Страница 8 из 74
— С какой стати мне вообще помогать вам?
— Я отдал вам половину своего замка! — изумился её неблагодарности Трапп. — А вы пытаетесь облапошить меня в мелочах!
— Как будто у вас был выбор!
— Давайте подумаем, — ехидно предложил Трапп. — Вы — три бестолковых женщины. Я — ссыльный солдафон-алкоголик. Мог ли я проявить другие качества, помимо великодушия и щедрости? Мог. Выставил бы вас вон кулаками, а то и закопал бы вон под той елочкой, и всего делов. Кто бы заметил ваше исчезновение? А еще на войне с женщинами случается…
— Прекратите, — Гиацинта закрыла уши руками. — Если бы вы знали, как сильно вы меня раздражаете! Вы совершенно невыносимы, грубы, отвратительны…
Трапп умиротворенно кивал в такт её словам.
— Я что, должна быть вам благодарна за то, что вы меня не убили?
— В деревню-то пойдем? — спросил он спокойно.
— Пойдем, — она мигом успокоилась.
— В таком случае, садитесь и пишите письмо про меня.
Она поморщилась, словно у неё заболел зуб, но молча вырвала из своего альбома чистый лист и размашисто написала: «Антуан, а пришли мне старые газетные вырезки про этого твоего великого генерала. Которого куда-то там сослал наш мудрейший король. Во мне пробудилась страсть к истории».
— Годится, — удовлетворенно одобрил Трапп.
В легких воздушных сумерках и абсолютном молчании они вошли в деревню.
— Эй, генерал, — пышнотелая Лиза стояла возле своего забора. Подоткнутые юбки обнажали загорелые лодыжки. В озорных глазах плескалось веселье. — Завтра приезжает мой брат-монашек. Хотите, я попрошу, чтобы он забрал вас с собой в монастырь.
— Привет, Лиза, — генерал с удовольствием расцеловал её в круглые щеки.
— Вы ведь великий монашек, генерал, верно? — спросила она, смеясь. Перегнулась через низкий забор и сорвала астру из своего палисадника. — Цветок для вашей леди.
Ноздри Гиацинты раздувались от сдерживаемого смеха, когда она принимала этот подарок.
— Спасибо, — сказала она.
— Серьезно, Трапп, — горгона догнала его, подстраиваясь под длину его шага, — сколько черноволосых маленьких Траппов бегает по этой деревне? За десять лет вы могли втрое увеличить количество здешних детей.
— Ни одного, — заверил её генерал.
— К чему эта ложная скромность?
— Гиацинта, вам не кажется, что совать нос в чужую постель крайне неприлично? Я же не спрашиваю вас о количестве ваших любовников.
— Если вы о Джереми…
— Меня абсолютно не интересуют ваши грязные секретики, — перебил её Трапп, сворачивая к трактиру.
Мысли Гиацинты в ту же секунду переметнулись в другую сторону.
— Мы идем в трактир?
— Мы идем в трактир.
— Господи помилуй, — пробормотала она себе под нос.
Договориться с сыном трактирщика, который очень обрадовался возможности съездить в столицу и заработать, было легко.
Куда сложнее — вытащить Гиацинту из трактира.
Генерал так и не понял, когда она успела выпить вина, он всего-то поболтал с хозяином, а когда обернулся к залу — горгона уже сидела в его центре на столе и держала в руках гитару.
— Что она делает? — изумился Трапп.
— Помогает нам продать больше пива, — хмыкнула хозяйка. — Но посмотрите на Питера!
Питер, старьевщик, на гитаре играть не умел, но никто ему об этом не рассказал.
Он встревоженно и бдительно следил за столичной финтифлюшкой, опасаясь за сохранность инструмента.
Горгона выпила еще вина и ударила по струнам.
— Наш великий генерал, — запела она старую и простенькую песенку, которую солдаты придумали в одном очень длинном походе, — сколько стран ты повидал. Крокодила победил и врагов всех разгромил. Генерал, генерал, не ходи на карнавал. Оставайся на войне, будешь счастлив ты вдвойне. В городах полно вранья, начиная с короля, на войне, на войне, нету места болтовне…
Трапп моргнул.
Десять лет назад горгоне было одиннадцать, и генерала не удивило то, что она знала эту дурацкую песенку — она была популярной, а детская память восприимчива к стишкам и мелодиям.
Его удивил внезапно открывшийся пророческий смысл этой песенки.
— Бывают же совпадения, — сказал сам себе генерал и заказал себе ужин — за счет Гиацинты, разумеется.
Весело блестя глазами и сверкая белозубой улыбкой, она спела еще парочку баллад и, наконец, вернула гитару Питеру, который так страстно прижал шестиструнку к груди, как будто любимую девушку, с которой год был в разлуке.
Сын трактирщика вызвался отвезти их обратно в замок, и горгона с усталой готовностью взбиралась на открытую, застеленную соломой, телегу.
Упав на спину, она потянула генерала к себе, заставив его лечь рядом.
— Посмотрите, какие звезды, — сказала она. — Крупные, яркие.
— Вы хорошо поете.
— Прежде я часто музицировала, — грустно вздохнула она. — Король любил мой голос.
— Король любил ваш голос и, возможно, вас. И вот, вы здесь. Король хорошо ко мне относился и делился игрушками. И вот, я здесь.
— Его мудрость нам не подвластна.
— Ну да.
— И вы все еще здесь. Приняли ссылку, как должное. Десять лет вели такой монашеский образ жизни, что даже местные красотки смеются над вами. А ведь вы были дьявольским ловеласом! Я разгадаю вас, Бенедикт.
— Лучше займитесь садом.
— Возможно, у вас есть тайная связь?
— Эухения, чтобы её черти слопали.
— Или вас гложет чувство вины?
— Ради бога, Гиацинта!
Приподнявшись на локте, она провела пальцами по его лицу, взлохматила волосы.
— Вам ужасно скучно, правда? — спросил он невозмутимо.
— А вам? Весело? Чем вы вообще занимались тут день за днем?
— В праздности есть свои преимущества, дорогая. Вы научитесь их ценить.
— Ни за что!
Пока их не было, Эухения попыталась отмыть круглую комнату в башенке, куда перебрался Трапп. Получилось у неё так себе, но зато теперь там пахло мокрым камнем и полынью, из которой старуха плела свои веники.
Светильники бросали неровный свет на серый пол, старая мебель многоногим чудовищем громоздилась возле стены.
Трапп повалился на свою перину и выругался, ударившись о что-то твердое.
Это была шкатулка, которую судя по всему Эухения отыскала при уборке и оставила для Траппа на постели. Внутри оказался светлый прямоугольник письма.
Читать вдова не умела, просто подумала, что ему будет интересно.
Прибавив света, он вгляделся в выцветшие чернила.
«Опальному генералу Траппу», было написано там.
Он знал этот почерк лучше своего собственного.
Сколько указаний и приказов для него было написано этой рукой — рукой старого короля Ричарда, умершего за полгода до ссылки Траппа.
Внутри было всего две строчки: «Представляю, как страшно ты сейчас зол, но поверь, так будет лучше. И это совсем ненадолго».
8
— Гиацинта! Гиа-цин-та. Гиааацииинтааааа…
— А? Что? — Она ошеломленно села на кровати.
Голову горгоны украшали папильотки, а её лицо — марля с дырками для носа, глаз и рта. Марля была пропитана чем-то зеленым, отчего горгулья была похожа на взбесившийся огурец с торчащими во все стороны белыми пружинками.
— Если вы меня будите по утрам, — любезно сообщил генерал, присаживаясь на кровать в ногах всполошенной Гиацинты, — то я счел своим долгом разбудить вас посреди ночи.
— Аааа!.. Вы совсем озверели?!
Она содрала с лица марлю и свирепо уставилась на него.
— Не смейте садиться на мою кровать!
— А я вот даже прилягу!
Удар голой пяткой едва не пришелся Траппу по подбородку.
— Ну же, Гиацинта, не лягайтесь, — попытался он урезонить её, прижимая пятку к своей груди. — Мне надо с вами поговорить.
— Сейчас?!
— Почему нет? Это время не хуже любого другого.
— Господи, — простонала она. — Почему вы так невыносимы? Что такого могло с вами случиться за те несколько часов, что мы не виделись?
— Я получил письмо.
— И теперь вы намерены сплясать передо мной?