Спасения не будет

Боги храни Совет!

— Отмени все, — просил Валтор. — Откажись от этой идеи, пока пресветлая еще ничего не знает.

— Я уже разрушил северное крыло. И сделал это с одной единственной целью, — голос Шамнуса звучал очень уверенно.

Заметив, что Шампус вновь вернулся к работе, Валтор собрался было выйти на узкий балкон башни, но в самый последний момент передумал:

— Я одного понять не могу. Ты решил поднять прошлое из мрака. Так зачем было прятать дневник? Какой смысл гонять пресветлую по всем закоулкам замка?

В слабо освещенной комнате стоял довольно резкий запах, который всегда сопровождает работу с жильным кварцем. Закончив артефакт, Шампус поднес его к свету и внимательно осмотрел. Вещь нужная, если не сказать крайне необходимая. С того дня, как слетели развеивающие запах заклинания, пребывание даже в собственных покоях тяготило короля. Все попытки скрыть запахи за новой завесой терпели фиаско — нити заклинаний выгорали раньше, чем успевали сплестись в единую сеть.

— Отыскать дневник среди тысячи рукописей… В народе это называют чудом, — невесело усмехнулся Валтор.

— Чудес не бывает.

Шампус опустил артефакт на стол и активировал его. Несколько мгновений ничего не происходило, потом над кварцем стали подниматься первые крупицы и, по мере того как они светлели, воздух в комнате становился все чище. Шампус сделал глубокий вдох, прикрыв на мгновение глаза. Валтору было все равно, он сцепил за спиной руки и склонил голову, подвергая анализу слова короля. Чудес действительно не бывает. Однако, в библиотеке инфанты много древних книг, и когда пресветлой в руки попадут такие раритеты, как: «Аномалии магического универсума», или «Вершины мистического учения», или даже «Шелк и магические чернила», она не сможет устоять, и захочет удовлетворить свое болезненное любопытство. В этом случае дневник инфанты так и останется не найден…

— Все так и было бы, — сказал Шампус, словно подслушав мысли секретаря, — не будь она «иной».

— «Иной?..» Какое это имеет значение?

— Мне не совсем понятно это свойство их крови, но «иные» не только чувствуют друг друга, но и видят вещи, созданные друг другом.

Из деревянного короба Шампус достал пузатый сосуд, изготовленный из толстого стекла, и стал складывать в него крупные серовато-желтые зерна кварца. Смел крошку, более непригодную в работе, сложил инструмент, после чего заверил секретаря:

— Она отыщет дневник даже среди сотен тысяч рукописей, и не успокоится, пока не прочтет его весь…

Шампус вдруг дернул головой и остановил свой взгляд на стрелках часов. Его губы поплыли в улыбку.

— «Ключи» от тайны уже гремят в руках пресветлой… — прошептал он.

Чтобы осуществить задуманное следовало правильно выгадать время. Кульминационным моментом станут его финальные слова, которые должны не просто тронуть сердце пресветлой, но и обжечь, ослепить и заглушить голос разума, оставив его без малейшего шанса справиться с потоком чувств, призванных оказать большое влияние на ее эмоциональный фон, чтобы никоим образом не могла она воспрепятствовать воздействию заклинания. И чем сильнее она будет поражена услышанным, тем выше шансы «вселить» нужные мысли ей в голову.

И как однажды сказал Валтор, сидя в сырой темнице, месяц-другой и она будет «бесконечно в него влюблена».

Я метнулась за подсвечником, чтобы хоть немного осветить комнату, и едва не снесла диванный столик, неожиданно возникший на моем пути. Ваза со стола конечно же грохнулась. Примерно с таким звуком разбиваются надежды остаться без чужого внимания. Потирая ушибленное место, я поковыляла к кровати и упала навзничь, подмяв под себя дневник.

— Три, два, один…

Дверь распахнулась, и в комнату ввалились прислужницы.

— Чего вам? — сердито проворчала я.

— С вами все в порядке?

— Хотите знать в порядке ли я? — взорвалась я, подскакивая. — Да меня всю трясет от вашего внимания! Хватит врываться в мои покои. Хватит тревожить меня по пустякам.

— Прощу прощения, — ответила Олим весьма холодно. — Но ваша безопасность наш долг.

Я смерила Олим злым взглядом.

— Ваша безопасность для нас превыше всего, — пришла на помощь подруге Иоаланта.

— Хватит! Меня уже тошнит от вашего долга! Ничего со мной не случиться! А вот вы вынуждаете меня на крайние меры. Я вам не государственный преступник, я — пресветлая! А это значит, что ваши жизни всецело принадлежат мне, а не наоборот! Отныне, той из вас, кто ворвется в мои покои без разрешения, я собственноручно отрежу уши.

Девушки опешили.

— Свободны.

— Позвольте нам хотя бы убрать…

— Во-он!

Уже через мгновение, я наслаждалась чтивом. Я обратилась к эфирному зрению, и пустая обложка узенькой тетрадки распустилась ласковым светом и обрела название: «В желании укрыться от пустоты, которую порождает свет, я открываю свое сердце Бесконечной тьме».

Желая скорее узнать тайну Мулоус, я открыла дневник и жадно вчиталась в тускловатые строки:

«Две недели пролетели как один день. Сегодня с первыми рассветными лучами мы расстались с отцом. В сопровождении дипломатов, бывших у него в особом почете, он отбыл в империю, с единственной целью — убедить императора продолжить защищать интересы своих подданных (коим и является наше маленькое королевство) и не уклоняться от избранного империей пути добра, который долгое время служил залогом благоденствия двух сторон.

Нам же остается молиться, чтобы отцу удалось воплотить задуманное в жизнь.

Сообщения от отца внезапно прекратились.

Прошел ровно месяц с последнего полученного нами сообщения. Неизвестность тяготит матушку, наполняет ее душу страхом.

Прошло два полных месяца. Прохладой наполнился воздух. Медленно выцвел пейзаж за окном, став бледным отражением нашей матушки, которая осталась один на один со своими ужасными мыслями, порождаемыми женским воображением.

Поглощенная пагубными думами, все реже покидает она свои покои, все меньше интересуется дворцовой жизнью, что служит предметом обсуждения влиятельных придворных, которым вести свои подковерные битвы мешает лишь страх попасть в поле зрения темного.

Я чувствую боль матушки, чувствую, как кровоточит ее сердце, но ничего не могу сделать. Все что мне остается — это надеется, что однажды тихое безмолвие скал рассечет звонкое эхо копыт; что при виде любимого, ее мертвое для любой радости сердце вновь оживет, и это опасное для ее ранимой души испытание вознаградится жаркими объятиями и слезами бесконечного счастья. А пока… я навещаю матушку каждое утро, и каждое утро подолгу стою рядом с хрупкой, безмолвной фигурой, неподвижно сидящей у окна. Матушка совсем не замечает меня — ее взгляд устремлён на дорогу, исчезающую в густом тумане. Я хочу утешить ее, но не знаю, что говорить, и тогда я беру теплую шаль, укрываю ее плечи, и ухожу.

Три месяца прошло.

Сегодня выдалась на редкость омерзительная погода. За окном, словно соревнуясь в своей мощи, хлестали ветер и дождь. Слуги не жалели дров, однако холодный камень стен, как озябший зверь, жадно вбирал в себя все тепло.

Отправляясь в покои матушки, я свернула в погреб, где нашла ореховую настойку, которая, как уверяет наш почтенный лекарь, поможет королеве не только спокойнее пережить тяжелый удар разлуки, но еще и послужит отличным средством, восстанавливающим силы…

Разбитая рюмка и взгляд полный праведного гнева стал мне наградой. Не зная, как быть, я стала лепетать извинения, но тут распахнулась дверь, являя нашему взору встревоженную сестренку. Мгновенно оценив ситуацию, она подлетела к матушке и, схватив ее за руки, усадила в кресло. Несказанно нежными словами она стала успокаивать и утешать ее. Удивительно, но в этот самый момент я почувствовала, как легчают ее мысли, а душа медленно исцеляется — матушка улыбнулась и даже попросила подать ей чай. Я подобрала шаль, в приступе гнева соскользнувшую с плеч матушки, и протянула ее сестренке, давая понять, что вверяю матушку ее заботливым рукам.