Страница 17 из 78
— Я прошу прошения… за своего отца, — она сглотнула. — Я понимаю, как это выглядит, Ваше Высочество, но он… он заставил меня прийти… снова.
Оуньял'ам остановился и уставился на нее:
— И я знаю… — прошептала она еще тише, глядя вниз на тропинку — что я не та, кто вам нужен.
Все придворные сплетничали, но редко говорили то, что думали и еще реже то, что видели. Правда — это уязвимость, либо оружие, которое нужно прятать для подходящего случая. Сейчас он был ошеломлен тем, насколько она неправа — и права — в своей открытости.
— Ты не хочешь быть императрицей? — спросил он, представляя, что она еще сильней сожмется от его честности. Черные волосы переливались словно полированный обсидиан в солнечном свете, пробивающемся сквозь ветви. Аиша казалась ещё меньше и беззащитнее, находясь среди этих высоких деревьев. Лучше бы она молчала, тогда ему не пришлось бы причинять ей боль.
— Я не хочу оскорбить вас, Ваше Высочество, — уверила девушка тихим голосом. — Только не этими показными визитами… и вообще никогда… мой принц.
Он онемел от растущей и неотвратимой потребности защитить ее. Все началось с первого посещения. За все это время Аиша ни разу не заговорила с ним, а принц, наоборот, слишком пристально наблюдал за ней. Она стала единственной, кого он хотел видеть…
По этой причине он никогда не женится на ней.
Его отец и А'Ямин превратили императорский двор в глубокую яму, полную гадюк, жалящих друг друга. После смерти императора это будет продолжаться на протяжении долгих лет. Когда Оуньял'ам не сможет больше противиться женитьбе — только одна жена, если посчастливится, — это будет кто-то холодный, честолюбивый, бессердечный — в общем, достойный подобного окружения. Еще одна гадюка будет брошена в яму, и пусть ею станет та, которая этого заслуживает.
Он никогда не поступит так с Аишей. Даже если она согласится, он не позволит ей последовать за ним в эту пропасть.
Нежданное тепло разлилось по его груди под рубашкой. Он подавил вздох разочарования и свернул на тропинку. Через несколько шагов он заметил впереди пожилого, но талантливого мастера-садовника и, помедлив, оглянулся на Нажифа.
— Оставайся здесь, — приказал он стражнику, потом более мягко обратился к Аише — я скоро вернусь.
Он поспешил прочь прежде, чем кто-либо из них успел ответить. Нажифу никогда не нравилось, если его принц уходил слишком далеко. Развернувшись к ним спиной, на полпути к занятому делом старому садовнику Оуньял'ам сунул руку под рубашку и взял в руку медный медальон, который всегда носил при себе. Как его учили, мысленно представил четкое послание:
«Не сейчас, Гассан. После заката я найду способ побыть один.»
Он выпустил медальон скорее, чем получил ответ. Принц знал, что домин не связался бы с ним в полдень, если это неважно. Но он имеет право на минуту покоя с женщиной, которая навсегда останется лишь мечтой.
Оша стоял в центре пятна солнечного света, проникающего через странное окно. Домин покинул убежище, и нежданные гости были предоставлены сами себе. Окно выглядело точь-в-точь как во внешнем коридоре… перед тем как Иль Шанк открыл "дверь" в это скрытое убежище. Эльфа мучило сомнение, было ли это окно таким же обманным, как и предыдущее.
Тут ему в голову пришла мысль, что они с Винн снова остались наедине, если не брать во внимание Тень. Немертвый Чейн лежал в задней спальне словно неживой. В этом не было ничего нового. Эта тварь всегда засыпала с восходом солнца.
Оша уже привык к этому, хотя по-прежнему чувствовал себя неуютно. Его раздражало… нет, расстраивало то, что Винн считала их перевернутый вверх дном распорядок дня нормальным. Во время морского путешествия к этим странным жарким и засушливым землям было точно также. На протяжении всего пути вниз по побережью книжница развернула сутки так, чтобы быть на ногах к тому времени, как проснется Чейн. Большую часть дня она спала. А если и просыпалась при свете дня, то предпочитала проводить время на оживленной палубе, пока нежить набиралась сил.
Наблюдая за девушкой, Оша не смог вспомнить, когда они в последний раз были только вдвоем. Винн сидела в обставленной подушками гостиной, пытаясь расстегнуть карман своей сумки. Ее тонкие светло-каштановые волосы были распущены, она то и дело откидывала их назад. Этим утром она еще не успела одеть свой темно-синий короткий плащ — только запасную рубашку, свободно свисающую поверх штанов.
Тень с ворчанием прижалась к Винн. Обычно это означало, что маджай-хи желает что-то сообщить.
Винн потеряла равновесие и с раздраженным вздохом повернулась к собаке.
— Да, я знаю! — сказала она и погладила тень по голове. — Дай мне минутку.
Вместо ответа Тень попыталась сунуть нос в открытый карман сумки.
— Прекрати! — Винн оттолкнула голову тени. — Скоро мы найдем что-нибудь поесть. Ты становишься такой же испорченной, как твой отец.
На последнее замечание Тень тихо зарычала, обнажив зубы.
Дочери с отцами, сыновья с матерями — в своей жизни Оша слишком часто видел, как они не ладили друг с другом. Видимо, так было и среди Маджай-хи, священных хранителей его добровольно покинутой родины.
И все же… никто из них не ел с тех пор, как покинули корабль с заходом солнца.
— Вчера вечером мы проезжали мимо двух маленьких рынков, — сказал он на своем языке. — Возможно, в одном из них можно найти что-нибудь съедобное помимо дорожного пайка.
Винн замялась и посмотрела на него:
— Домин велел нам оставаться здесь, вне поля зрения. К сожалению, он не упомянул, что в шкафах нечем поживиться.
Она старалась говорить непринужденно, но ее слова и манера говорить были неестественными. Это причиняло ему боль: когда-то она чувствовала себя более комфортно с ним, чем с кем-либо еще на свете.
Примерно два года назад вместе со своим йоином и учителем Сгэйльшеллеахе он сопровождал Винн и ее спутников к покрытой вечным льдом вершине Щербатых Пиков на восточном континенте. Он помогал им в поисках того, что теперь называл Шаром или "якорем" воды. В то время он проходил обучение как анмаглахк, а его наставник, Сгэйльшеллеахе, поклялся защищать Магьер, Лисила, Мальца и Винн.
Оша тоже был верен этой клятве, особенно ради Винн, и это постепенно переросло в нечто большее. В самом начале путешествия она удивила его, спросив о его жизни и мечтах. Никто никогда не делал этого. Как только они начали подниматься на снежные вершины, условия стали невыносимо суровыми. Ради спасения пришлось нарушить обычаи. В морозные ночи в тонкой палатке, служившей укрытием, Винн спала, прижавшись к его груди под двумя одеялами и завернувшись в его плащ, чтобы согреться.
Она была и остается совсем не похожей на тех людей, которых он и его народ научился бояться и ненавидеть.
Он добывал для нее пищу, растапливал снег и лед, чтобы они могли напиться. Когда она чувствовала угрозу, то бежала к нему за защитой. Это что-то значило, хотя он не мог подобрать слов. Позже, на свадьбе Магьер и Лисила она пыталась научить его танцевать. Никто и никогда не уделял ему так много внимания. Когда он был вынужден, наконец, уйти, чтобы попасть на один из живых кораблей своего народа, ожидающих в укрытии недалеко от Белы, она отправилась за ним в переполненные доки. Они попрощались в последний раз. Скрепя сердце, Оша отвернулся и пошел на трап… Винн бросилась к нему и поцеловала, а затем растворилась в толпе.
У Оши не было иного выбора, кроме как отправиться на судно с журналом, который Винн дала ему, чтобы доставить Бротандуиве. Каждый пошел своей дорогой. Но даже сейчас, спустя долгое время, в этой чужой стране тот поцелуй жжет ему губы.
Многое произошло после этого поцелуя: пролилось много крови, много было ему навязано и много отнято. В результате вынужденного выбора он больше не был анмаглахком: хейнасы — раса, живущая в раскаленных глубинах мира и кующие все оружие анмаглахков — вызвали его к себе и по неизвестным причинам отобрали у него стилеты и нож-косторуб, а взамен дали новое оружие. Первым был меч, которым он никогда не пользовался, даже не прикасался. Оша всегда держал его завернутым в ткань и скрытым от глаз. Вторым был набор из пяти белых металлических наконечников для стрел и соответствующей рукояти для длинного лука, которым эльф позже неохотно научился пользоваться.