Страница 79 из 94
***
Подслушивать не хорошо.
Кира говорила это в который уже раз. Не помогало. За эти месяцы на Скеррихе любые границы между ней и старшим Корниловым размылись настолько, что она и сама уже не понимала, где они проходили когда-то. Всё изменилось, запуталось в сложный клубок сочувствия, ответственности, боли, злости, надежды и только Великий Рандом знает ещё чего.
Подслушивать было не хорошо. А слышать, как Влад, такой сильный, уверенный в себе, готовый бороться до конца, лупит кулаком в стену от обуревавших его эмоций – да от этого Киру саму трясло. Попадись ей эта Мэй снова, она собственноручно свернула бы её лебяжью шейку.
- Пошла вон.
Не голос – стон, вой раненного животного, хрип предсмертный.
Ах, вот как?
Кира решительно переступила порог.
- Нет.
- Вали отсюда, Кира. Эта свалила и ты…
- Нет.
«Эта» не свалила. Она даже не удосужилась явиться. Даже позвонить.
Она прислала видеосообщение на следующий же день после той встречи в баре. Наверное, и записала тогда же – потому что та же одежда, тот же мейкап на совершенном лице. Вот только выражение лица жёсткое и злое.
Диалога она не желала, оттого и запись, а не звонок.
Она желала развода. Немедленно.
- Пошла отсюда!
Кира думала, что это на Скеррихе у них с Владом бывали сложные дни. Боль, изоляция, слепота ни один характер мягче не делали. Это она просто не знала, каким этот человек может быть.
Влад говорил что-то ещё, не говорил, кричал, ругал, обвинял, обрушивал на голову такие обвинения и подозрения, что у Киры подкашивались ноги. И рефреном звучало: «Пошла вон!». Только это и было важным, остальное – мишура на смысле.
Она пыталась прервать этот монолог, но Корнилов ей не дал это сделать.
Хуже всего было то, что он бил по больному. Умело и подло. Он не был Катькой, которая всегда хоть чуть-чуть, но промахивалась. И он успел неплохо изучить те стороны Кириной души, которые она обычно старалась не демонстрировать даже самым родным. Все же она подпустила его слишком близко.
В ход пошло всё.
Неустроенная жизнь. Чистые мечты юности, на которые Кира когда-то наплевала из-за гормональной бури. Дэн, о котором Корнилов знал как-то до неприличия много. Это всё ещё можно было терпеть, это всё было на поверхности. Больно, обидно. но защитная броня на этих уязвимых местах уже успела нарости.
Но потом прозвучало слово «жалость». И стало совсем сложно что-то отвечать.
- Ты, наверное, считаешь себя благородной героиней? – эта кривая усмешка, как ни странно, ему шла. И яд в голосе тоже. – Столько возвышенной жертвенности и подлинного милосердия, да? Вселенная вздрогнуть должна. Это же так красиво – любить страдальца. Из этого вполне можно изваять смысл своей никчёмной жизни. Носиться вокруг и крыльями хлопать, да? Потому что у самой в сердце огромная такая дыра, которую заполнить нечем. Только я вот не просил меня туда заталкивать и упиваться тем, как старательно делаешь мне хорошо.
Она стояла и плакала.
Слёзы сами катились из глаз, ноги подкашивались. Она не знала, сколько это продолжалось. Нужно было, наверное, уйти, убежать, да?
- Кира?
Хлопнуть дверью и никогда не возвращаться?
- Кира… Кира, я идиот. Я… не хотел… Я… я потому и сказал тебе уйти…
Никогда не возвращаться. Хватит. Он не её господин, не муж, не возлюбленный. У неё своя жизнь есть!
- Прости…
Сейчас она позвонит Дэну. Пусть он её заберёт.
- Подойди, пожалуйста. Ты же знаешь, я не могу.
Да, не можешь. И это благо.
Она развернулась и медленно вышла.
Никому звонить не стала, конечно. Просто села на пол, прислонилась к стене.
Гравикресло Влада оказалось рядом уже через несколько мгновений. А потом он наклонился и втащил её к себе на колени. Он никогда раньше не делал так. Их дистанция была чем-то нерушимым, незыблемым. Но безобразный скандал разорвал её в клочья…
И вот здесь всё пропало.
Разумные мысли, гордость, усталость – всё вообще.
Невозможно было разжать руки, свои, его, что-то сказать, что-то сделать. Только слушать прерывистый жаркий шёпот с самыми глупыми извинениями, какие только можно было придумать. Гладить плечи, целовать руки, запускать собственные пальцы в густые серебристые волосы, которые падали на склонённое лицо Влада, на запрокинутое Кирино, она сдувала щёкотные эти пряди, размазывала слёзы по щекам, боясь даже представить, на кого она в этот момент была похожа.
Они просидели так очень долго. А потом вернулись в комнату, чтобы уснуть рядом, вцепившись друг в друга, будто в мире и не было никого больше. Будто от тесноты объятий зависит жизнь.