Кино

***

Мне нравилось смотреть на неё спящую. Почему-то я очень сильно боялся того, что ненароком разбужу её, как-то потревожу её сон. Я замирал подле изголовья кровати и смотрел. Она была невероятна красива именно в такие моменты. Что бы я делал сейчас без неё? Где бы был? За тот покой, что у меня внутри, подобно ватному одеялу, укрывшему израненное жизнью сердце, я обязан исключительно ей.

У неё прекрасные васильковые глаза с чуть игривой детской насмешкой. Глаза ребёнка. Именно они больше всего поразили меня тогда при нашей первой встрече. Я смотрел и не мог отвести взгляд. Понимал, что уже и неприлично так пристально смотреть человеку в глаза, но ничего с собой не мог поделать. Я был подобно тряпичной кукле — без воли. Лишь сердце выбивало барабанную дробь. Я ничего не слышал кругом, даже звонка проезжающего недалеко от нас трамвая. Если бы ты тогда улыбнулась, то я бы потерялся совсем. Но ты этого не сделала. Просто молча смотрела на меня, словно на открытую книгу, и в моих серых, поддернутых болью сожалений и вынужденных расставаний глазах искала ответ на свой так и не произнесённый вопрос — кто я такой и как может вынести столько один человек? Мы тогда за всё время встречи едва перекинулись парой слов.

Ты пошевелилась. Я отчего-то струсил, задышал чаще. Я боялся до чёртиков, что ты застанешь меня за этим крайне странным занятием. Я конечно же мог сказать, что только подошёл к твоей кровати, что лишь на миг залюбовался тобой, но инстинктивно противился даже этой маленькой лжи. Ложь рушила идиллию. Я не мог этого допустить. Слишком важно это всё было для меня. Настолько важно, что я держал всё в себе, боясь своим откровением, которое покажется тебя простой глупостью и дурашливой блажью, не иначе, спугнуть то светлое чувство, которое я неизменно испытывал глядя на тебя, как-то оттенить всё это, вынести за скобки.

Глубокая, почти что седая ночь. Пора и мне ложиться, но я всё стою и не ухожу. В лунном свете, что льётся через окно, ты ещё прекраснее, чем можно себе вообразить. Твой лик словно соткан золотыми нитями. Я даже дышать не смею, настолько всё в тебе меня завораживает. Но может это исключительно моя впечатлительность и мягкотелость. Мне, в сущности, всё равно. То говорит сердце, а ему перечить не следует. Оно одно что-то да понимает в красоте. Я всего лишь пытаюсь выразить то, что чувствую. Пусть и выходит неряшливо. Я хотя бы стараюсь.

Мне хочется спать и в тоже время я бы так и остался стоять подле тебя, охраняя твой сон. Интересно, что тебе снится? Твои губы чуть поддёрнуты улыбкой, из чего я заключаю, что сон хороший. Вот бы здорово сейчас оказаться в твоём сне, ошеломить тебя внезапной встречей, рассмешить, взять за руки, обнять. Надо же, я даже к твоему сну тебя ревную! Как ещё тебя любить, если не безумно?

Уже молочный рассвет заявлял о своих правах, туша по одной звёзды, а я всё стоял подле тебя и не уходил. И пусть многие считают, что любовь делает нас уязвимыми, а значит слабыми. Я лучше предпочту быть слабым, чем сильным, но не любя. Такая моя философия.

***

— Поезд номер 2946 отходит с первой платформы через две минуты.

Я сидел в купе у окна и смотрел на бегущие по стеклу дорожки дождя. Ты не придёшь. Со всей пугающей очевидностью я вдруг осознал, как самую простую истину, как нечто неотвратимое — ты не придёшь. Я знал прекрасно, что всё так и будет и не могло быть иначе, но всё равно ждал тебя. Ждал, несмотря ни на что.

Да, я далеко не подарок. Сколько раз из-за отсутствия характера я получал пощёчину от судьбы. Сколько раз падал лицом в грязь и не находил в себе никаких сил подняться — ни моральных ни физических. А теперь ещё и ты. А я, вместо того, чтобы что-то сделать, просто бегу. По-другому это и назвать нельзя — бегство. Разве можно любить такого? Правильно ты тогда сделала, что послала меня.

Любовь ни куда не ушла. Затаилась на время в израненном сердце. И будет подыхать ещё очень долго. С твоей же стороны всё куда проще. Ты и не любила меня никогда. Разве что жалела. Для тебя я был подобно бродячему псу, которого подбирают на улице, а он в благодарность радует, виляет хвостом и бегает вокруг. Так можно любить, но не человека. Мог ли я, дурак, рассчитывать на большее?

— Поезд номер 2946 отходит с первой платформы через минуту. Просьба пассажиров занять свои места.

Уже занял. Моё место здесь вдали от тебя. А ты ещё обязательно станешь счастливой. В этом я даже не сомневаюсь. У тебя в отличие от меня характер есть. Ты не пропадёшь. Такие не пропадают. И не бегут с тонущего корабля, подобно крысам. Боже, как я себя сейчас ненавижу!

Дождь усилился. Поднялся ветер. Уже почти ничего нельзя было разобрать за окном. Не перроне почти никого не осталось. Меня ждёт родной город. И новая жизнь. Никчёмная жизнь в одиночестве. На пушечный выстрел никого теперь не подпущу. Хватит уже играть в чувства! Наигрался. Довольно.

Поезд вдруг тронулся потихоньку. Сердце защемило. Теперь уже точно конец. И вдруг… Среди завеси дождя я разобрал знакомую фигуру. Это была ты. Никаких сомнений. Ты пришла меня провожать!

Я вскочил, словно ужаленный. Прочь из этого проклятого поезда. Куда я еду? Кто меня там ждёт? Я побежал в конец вагона.

— Молодой человек, куда вы? Что случилось? — обратилась ко мне проводница, ещё совсем молодая девушка, по видимому студентка.

— Выпустите меня. Мне надо вернуться.

— Но это невозможно. Сядьте на своё место. Сойдёте на следующей станции, если вам это так нужно. Я не могу выпустить вас с уже идущего состава. У меня инструкции.

— К чёрту ваши инструкции! У меня там… у меня сейчас… вся жизнь на кону, понимаете ли вы или нет?!

— Молодой человек, успокойтесь, что случилось?

Но я уже не слушал. Я прорвался к двери вагона и распахнул её. Поезд уже начал отходить от перрона. Придётся прыгать прямо на грязь. К проводнице подоспели несколько человек, которые хотели меня остановить, думая, что я спятил, да так по видимому и было. Спятил. Может это вовсе не ты была. Я увидел только то, что захотел. Больное воображение и ничего более. Никто там, у промокшего старого вокзала, меня не ждёт. Кроме разве что очевидной глупости. Так мне и надо. Я жаждал этого нравственного падения как ничего ещё не жаждал в этой жизни.

Я оттолкнулся и прыгнул. Приземлился на корточки. Немного потянул мышцу, но этого ничего.

На перроне было пусто, кроме одной фигуры под зонтом. Да, это ты. Мне не показалось. Ты тоже узнала меня, сделала первый робкий шаг навстречу и замерла в нерешительности. Я побежал. Через несколько мгновений я был подле тебя.

— Привет.

— Привет — улыбнулась ты.

— Прости, я такая сволочь. Мне столько нужно тебе сказать, что…

— Потом. После.

Мы долго стояли обнявшись. Кажется, даже дождь прекратился и выглянуло солнце, когда мы наконец уже пошли домой. Я ничего и никого не замечал, кроме тебя.

Я наверное ни черта не смыслю в любви, а тем более не разбираюсь в женском сердце, но знаю точно, что она есть, и что женщина — самая большая загадка, над которой, как и не ломай голову, а не разгадаешь.

***

Он допивал уже третью рюмку дорогого коньяка, но так и не пьянел. Через час с четвертью его самолет. Он полетит один. Без неё.

Она сидела в соседнем номере того же роскошного отеля и пялилась в глянцевый журнал. Глаза блуждали от строчки к строчке, но ничего разобрать не могли. Ей хотелось одного — истошно кричать и рыдать, но она сдерживала себя, нервно покусывая тонкие губы, на которых уже почти не осталось помады.

Он порывался позвонить на ресепшн и спросить о ней, в отеле ли она ещё. Но рука каждый раз наливалась непонятной тяжестью, когда он брал телефон. Имеет ли это теперь какое-то значение?

Она позвонила на ресепшн и попросила к себе в номер большой кусок шоколадного торта. Его принесли через несколько минут, но она к нему так и не притронулась. Лишь поглядывала в его сторону, но спешно отворачивалась. Её тошнило.

Он ходил по номеру из угла в угол и припоминал детали недавней ссоры. И что самое страшное, он не мог припомнить хоть сколько-нибудь существенного, из чего эта ссора возымела такое роковое действие. Они ругались не громче, чем обычно, без оскорблений, но с едкой издёвкой, которую и не пытались скрыть. Но это больше походило на шалость, чем на нечто серьёзное. Она делала выпад — он парировал. Он атаковал — она защищалась. Игра по правилам как и всегда, но в этот раз что-то пошло не так.