Страница 29 из 113
Появилась неизменная гитара – какой же лагерь хиппи без своего персонального Вудстока. Пели по-голландски, но этот язык так близок к немецкому, что смысл я уловил…
Когда-нибудь меня позовет что-то светлое,
Туда где из живых никто еще не был.
Небрежно развернет все мечты заветные
И теплой рукой подкинет в небо.
И станет мне легко, и стане празднично.
Забуду я о том, что был мир тесным,
Забуду обо всем, что чего-то значило,
Ведь станет все простым и давно известным.
Увижу с высоты, как планета вертится,
И где-то на пороге чужой весны
Я стану непременно, раз мне так верится
Чистым звуком чьей-то струны.
Много разных слов я когда-то слышал,
Только все слова, как обычно, по боку.
Каждому по вере, и так уж вышло,
Верую лишь в то, что я стану облаком
И будет мне легко, и будет весело.
О чем грустить тому, что легче воздуха?
Стать облаком так просто и так естественно,
Откуда же иначе и взяться облаку?
Красиво, черт. И даже, в каком-то смысле, оптимистично…
Я в это время изо всех сил пытался прикинуться шлангом и делал вид, что внимательно слушаю Мир, которая гадала мне по руке. Кстати, гадание не было ее основной профессией. Я чуть не упал, когда выяснилось, что Мир – программист.
- Смотри, вот линия жизни – она у тебя очень длинная и глубокая. Чем она дальше от большого пальца, тем человек дальше от своих корней, своей семьи. Судя по твоей ладони, ты от своих корней – как Пекин от Сан-Франциско.
Я невольно улыбнулся. Моя мама – учительница младших классов, слава Богу, понятия не имела о том, какая интересная жизнь у ее первенца. Мы виделись редко: две моих сестры со своими детьми, проблемами, мужьями и любовниками полностью поглощали все время, которое оставалось у мамочки от работы, так что обо мне она вспоминала не часто.
- Вот это – линия сердца. Заметная, но никуда не ведет. Вернее, ведет в никуда.
- И что это значит? – заинтересовался я.
- То и значит, - пожала плечами Мир, - ты можешь отдать жизнь за любовь. Но отдать жизнь любимому человеку – никогда.
- Ну, не все так плохо, - попробовал сопротивляться я.
- Почему – плохо? – удивилась Мир, - Это не плохо и не хорошо. Это твоя суть. Прими ее как данность. Во-первых, ничего другого у тебя все равно не будет, а во-вторых, билет, который тебе достался, далеко не самый ужасный.
Ты слушаешь? Или тебе уже все ясно?
- Продолжай, - обреченно кивнул я, переворачиваясь со спины на живот.
- Линия судьбы очень четкая. Судьба у тебя есть. А вот как она пересекает линии ума и сердца… Получается довольно четкий и большой треугольник. И он – не замкнут.
- И что? – пробурчал я, почти убаюканный этим мелодичным голосом.
- Это денежный треугольник. То, что он есть – значит, что деньги у тебя водятся. А то, что не замкнут, означает…
- Что они как водятся, так и выводятся, - послышалось совсем близко. Рядом с нами на расстеленный плед плюхнулась Радуга. Девчонки вдвоем завладели моей многострадальной конечностью и начали что-то на ней выискивать, чертя пальцами, и это заставляло меня вздрагивать от щекотки и тихонько смеяться.
- А сейчас у тебя большие проблемы, - протянула Радуга, словно бы в удивлении, - ты ухитрился нажить себе много врагов.
- Так что же мне делать, милые пифии? – пробормотал я, щурясь на заходящее солнце.
- Никогда не думала, что скажу это, - тихо произнесла Мир, - но у тебя есть только один выход. Ты должен «сменить кожу». Из «жертвы» превратиться в «охотника». Только так ты сможешь выжить.
- К сожалению, девчонки, это вряд ли получится. Я вегетарианец. И пацифист…
Спать мы завалились все втроем: Радуга грела меня слева, Мир – справа. Никто ни о чем так и не спросил.
Соавторы заранее благодарят Вас за лайк и коммент.