Страница 2 из 7
И вдруг слышит она - будто плачет кто.
Ох ты, сообразила Настёнка. Болото ведь. Никак, увяз кто из деревенских? Выпрямилась она, пригляделась - точно, женщина с распущенными волосами сидит, да так неловко. И уж так она горько плачет... Ступила к ней Настёнка - медленно, с оглядкой, чтобы самой не увязнуть. Ан не болото в беде виновато! Кто-то, вишь ты, капкан поставил, а баба эта в него и попалась.
Настёнку отец учил с капканами обращаться, а заодно и раны лечить.
- Ты, тетенька, не плачь, - говорит бабе Настёнка, - я тебе сейчас помогу.
Раскрыла она капкан, ногу босую из него высвободила, потом торфяного мха нарвала - к ране приложила, с ближнего дерева коры оторвала, помяла - получившимся лыком завязала.
А баба та ей вовсе не знакома была. Отродясь таких в деревне не бывало. Ни сарафана на ней нет, ни другой какой одежды, кроме зеленой рубахи. Да и рубаха не льняная, не шелковая, не посконная - никак, из крапивы соткана болотной. На лицо баба - мало сказать, что не красавица, и странная у ней некрасивость: люди такими некрасивыми не бывают. Одни глаза хороши - большие, зеленые. Вгляделась в них Настёнка и дрогнула: зрачки в тех глазах будто у кошки, на молодой месяц похожи.
Но зато коса у бабы у этой - любая из деревенских красавиц позавидует. Русая, густая, роскошнее летних лугов, шелковистее первой ласки, блестящая - будто звезды в ней запутались.
Разогнулась баба, очами сверкнула - ровно хищница лесная.
- Спасла ты меня, красна девица, - молвит. По-старинному этак, с расстановкой, не как деревенские тараторят. - За то тебе моя благодарность. А вот чем отдарю! - и бусы Настёнке протягивает.
- Да я ж не за подарки, - Настёнка и засмущалась.
- А ты не спорь, - прикрикнула диво-баба. - Дают - бери! Вона, смотри: это бусы, а в них три бусины есть непростые. Ты их бери да силу их призывай, но не попусту, а в самую лихую годину. А когда все три используешь, поди в лес да найди меня и отдай что осталось.
- А как же я найду тебя, тетенька?
- Придешь да найдешь. Твоя тропка с моей теперича скрестилась.
Еще раз сверкнули хищные нелюдские очи - и пропала диво-баба, как и не было ее. А поверх земляники на лукошке лежит ягода, каких Настёнка отродясь не видывала: с кулак размером. Точнехонько как во сне!
Смекнула Настёнка, что повстречалась ей русалка. Ведь только-только Троица минула, а кто же не знает, что за Троицей идет русальная неделя! Хотела Настёнка перекреститься да Богу помолиться, ан чувствует - крестика на шее нет. Потерялся.
Зато бусы русалочьи так и горят в руке. А вокруг-то уже совсем стемнело, откуда-то из недр болота странные звуки доносятся, козодой да сова перекликиваются, вон уж и светлячки выглянули - хорошо бы светлячки, а не огни болотные...
Развернулась Настёнка - и бегом домой.
Прибежала, а дома уж сестры в слезах, отец в тревоге да с ружьем в руках; тетка Аксинья к соседям побежала, чтобы с отцом шли в лес искать Настёнку непутевую. Показала Настёнка, что насобирала...
Об одном только промолчала. О встрече с русалкой да о подарке ее.
Ругали Настёнку тогда, конечно, здорово, отец и палкой грозился, однако под конец простили. Крестик ей новый купили. А из ягод, что Настёнка в лесу насобирала, тетка Аксинья наварила варенья, да такого отменно сладкого и вкусного, какого и барину, и даже самому царю не стыдно бы послать.
Прошел год, прошел второй. Тетка Аксинья понесла - отец на радостях ей колечко серебряное справил, рад был; все твердил, что наконец-то у него сынок родится. Дашка, замуж выйдя, жила в соседней деревеньке, муж ее новую избу срубил, а Машка с Настёнкой молодым на новоселье котеночка отвезли, да теленочка, да курочек. Осень грибной удалась да урожайной...
Казалось бы - живи да радуйся. А вот поди ж ты, снится Настёнке опять сон. Будто идет она по лесу, и как ни сворачивает, а ноги ее сами выносят к болоту, на заколдованную тропку, где с русалкой повстречалась. И вдруг выскакивает волк из кустов. Да не простой, каких Настёнка уж навидалась, а огромный, спина сгорбленная, из пасти клыки торчат. Не бывает нынче волков таких. И шерсть рябая. И вроде подходит этот волк с лаской, и лижет Настёнке руку, а потом - хвать, да как кусанет! Настёнка ну бежать, а волчище-то этот ее догоняет и не отстает. И вдруг Настёнка сама собой куда-то переносится, а места этого и не знает, куда попала. Однако до дома недалеко оказывается. Вот приходит она домой, а там отец и тетка Аксинья горюют: прибежал на подворье огромный волк и задрал Машку-сестрицу.
Проснулась Настёнка - сердце колотится, руки холодные, дышать больно. Еле с полатей сползла. Ан уже вот-вот рассвести должно было: курочек покормить следовало, коров выдоить да в лес пастись отвести, коз опять же... Выбросила Настёнка из головы сон тот страшный.
Да и с чего бы не выбросить? Добро бы он понятный был, как тот, с ягодой, когда русалку встретила... А то сумбур какой-то, ровно в сундуке, где воры одежонку перерыли. Не вещий сон это, Настёнка решила.
Но тревога на душе так и осталась камнем холодным лежать.
Насолила тетка Аксинья с девками грибов да варенья на зиму наварила, но отчего-то ей все было мало. В следующий год она уж Машку отдавать замуж собиралась, были и женихи на примете. Правда, Машка от них нос воротила: тот ей низенький, тот скучный - двух слов не свяжет, у того лицо конопатое... Другая бы забыла материнские слова, будто жених ей достанется лучше всех, а Машке они как втемяшились - и слушать никого не хотела. Молвить честно, Машка и впрямь была не всякому чета. Брови соболиные, глаза ясные, работа в руках так и спорится. Но ведь и Дашка, и Настёнка были девки не из последних!
Настёнка знала, что к ней, когда время придет, младший брат Дашкиного мужа посватается. Мальчишку того она едва знала, но вроде и сам он был хорош, и семья у него была из работящих да непьющих, а по деревенским-то меркам лучше жениха и не надобно.
И пошла Настёнка еще грибов набрать; очень ей это удавалось, бывало, все едва с десяток сыроежек наберут, а у ней всегда полное лукошко, да какие грибы-то - боровики, грузди! Машка - та дома осталась, капусту солить и прочие припасы готовить. Надела Настёнка новые лапти, "счастливый" красный платочек, да бусы русалочьи не забыла: без них она никуда не выходила. Хоть и велела ей русалка только на краю погибели бусины использовать, а кто знает, когда она, та погибель, подкрадется?