воротом, а на шее обязательно грязный пестрый платок косынки. Прекрасная половина этого сословия представляет своим костюмом такое же дикое смешение русской одежды с европейскою: мещанки ходят большею частью в платьях и шалях "порядочных" женщин, а волосы прячут под шапочку, сделанную из цветного шелкового платка, белила, румяна и сурьма составляют неотъемлемую часть их самих, точно так же как стеклянные глаза, безжизненное лицо и желтые зубы. Это мещанство есть везде, где только есть русский город, даже большое торговое село – старые знакомые Александра, еще по провинции. Молоденькие, правда ничего, попадаются такие, что прямо хоть стой, хоть падай, иная так стрельнет озорными глазками в солдатиков – любого бравого молодца убьет на месте.
Но время идет, с десяти часов вечера Москва уже пустеет, и особенно осенью скучны и пустынны эти кривые улицы с еще более кривыми переулками. Широкие проспекты Петербурга, сравнительно с "московской деревней", почти всегда оживлены народом, который куда-то спешит, куда-то торопится. На них до двенадцати часов ночи довольно людно, и до утра везде попадаются то там, то сям запоздалые. Кондитерские и портерные весь день полны народом: немцы, французы и другие иностранцы, туземные и заезжие, пьют, едят и читают газеты. Многие улицы в Москве, как то: Тверская, Арбатская, Поварская, Никитская, обе линии по сторонам Тверского и Никитского бульваров, состоят преимущественно из "господских" домов. И тут вы видите больше удобства, чем огромности или изящества. Во всем и на всем печать семейственности: и удобный дом, обширный, но тем не менее для одного семейства, широкий двор, а у ворот, в летние вечера, многочисленная дворня или всевозможные вольные "приживалы". Везде разъединенность, особенность, "феодальность" – каждый живет у себя дома и крепко отгораживается заборами и запорами от соседа. Это еще заметнее в Замоскворечьи, этой чисто купеческой и мещанской части Москвы: там окна наглухо завешены занавесками, ворота закрыты на могучие засовы, при ударе в них раздается сердитый лай цепной собаки, все мертво, или, лучше сказать, сонно. Любой дом или домишко на окраине похож на маленькую крепостцу, приготовившуюся выдержать долговременную осаду.
Последнее обстоятельство играло на руку Александру, "подведомственному" здесь просто некуда приткнуться, осталось только выждать пока стемнеет и народу на улицах убавится. Все шло удачно, пьяненький "сюртук" свернул в сторону, хотел должно быть срезать расстояние, пройдя в шель между домами на соседний переулок. Надо сказать, что застройка на окраинах второй столицы местами была "патриархальная" как в дереве и нередко участки разделяли небольшие проходы-тропки, где телега уже не проедет, а отдельный пешеход еще вполне пройдет. На выходе из одного такого туннеля подвыпившего помещика и подкараулили Сашка с Гришкой, заранее обежав дом по другому пути. Мешок на голову и кулаком в "солнышко", чтоб не шумел сильно, хотя последнее пожалуй излишне, пьяница только икнул и замолк…
– Тащим его обратно в ту дыру! – принял решение Александр, "учить" негодяя прямо на улице он счел неудобным, хоть это и не Тверская, а безымянный проулок в предместье.
– Слышь, Лександр, а энтот вродь повыше? Не обознались часом? – у сообщника возникли подозрения и как оказалось вполне оправданные.
– Сейчас поглядим! – и в самом деле, Александр не уловил запаха сивухи, которым был буквально пропитан "сюртук", за которым они уже битый час следили.
– Твою мать! Ты кто таков будешь? – невольно вырвалось у Гришки, когда в полумраке они, сняв мешок, разглядели хорошенько пойманного. Судьба зло подшутила над приятелями, в последний момент пьяница-помещик свернул куда-то в сторону, пойди разберись в этих окраинных лабиринтах, здесь сам черт ногу сломит.
– Студент я братцы мои, приехал в университет поступать, а вы господа почто разбойничаете? – откликнулся ошеломленный столь бесцеремонным обращением молодой парень, по виду совсем еще "зеленый", и принялся поправлять смятый щегольской воротничок по последней мещанско-купеческой моде. Действительно ни перегара, ни сального сюртука, ни отвратной морды – как они так обмишулились? По виду юноша из небогатых мелкопоместных дворян, может быть поповский, купеческий, или обер-офицерский сын – другой бы не стал шататься на ночь глядя по неспокойным местным улицам. Что поделать, раз ошиблись, то пришлось извинится, прости дружок, не за того тебя приняли.