Страница 1 из 9
ГЛАВА 1. БУРЖУЙ-ПОДЛЕЦ
Ровно за месяц до моего девятого дня рождения, в начале сентября 1986 года, мои родители торжественно сообщили мне, что едут в Италию, причем без меня. Моего отца – советского дипломата – направляли на работу в Геную на четыре долгих года, и мама, как это было принято, должна была следовать за своим мужем в длительную командировку. Отъезд должен был состояться ровно через месяц. Меня оставляли вместе с бабушкой и дедушкой – родителями моей мамы, жившими в том же доме, в том же подъезде, что и мы, только этажом выше. Так что, к моему счастью, мой переезд куда-то в другое место, а тем более в детский дом-интернат, не предусматривался.
Месяц пролетел быстро, и я уже начал потихонечку переживать по поводу командировки моих родителей. Накануне их отъезда к нам домой пришли папины коллеги с его работы, чтобы, по сложившейся традиции, проводить уезжающих. Никогда еще я не видел столько людей у нас дома, в небольшой двухкомнатной квартире на окраине Москвы, в микрорайоне Братеево.
В Братеево наша семья переехала в декабре 1985 года, под самый Новый год. Квартира была заставлена коробками, мебели практически не было. В квартире было холодно, батареи еле грели. Не спасал даже розовый масляный радиатор. В углу комнаты медленно замерзали рыбки.
Еще год назад я жил в районе Войковской, на улице Зои и Александра Космодемьянских. Напротив моего подъезда через дорогу был детский сад, а в двух минутах ходьбы – моя первая школа. Все вокруг было таким уютным и родным, ведь там я родился. Теперь же, переехав в Братеево, я оказался в совершенно другом мире. Началась новая жизнь, строился мой мир, в котором мне было суждено прожить целых шестнадцать лет.
Хорошо помню, что на наше маленькое новоселье приехали дядя Коля и дядя Володя. В большой комнате, оклеенной розовыми обоями, мы соорудили стол из двух коробок, на них была положена снятая с петель дверь. Сверху мама постелила скатерть, накрыв ею самодельный стол. Мои родители были счастливы: у них наконец-то появилась своя квартира. Они ждали ее много лет, живя в девяти метрах с родителями моей мамы, трепетно относившимися к своему покою и заведенному распорядку дня. У меня же, по словам моих родителей, появилась своя комната. Тогда еще я не понимал, что это означает. В квартире все казалось каким-то чужим на фоне еще пахнувшего блекло-желтого в крапинку линолеума, домашний уют еще предстояло создать. А пока, в тот памятный вечер, дядя Володя обучал меня приемам карате, причём в процесс были вовлечены все мужчины. Дело закончилось наградой: за правильное исполнение приемов меня подсадили в антресоль. Кто бы мог подумать тогда, что спустя некоторое время жизнь моя снова круто изменится.
С момента нашего новоселья прошло чуть более полугода. Проснувшись очень рано, не дожидаясь, пока меня разбудит мама, я быстро вскочил с кровати и подошел к окну, всматриваясь в очертания пейзажа. За новым окном, отмытым до кристальной прозрачности, была настоящая осень. Еще было темно, и в синем рассвете новый микрорайон «Братеево», не освободившийся окончательно от строительных площадок и строительных бараков, канав и траншей, подмёрзшей ярко-коричневой глины, казался мне интересным и чем-то привлекал мое детское воображение.
Все было абсолютно не таким, как то, к чему я привык, живя в старом районе Москвы. Высоченные новые панельные дома, бело-синие и бело-бордовые, отсутствие больших старых деревьев, вышки ЛЭП, возвышающиеся на просторных полях вдоль Москвы реки, искусственный пруд, отделяющий мой дом от огромного зеленого продуктового Универсама. И, наконец, огромные, суперсовременные (по моим меркам) трехэтажные школы с впечатляющими внутренними дворами.
Еще не были построены поликлиники, а при въезде в наш микрорайон красовался не достроенный пока мост через Москву-реку, за которым виднелись огромные холмы. Эта была городская помойка, заваленная землей; позже, в середине девяностых, она будет вывезена, и на ее месте расцветет еще один микрорайон. С противоположной стороны Братеево горел его легендарный символ – факел Капотни.
В один из тех школьных дней мой одноклассник, Денис Иванов, подарил мне иностранную монету – в то время это было настоящим сокровищем для любого мальчишки. Оказалось, что монета была японской. Я решил отдать ее маме, поскольку, прежде всего, монета была иностранной и, как мне казалось, могла пригодиться в случае крайней необходимости моим родителям за границей.
Я прекрасно помню мое детское отношение к Италии в то время: капиталистическая страна, управляемая буржуями, где население находится в нищете и угнетении. Советское воспитание в семье коммунистов давало о себе знать.
Когда родители уехали, мне стало скучно и грустно, несмотря на то, что бабушка и дедушка заботились обо мне, да и мои тетя Люба с дядей Геной очень любили меня и везде, что называется, «таскали» за собой. И все же в нашем доме стало пусто.
К нам в Братеево часто приезжала и тетя Ира, сестра моего папы, вместе с моей двоюродной сестренкой Алёнкой. Мне нравилось, когда они приезжали. С Алёнкой мы строили из диванных подушек, покрывал и стульев классные домики, в которые залезали и играли там.
На мой день рождения я пригласил своего приятеля Сашу Корзина и его младшую сестру, и они подарили мне живого хомяка. Саша был добрым мальчиком, но немного расхлябанным – его рубашка, например, частенько выскакивала из штанов, что в полной мере отражало его характер. Он здорово играл в футбол, особенно хорошо стоял на воротах. Кто бы мог предугадать тогда, что через много лет, в девяностые, Саша умрет от передозировки наркотиков. А тогда нам было весело – мы с удовольствием уплетали бабушкины пирожки, запивая их первоклассным советским лимонадом «Буратино».
Что же касается моей любимой школы №992 – можно часами рассказывать о нашем замечательном классе, о моих друзьях и об учительнице, Соловьевой Надежде Николаевне. Все они никогда не давали мне скучать.
Незадолго до отъезда мама записала меня в секцию дзюдо. Борьба очень притягивала меня, к тому же, у меня это здорово получалось, поэтому три раза в неделю я самостоятельно ездил на автобусе до остановки «ДК Москворечье». Через какое-то время мне стало скучно, и я сагитировал моего одноклассника, Вадима Кунаева, и еще пару человек заниматься дзюдо вместе со мной.
В конце ноября в Москву из Генуи приехала Надежда Васильевна, жена консула Валентина Петровича Кабаненко. Она привезла с собой посылку от моих родителей, которую тщательнейшим образом собирала моя мама. Несмотря на маленький размер коробки, в ней было все: и итальянские огромные шоколадки, и мой первый киндер-сюрприз с игрушками внутри, и что-то из одежды для каждого, и клоунский колпак с красным носом. Жуя шоколадку, которая мне показалась самой вкусной в мире, я сказал: «Живут же буржуи!» Все за столом засмеялись.
А еще в коробке был альбом с фотографиями мамы и папы в Италии и письмо с рассказом об их жизни. Они писали, что их очень тепло приняли в Генуе, что в консульстве работают очень хорошие, душевные люди, что Италия – это совершенно другой мир, к которому сразу не привыкнешь. Мама писала, что мне там очень понравится и что в Генуе есть море.
Прочитав письмо в десятый раз кряду, бабушка Юля села писать ответ своим безупречным каллиграфическим почерком. Да, почерк и впрямь был великолепным, ведь в свое время ей приходилось очень много писать: во время войны она работала в наградном отделе у самого Михаила Калинина. По завершении своего письма бабушка настояла на том, чтобы я что-нибудь добавил от себя. Писать я не любил, но все же осилил пару строк. В дополнение к написанному, принимая во внимание международную ситуацию и происки империалистов (на тот случай, если письмо будет ими вероломно вскрыто), я начертал: «Буржуй – подлец!!!». Так я внес свой первый вклад в борьбу с международным империализмом.
И вообще я заявил, что ни в какую Италию ехать на летние каникулы не собираюсь. Лучше поеду в деревню Шумаково, в Курскую область, на родину к дедушке. Помню, что моему дедушке, Николаю Петровичу Бабкину, бывшему военному офицеру, участнику войны, которого все любили и уважали, понадобилось приложить немало усилий, чтобы уговорить меня туда поехать. Конечно, его аргументы по поводу скучающей мамы и прелестей моря были весомыми, но возможность побороться с капиталистами была аргументом решающим. Сейчас это может показаться смешным моему читателю, тогда же для юного октябренка, готовящегося стать пионером, вопрос был принципиальным.