Горгона и генерал

— Иди сюда, — рявкнул Трапп и, приобняв за талию — прямо на глазах родного жениха, поганец! — увлек в сторону стойла с лошадьми.

Прекрасно, Катарина, здесь тебе самое место.

Трапп нетерпеливо размотал её платок, и его серые глаза стремительно потемнели.

В последний раз она видела его таким бешеным на Косом перекрестке, когда он кричал на неё из-за Антуана и обвинял в том, что предательство у неё в крови.

Они едва не подрались, занимаясь любовью, а потом Трапп был так нежен и бережен, что в ту ночь ей захотелось принадлежать только ему и больше не знать других мужчин.

Никто до него не превращал её тело в храм, остальные лишь использовали и не всегда по назначению.

— Что это такое? — отрывисто спросил Трапп. Он всегда начинал говорить медленно, когда пытался держать себя в руках.

— Ты обещал не задавать вопросов, — осторожно ответила она, прекрасно понимая, что ходит сейчас по очень тонкому льду.

Любой другой мужчина давно бы ушел и ни разу не оглянулся.

Но Трапп стоял перед ней — небритый, яростный, отросшие волосы с густой проседью падают на лоб, широкая челюсть воинственно выдвинута вперед, желваки ходят ходуном.

Стихия.

— Гиацинта, не заговаривай мне зубы, — еще медленнее и еще тише произнес он. — У тебя же вся шея черная!

Если она расскажет ему правду — он накроет её колпаком своей защиты и не позволит ни на шаг от него отойти.

И тогда её разорвет в клочья от сложной смеси злости, страха и желания.

Не останется ни Катарины, ни Гиацинты.

Да и вообще она не терпела, когда кто-то сует нос в её дела. Обязательно потом или шантажировать начнут или используют в своих интересах.

— Пьяный забулдыга, — ответила она как можно увереннее. — Перепутал комнаты, вломился ко мне, бедолага… Трактирщику пришлось отправлять его ночью к лекарю.

Трапп посверлил её немного глазами, коротко приказал оставаться на месте и вышел.

Гиацинта поправила платок. Сейчас генерал сходит к трактирщику и найдет там полное подтверждение этой истории с сотней извинений.

И, конечно, ни во что не поверит.

Он вернулся очень быстро, мрачный, замкнутый, скользнул взглядом по платку, взял за руку.

— Нам пора ехать дальше, — сказал относительно спокойно. — И чтобы ни на шаг от меня не отходила!

Да черти бы его слопали, этого Траппа!

38

Наконец-то проглянуло солнце, и сразу стало ощутимо теплее. Деревья тоже начали меняться, и Гиацинта напрасно втягивала носом воздух, мечтая ощутить запах южных лесов.

Но настроение уже безудержно улучшалось, да и Джереми болтал без умолку, явно повеселев. Гиацинта его понимала: их обоих, как людей, росших на улице, солнце грело изнутри, а не только снаружи.

Любуясь оживленным лицом брата, она невольно вспоминала тот пыльный день, когда посадила его в дилижанс и по всем его карманам распихала печенье и конфеты. Отдала деньги, которые смогла накопить, возничему, попросив приглядеть за мальчиком в дороге.

Когда дилижанс тронулся и медленно покатился по мостовой, Гиацинта испытала огромное чувство облегчения. Теперь её жизнь изменится навсегда, и больше ей не придется заботиться ни о ком. В тот день она бежала к дому старой мымры Кавинтон едва не вприпрыжку.

Но ночью её вдруг охватила такая глухая тоска, что захотелось удариться затылком об облезлую стену комнатушки, в которой спало около десяти других таких же служанок, как она. Сидя на тощем матрасе скрипучей узкой кровати, Гиацинта отгоняла от себя воспоминания о том, как Джереми пришел к ней в детскую впервые.

Она жила у мамы Джейн уже несколько недель, и все это время белокурый малыш только поглядывал на неё издалека круглыми и любопытными синими глазами. Но однажды ночью он прокрался к своей новоявленной сестре с огромной книгой сказок в руках. Читать Джереми тогда еще не умел и старательно рассказывал историю по памяти, водя крошечным пальчиком по строчкам.

Они так и заснули с книжкой на коленях, и спали вместе следующие несколько лет, в уютных кроватях особняка Бригсов, на улицах и в телегах, в сараях и хижинах. Двое беззаботных детей, которые относились к жизни, как к книжному приключению. Джереми безоговорочно доверял Гиацинте, слепо следуя за ней повсюду, а она относилась к нему как к живой игрушке, принадлежавшей только ей.

Гиацинта и сама не ожидала, что отправив Джереми обратно в Пьорк, испытает такое острое чувство одиночества, которое закончилось лишь тогда, когда она поднялась к Траппу в башенку Изумрудного замка и заснула, прижавшись лбом к его широкой спине.

И вот, сладкий ангелочек Джереми как-то сам собой превратился в нескладного подростка с длинными руками и ногами, худым лицом, лохматыми волосами, из его рта так и сыпались простонародные словечки и уличные выражения, и ничего в нем не осталось больше от того малыша, который пытался рассказывать ей сказки.

Хорошо, что Трапп взял его под свою опеку, хоть так Гиацинта могла частично вернуть то, что отобрала — отца.

У генерала была странная привычка заботиться о других — о ней, о Найджеле, о короле Джонни, об Эухении, о Чарли с его цыганским табором. Где-то среди всей этой вереницы людей Джереми тоже получит частицу тепла, которую сама она уже не способна никому подарить.

— Сегодня остановимся у моего старого боевого друга, — прервал её воспоминания Трапп. Он был все еще мрачен и подозрителен, но старательно натягивал на свое угрюмое лицо маску доброжелательного спокойствия. — Гиацинта, я очень надеюсь не обнаружить его ночью в твоей спальне.

Нет, вы посмотрите только, какой злопамятный индюк!

— Этого я не могу тебе гарантировать, — улыбнулась она, внутренне сжимаясь от того, что он смеет её упрекать. Он, женатый мужчина, от которого ждет ребенка какая-то там крестьянка, а в каждом борделе у него по старинной любовнице, всегда готовой задрать свои юбки при упоминании только имени великого генерала. Самый любвеобильный мужчина в мире по какой-то причине ждал от неё верности, но ей-то какое дело до его диких претензий!

Генеральские брови дрогнули — «не зли меня, Гиацинта». Боже, какие мы сегодня грозные.

Ах, Катарина, угораздило же тебя вляпаться в такого человека!

По сути, он был страшнее Крауча — потому что от Крауча рано или поздно получалось отбиться стилетами.

— Для начала, хорошо бы было узнать его имя, — продолжала улыбаться она, — а уж потом определиться со степенью нашего знакомства.

— Серж Войл.

— Красивый? Молодой? Богатый? Хотя откуда у тебя молодые друзья!

Трапп закатил глаза.

— С каких пор тебя волнует молодость и красота мужчин? — спросил он.

— С тех самых, как ты передал мне свои деньги, и теперь я могу о них не думать. Полагаю, мне просто необходим юный и пылкий поклонник.

— Жениха недостаточно?

— Не сказать, чтобы он предо мной так уж преклонялся.

Трапп придержал её лошадь, заставляя Гиацинту посмотреть на себя.

— Теперь ты хочешь преклонения? — спросил он мирно.

Когда генерал становился таким, очень сложно было удержаться от того, чтобы броситься ему на шею и поцеловать эти морщинки между бровей и крохотную родинку на внушительном подбородке, не провести ладонями по плечам.

Но Гиацинта лишь повыше задрала нос, не желая потакать своим слабостям.

— В любом случае, — холодно произнесла она, — я не планировала принимать твоего Войла среди ночи. Моя спальня вообще будет закрыта до конца путешествия.

— Ничего подобного, — энергично и твердо возразил Трапп.

— Это еще что значит?

— Это значит — ни на шаг от меня не отходишь. Ни днем, ни ночью. Я же уже сообщил тебе об этом утром, — терпеливо напомнил Трапп.

Он сказал — и все построились. Откуда в нем столько властной уверенности, что будет именно так, как он решил?

— Ладно, — сказала Гиацинта, пряча за своей безропотностью разыгравшееся в ней злоехидство. Хочет генерал женщину этой ночью в постели — он её и получит.