Джек-потрошитель

Перспектива быстрого карьерного роста замаячила перед глазами честолюбивого человека, который за двадцать лет в полиции дослужился лишь до сержанта. Теперь все должно было измениться. Сначала он будет повышен до инспектора, – а это ведь солидный прибавок к жалованью! – потом его, наверняка, переведут в Скотланд-Ярд, как Абберлайна, а там, глядишь, недалеко и до Хоум Офис…

Тогда Уильям Тик приблизился к тележке с телом убитой женщины, чтобы лучше рассмотреть ее, но сержант Бэдэм остановил его словами:

– Инспектор Чендлер приказал, чтобы никто не прикасался к трупу, – до его прихода.

Джонни Несгибаемый на мгновенье задумался, потом улыбнулся и проговорил:

– А как думаешь, Джон, что он скажет, если ты составишь для него описание жертвы? Будет ли против? А, может, наоборот, похвалит тебя?

– Ну, если бы за меня кто-нибудь сделал часть моей работы, я бы не стал возражать, – отозвался сержант Бэдэм, желая выслужиться перед начальством.

Через эту хитрость Уильям Тик получил «доступ к телу» и смог как следует его осмотреть. С его слов сержант Бэдэм записал внешние приметы жертвы и во что она одета. Сержанту Тику, однако, этот осмотр решительно ничего не дал. Он не обнаружил никаких зацепок. Даже не смог пролить свет на личность убитой. Хотя вскоре ее опознали, как Энни Чепмен, в девичестве – Смит.

В восьмом часу утра пришел инспектор Чендлер. В руках он держал изрядно покрытый плесенью кожаный фартук.

– Это с места происшествия? – осведомился Уильям Тик.

Чендлер покосился на сержанта, которого уже давно подозревал в стремлении «подсидеть» его, и оставил без внимания заданный им вопрос.

На другой день, в воскресенье у Уильяма Тика был выходной, и по пути в паб он столкнулся со своим старым приятелем – из отдела «J». В пабе они заказали по пинте пива и разговорились. Уильям Тик сорил словами, изрекая один анекдот за другим, и не забывал про выпивку для своего приятеля, но заговорил о деле только, когда тот уже был навеселе. Третья или четвертая кружка пива развязала язык полисмена. Так, Джонни Несгибаемый узнал, что журналисты пронюхали еще раньше, – в убийстве Мэри Николз подозревается некий персонаж по прозвищу «Кожаный фартук», по описанию похожий на еврея. А это уже была реальная зацепка. Он довольно потирал руки, вспомнив про знакомого сапожника из евреев, который постоянно и всюду появляется в кожаном фартуке.

Через одного из своих информаторов Уильям Тик узнал, что Джон Пайзер, – а так звали этого еврея-сапожника, – вот, уже несколько дней скрывается у своей матери на Малбери-стрит. Это не иначе как он! «Надо брать», – решил Уильям Тик, не поставив в известность о своем намерении непосредственное начальство в лице инспектора Чендлера.

Рано утром, в понедельник 10 сентября он, прихватив с собой констебля, направился на задержание опасного преступника. Однако, зная по опыту, что без ордера ему могут просто не открыть дверь, по пути зашел в почтовое отделение. Сотрудник почты, помня о репутации Джонни Несгибаемого, не посмел ослушаться его приказа и последовал за ним к дому на Малбери-стрит. Там он постучал с помощью молоточка и на вопрос из-за двери: «Кто там?» – сказал, что-то вроде: «Это я, почтальон…, принес заметку про вашего мальчика». Когда же с той стороны щелкнул замок, в приоткрытую дверь тотчас ворвался сержант Тик, едва не сбив с ног пожилую женщину, мать Джона Пайзера.

– Где ваш сын? – заорал он на нее. И в этот миг в коридоре появился сам сапожник. Увидев полицейского, тот, недолго думая, устремился наутек, – к черному ходу, прямиком на задний двор и, перемахнув через забор, оказался на соседней улице. Однако там его встретил констебль и, повалив на землю, скрутил ему руки за спиной.

– Что я сделал? – кричал Джон Пайзер по-английски с заметным акцентом, когда констебль заковал его в наручники и повел по улице обратно в дом, который в это время уже обыскивал Уильям Тик. Вскоре были найдены инструменты, в том числе заостренный нож, и рабочая форма сапожника.

– Бесполезно отпираться, мистер Пайзер, – сказал довольный результатами обыска Уильям Тик. – Я знаю, это вы – «Кожаный фартук».

– Ну, и что? – возразил Пайзер. – Всем известно, что это мое прозвище! Что же до этих шлюх, которые пожаловались на меня. Они этого заслужили…

– Как и та, чье тело вы выпотрошили в прошлую субботу? – парировал Уильям Тик.

– Что? Что вы сказали? – изменился в лице Пайзер и, когда услышал об убитой женщине, торопливо заголосил. – Я никого не убивал. Врезал одной шлюхе пару раз. За дело! Она приставала ко мне. Но, чтобы убить… Не было этого! И в субботу я не выходил из дома. И это могут подтвердить…

– Следствие во всем разберется, – сказал сержант Тик, выталкивая Пайзера на улицу, где уже собралась толпа из местных жителей. Из толпы тотчас послышались гневные окрики и лозунги: «Смерть убийце!» Опасаясь, как бы горожане не линчевали его подозреваемого по пути в участок, он вернулся назад в дом и, послав констебля, вызвал подкрепление.

Под усиленным конвоем Джон Пайзер, наконец, был доставлен в полицейский участок на Коммерческой улице. В тот же день его привели на допрос в коронерский суд. Алиби подозреваемого на момент совершения преступления вскоре подтвердилось. Спустя два дня он был оправдан окончательно.

Буквально считанные часы Джон Пайзер находился под стражей. Однако за это время его уже успели назвать «убийцей женщин» ряд лондонских газет, с которыми впоследствии, – и, надо сказать, небезуспешно, – судился этот предприимчивый человек, желая, как он говорил, «восстановить справедливость».

Сержант Тик, хотя и не достиг желаемого, – начальство не оценило его поспешных действий, – свою толику славы все же получил – его имя неизменно фигурировало в прессе в связи с задержанием Джона Пайзера.

В понедельник 10 сентября в деле об убийствах в Уайтчепеле появился второй подозреваемый. Инспектор из Скотланд-Ярда Абберлайн, присланный на усиление местной полиции, еще накануне, как ему казалось, вышел на след преступника, который привел его в Грейвзенд, где в таверне Папы Римского на Вест-стрит он обнаружил мертвецки пьяного Уильяма Пигота. На руке у того человека был ярко выраженный след от укуса, сам же он находился в невменяемом состоянии. И был доставлен в полицейский участок на четырехколесном кэбе. На Коммерческой улице инспектора и его подозреваемого встречала толпа лондонцев, что шумела, выкрикивая гневные ругательства в адрес человека, который не понимал, где он и что вообще происходит. Не без труда эта толпа была оттеснена от ворот, а Уильям Пигот препровожден в участок. Однако, надежды Абберлайна, что его опознают как «Кожаного фартука», не оправдались. «Нет. У того совсем другое лицо!», – заявила свидетельница, взглянув на пьянчужку. Поскольку Уильям Пигот так и не смог вразумительно ответить на вопрос, где находился в момент совершения преступления, он был задержан и оставался под стражей еще две недели, вплоть до очередного события…

Лондонцы 1880-х годов были явно не в восторге от действий своей полиции. И, кстати говоря, небезосновательно. У них накопилось немало претензий к столичным стражам правопорядка. Еще свежи были в памяти народной события «кровавого воскресенья»4. В последние годы участились случаи квартирных краж у лондонцев. Теперь же, после серии убийств женщин и безуспешных попыток найти преступника, кредит доверия горожан к своей власти, похоже, был исчерпан.

10 сентября, когда сначала объявили о поимке преступника, а потом об его освобождении, жители района, кажется, убедились окончательно, что полиция не в состоянии обеспечить их безопасность, а значит, надо брать это дело в свои руки. По крайней мере, из этого исходил один предприимчивый делец, который занимался строительным бизнесом, – небезызвестный в Уайтчепеле мистер Джордж Ласк. В тот день под его председательством был сформирован так называемый «Комитет бдительности Уайтчепела», который, помимо прочего, объявил о награде за информацию о преступнике. Это была PR-акция, а, кроме того, прямой вызов столичной власти, которая не справлялась со своими обязанностями. Так, в расследование убийств в Уайтчепеле оказалась вовлечена еще одна сила, помимо полицейских и журналистов.

4

Так назвали в прессе разгон рабочей демонстрации на Трафальгарской площади, когда погибли люди (прим. авт.).