Узел

— Тася, я не о нем переживаю, а о себе. Леднёв твой, как маньяк, по пятам за мной ходит.

— Ты ему понравилась. Он тебе, как я вижу, тоже. Вот и прекрасно. Вы будете идеальной парочкой.

— Ты издеваешься?

— Нет, — смеется подруга.

— Перестань, я его первый раз вижу.

— Ну так познакомься с ним поближе! Чего шарахаешься, как дикая? Я тебя не узнаю.

Я сама себя не узнаю. При нем мне неловко. Вроде не стеснительная, но, когда он смотрит на меня, краснею. Шорты кажутся слишком короткими, футболка слишком обтягивающей.

— Что конкретно тебя интересует? Я тебе расскажу, я про него все знаю, он на одной площадке с нами живет. С родителями.

У меня, конечно, есть вопросы, но не хочется обсуждать Леднёва, пока он находится в соседней комнате.

— У меня есть Дёма, — еще одна попытка охладить пыл подруги, напомнив о своем самом настойчивом ухажоре.

— Три раза ха-ха, — язвительно усмехается Григорьева. — У тебя так сильно «есть» Дёма, что комод тебе собирает Леднёв!

— Это ты его попросила, а не я.

— Конечно! Ты же переломишься! А мне вот эта груда досок, которая будет лежать до конца недели посреди спальни, нафиг не нужна.

— Тася, ты прекрасно знаешь, почему я не стала ни о чем просить Демьяна, — я готова обидеться на подругу, не понимая сейчас ее упреков.

— Знаю. Потому что стоит ему переступить порог этой квартиры, его отсюда палкой не выгонишь, а тебе это нахрен не надо.

— Мы только начали встречаться. Я еще не поняла, хочу я с ним быть или нет. Мне не нужно, чтобы он и сюда как к себе домой таскался.

На какое-то время мы замолкаем, но, не сумев сдержать любопытства, я все-таки спрашиваю:

— Почему я Никиту раньше не видела?

— Потому что я сама нечасто с ним встречаюсь. Он то на сборах, то на учебе. У него своя компашка, у нас своя. Не пьет, не курит, не наркоман, безопасный во всех отношениях, занимается спортом, учится на юрфаке. Мама у него работает в страховой компании…

— А папа у меня мент. А еще я «кмс» по самбо. Это сработает в мою пользу? — входя в кухню, усмехается Леднёв и тянется ко мне в попытке то ли приобнять, то ли просто потрогать.

Я отшагиваю в сторону, подскальзываюсь на мокром полу и, падая, сбиваю стул, на котором стоит ящик с посудой. Леднёв, разумеется, хватает не ящик. Леднёв хватает меня. Футболка трещит по швам от его крепкого хвата, но со мной все нормально. Стою на своих ногах, вцепившись в Никиткины плечи. На мне ни царапины. Посуда вдребезги. Таська орет матом. Мы с Ником размыкаем наши недолгие, но крепкие объятия и смущенно застываем. Таська продолжает орать матом, вернее, уже жалобно подвывать над расколотым сервизом.

— Валите отсюда оба! — рявкает она и выпихивает нас из кухни.

Я плетусь за Леднёвым в спальню. В конце концов, он мой комод собирает, а не Таськин.

Мы молчим. Я, притихнув, усаживаюсь на кровать. Смотрю Леднёву в спину и под жужжание шуруповерта мучаюсь чувством вины.

— Не переживай, — как будто читает мои мысли Никита, — купим мы ей новые кружки.

— Неудобно, блин.

— Неудобно, если б ты себе голову разбила. Или ключицу выбила. Поверь, вот это неудобно. Это чертовски мешает жить.

— Верю. Как тебя на юрфак занесло, самбист? — улыбаюсь я и подсаживаюсь к нему ближе, спустившись на пол.

— Говорил же, папа мент.

— Типа династия?

— Типа я просто хочу работать в системе. Каждый должен знать свое место.

— Найти, ты хотел сказать, свое место.

— Знать.

— И ты бросишь самбо?

— Самбо нельзя бросить. Это не просто спорт, это целая философия…

Он рассказывает, что в борьбе невозможно победить без интеллекта. Что нужно уметь просчитать каждый ход соперника, предугадать его действия по взгляду и ответить…

Я подвисаю. Слушаю его голос, смотрю на его губы и впадаю в какой-то транс, ощущая одно четкое желание. Прямо сейчас мне хочется обнять его сзади. Крепко обхватить грудную клетку и уткнуться носом между лопаток. Хоть убейте, я не знаю, откуда оно взялось, это дикое желание, оно просто есть.

Леднёв замолкает, наверное, что-то замечая в моем взгляде. Мы снова безмолвно смотрим друг на друга и… и в комнату врывается Таська.

— Вам повезло. Одна кружка уцелела. И это будет моя кружка. А вы, если захотите чаю, будете лакать с блюдечка.

— Спасибо, Тая, за приглашение, но от чая я, пожалуй, откажусь, — усмехается Леднёв.

— Кто ж тебе позволит? — строго предупреждает Григорьева. — Закончили, да?

— Да. Куда подвинуть?

— Сюда, к кровати. Да, Настя?

— Конечно, — соглашаюсь.

Видимо, я так и не вышла из того психоделического состояния, в которое невольно ввел меня Леднёв. Только этим и можно объяснить мое дальнейшее поведение. Никита уходит домой, Тася строгает окрошку, а я, растолкав оставшиеся вещи по ящикам комода, лезу под душ. Знаю, что Леднёв вернется, живет-то в десяти минутах от нас, и это меня снова нервирует. Хотя не должно. Ник — Таськин друган, и мне до него нет никакого дела.

Выключив воду, обнаруживаю, что не взяла с собой полотенце. Таськиного тоже нет. Шорты и футболка, в которых я была, уже в стирке.

Не хочется до шкафа шлепать голышом, с волос все равно бежит вода, хоть я их и отжала, поэтому, приоткрыв дверь, зову подругу:

— Тася! Дай полотенце! — Но Григорьева не спешит выручать, поэтому ору снова: — Тась!

Докричалась. Дверь ванной, наконец, распахивается. Но я вижу совсем не Тасю.

— Ты два раза попросила, я не смог проигнорировать, — говорит Леднёв.

От неожиданности, от прилившего возмущения я лишаюсь дара речи и не нахожу ни подходящих слов, ни подходящих ругательств. Мое лицо сейчас, наверное, такое же красное, как то полотенце, которое притащил мне Никита. Я даже забываю, что надо прикрыться, стою перед ним абсолютно голая, а он, нахал такой, уходить не торопится.

— Я не тебя об этом просила. Тася оглохла там, что ли? — Перестаю тупить и прикрываю свои прелести от его бесстыдного взгляда.

— В магазин вышла. А я никак не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на тебя голую.

— Насмотрелся?

— Угу, — отлипает от дверного косяка, чтобы уйти.

— Куда пошел? Думаешь, посмотрел, и все, что ли?

Никита хмурится, конечно, пока что не понимая моих действий. Ничего, сейчас поймет.

Втаскиваю его в ванную и закрываю дверь.

— Раздевайся.

— Чего? — слегка улыбается, вероятно, думая, что я пошутила.

— Раздевайся, говорю. Ты насмотрелся. Теперь я буду смотреть.

Глава 6

…часто бывает, примитивные инстинкты

оказываются выше здравомыслия…

Настя

На лице Леднёва смешиваются два чувства: недоумение и неверие.

— Раздевайся! Помочь? — требовательно повторяю и задираю на нем футболку. Никита, наверное, мой тон и мои действия принимает за дерзость, но это все от смущения, а не от безумной смелости.

— Если ты думаешь, что я застесняюсь и убегу, то ты ошибаешься, — самодовольно говорит он и обнажает торс.

А я ничего не думаю, я просто хочу поставить на место этого наглеца, но, кроме как раздеть его, другого способа в голову мне не приходит.

— Ты видел меня голой. Всю. Не надейся отделаться по-легкому. Раздевайся догола. Показывай мне свои кубики пресса и все, что ниже тоже.

— А я всегда думал, что в человеке главное — душа.

— Молодец. Люблю парней с чувством юмора, — ухмыляюсь, а Леднёв тем временем снимает с себя все. Абсолютно все.

Глядя на него, я заливаюсь краской смущения, но взгляда не отвожу. Тем более смотреть на него одно удовольствие. Никогда не думала, что можно сказать так о парне… но у Никиты красивые ноги. Округлые, хорошо очерченные икры и рельефные прокачанные бедра. В общем, литое тело: плоский живот, на котором можно посчитать все кубики, широкие плечи, сильные руки. Когда видишь такое тело, закономерно возникает только одно желание. Потрогать. Прижаться…