Страница 1 из 5
Острый коготок впился в скорлупу, пробивая путь наружу.
Скорлупа пошла трещинами, хрустнула, кракнула - и распалась. Внутренняя оболочка лопнула, неуверенные лапы переступили, оскользнулись... и целый мир обрушился на детеныша. Мир шелестел, шумел, похрустывал, гудел, журчал, ревел где-то вдалеке; отовсюду доносились запахи: зелени, прели, близкой воды, крови, падали, теплой плоти, и самые родные запахи ощущались сильнее всего. Огромная морда приблизилась к детенышу.
- Коготок, - мамина пасть приоткрылась, и шершавый язык вылизал тело, освобождая от остатков внутренней жидкости.
"Коготок. Меня зовут Коготок".
Вторая морда склонилась и внимательно вгляделась в Коготка, а потом подтолкнула его вверх по склону небольшого холма. Лапки все еще разъезжались, плохо держа маленькое тело; родители терпеливо останавливались, поджидая детеныша. Наконец, они выбрались на пригорок.
Головы родителей возвышались над древовидными папоротниками и деревцами молодых магнолий. Отец вытянул шею, осматриваясь - ему-то бояться было некого, однако теперь у него был Коготок, уязвимый даже для мелочи вроде ахерорапторов; мама заботливо склонилась к детенышу.
Коготок вылез из-под широких листьев папоротника. Его мордочку и грудь овеял ветер - первый ветер в его жизни. Пух, покрывавший тело, быстро подсыхал и становился шелковистым.
Ветер принес запах каких-то живых, распаленных бегом существ - Коготок еще ничего о них не знал, зато знали родители. Отец развернулся и бросился вниз, тяжело грохая лапами. С сегодняшнего дня ему надо было охотиться за троих.
Он вернулся, сытый и довольный, облизывая окровавленную морду; на его плече виднелись царапины, но он их даже не замечал, а из пасти свисали задние лапы и хвост чьей-то полутуши. Добыча упала перед мамой. Та вцепилась в мясо зубами, прожевала его и заглотила; некоторое время ничего не происходило, а потом мама отрыгнула пережеванное мясо, выплюнув его перед Коготком.
Так Коготок узнал запах и вкус еды.
Родители подождали, пока он насытится, а потом к еде приступила мама. Отец снисходительно посматривал на обоих: он подкрепился во время охоты.
Наевшись, они спустились к реке, и Коготок узнал запах реки и вкус свежей речной воды. Вода рассказывала ему и его родителям о многом, но Коготок еще не все понимал. Во мне много рыбы, журчала вода, и если изловчиться - можно выловить парочку рыбин на ужин, но у вас, огромных и громоздких властителей леса, это вряд ли получится... По мне совсем недавно прошли Трубачи - быстроногие, рослые красавцы, которые любят громко трубить в рога у себя на головах. Они вкусные, но попробуйте их поймать: Трубачи живут стаями, и хотя у них нет ни когтей, ни огромных пастей, так просто их не возьмешь, - рассказывала река. Во мне живут крокодилы, а этим тварям вполне по зубам детеныш тираннозавра, так что остерегайся, Коготок! - вот что еще говорила река.
Отец пренебрежительно рыкнул. Он только что добыл Трубача для своей семьи и не прочь был бы добыть крокодила. Зато мама заворчала на него: когда дело касалось детеныша, она предпочитала прислушиваться к предостережениям.
Отец обернулся, подошел к ней вплотную и короткими, но сильными руками пощекотал ее спину. Мама умолкла и зажмурилась от удовольствия, тогда отец навалился на нее сверху и принялся массировать ей спину и бока, пошевеливая хвостом.
Коготок смотрел на них во все глаза.
Отец покосился на него и поднял руку вверх, насколько мог - руки у него, как и у мамы, и у Коготка, не доставали даже до пасти. Но теперь Коготок знал, зачем эти руки ему пригодятся со временем.
Лето заканчивалось, магнолии покрывались шишками. Коготок несколько раз пробовал срывать и жевать эти шишки, но обнаружил, что они совершенно невкусные. Это было странно, потому что Трубачи считали, будто шишки вполне пригодны для питания. Но что было взять с этих Трубачей, - родители считали съедобными их самих!
Коготок быстро рос. Вскоре он уже довольно быстро семенил за родителями, так что им не приходилось умерять шаг ради него, хотя бежать вместе с ними ему еще не удавалось. Пух защищал его от нового, холодного ветра. У родителей пуха не было: они в нем не нуждались, и Коготку хотелось поскорее избавиться от этой приметы детства и стать полноправным охотником. Пусть он уже был размером со взрослого Трубача, но он все еще оставался ребенком, и, как всем детям, ему хотелось поскорее вырасти.
Вечерами, которые становились все прозрачнее и прохладнее, они устраивались на ночлег в их любимом месте - под склоном холма, где заросли огромных старых араукарий образовывали зеленую пещеру; перед сном мама подолгу чесала ему шею и спину, и Коготок тоже почесывал ей спину - для этого маме приходилось наклоняться и вытягивать шею, прикрывая глаза. А потом отец бесцеремонно отсаживал Коготка и принимался сам щекотать маму - особенно она любила, когда он почесывал ей основание хвоста. Коготку это не разрешалось.
Однажды, когда особенно сильный и холодный ветер хлестнул их по мордам и сорвал последние листья с магнолии, отец позволил Коготку присутствовать при охоте.
Это была его первая охота. И пусть Коготок еще ничего не делал - он должен был только наблюдать за взрослыми и учиться на их примере - но его переполнило странное торжество. Я иду на охоту, думал он. Я увижу, увижу, увижу, как добыча понимает, что она - добыча, как она убегает, как настигают ее родители. Как кровь толчками выплескивается из рваных ран, как обрывается и свисает клочьями искромсанная шкура, как заплывает кровавой слезой обнаженное мясо. Я услышу рев добычи: сначала - предостерегающий, потом - испуганный, гневный, и наконец - отчаянный. Я почувствую запах страха, бега и крови. Никакая добыча не смиряется сразу с тем, что она добыча. Но даже если ей и посчастливится уйти из зубов охотника - она уже не будет прежней. И однажды охотник разыщет ее, узнает по своей старой метке и настигнет, теперь уже окончательно.