Страница 9 из 15
Это та сила коммунистической идейности, которая сделала Левинсона человеком "особой, правильной породы". Герои "Последнего из удэге" представители той же "породы", но теперь Фадеев изображает уже целый коллектив работников партии. Это несхожие, ярко очерченные индивидуальности: мягкий, увлекающийся Сеня Кудрявый, честный и недалекий Мартемьянов, умный и веселый Алеша, волевой, замкнутый Петр. Мы уже, хотя и не слишком много, знаем, как формировались их характеры, помним о культурной семье Алеши, о трудном детстве Петра, которое ожесточило его почти так, как ожесточила жизнь Метелицу из "Разгрома".
В 30-е годы, когда обстоятельства заставляли вновь и вновь задумываться о человечности и общественном долге, о методах воспитания своих людей и борьбы с чуждыми людьми, в эти годы проблемы гуманизма не раз затрагивались советскими писателями. "Последний из удэге" близок магистральному потоку советской литературы, стремившейся выявить неотделимость реального и желаемого, классового и этического. Уже оказавшись среди партизан, Лена все еще не могла найти "простое и настоящее", потому что противопоставляла человечность борьбе за нее. Отсюда конфликт между ней и Петром. Петр решительно отверг абстрактные рассуждения Лены о "бескостном гуманизме", о недопустимости насилия над будто бы не представляющими угрозы "призраками" старого мира. Он требует непримиримости в борьбе с этими поныне опаснейшими "призраками", считает такую борьбу справедливой и гуманной. Ближайшее будущее подтверждает его правоту и губительность сентиментальных заблуждений Лены. Как пишет критик Е.Книпович, Фадеев, делясь с ней планами романа, рассказывал, что "Лена в ложном своем стремлении поставить "чисто человеческое" выше политического попытается с помощью Семки Казанка освободить Лангового, которого партизаны взяли в плен".
Конфликт между подлинными и ложными гуманистами, отображенный еще в "Разгроме", занимает важнейшее место в философско-художественной концепции "Последнего из удэге". В критерий человечности автор включает реальные потребности истории, активную борьбу за действительную, а не мнимую свободу. Светом революционной романтики в "Последнем из удэге" озарены люди героического подвига и высоких этических стремлений, люди целеустремленного действия и благородного сердца. Они еще не встали во весь рост, но в них много такого, что победно расцветет в будущем, продолжится в их преемниках тех, кто уже явится гармонически развитыми людьми.
КРАСОТА НОВОГО ЧЕЛОВЕКА
К.А.Федин недаром назвал Фадеева певцом юности мира, человеком-борцом за коммунизм. В людях, с которыми сталкивала его жизнь, Фадеев всегда искал то, что отличает их как граждан нового общества, нового миросознания.
Отечественная война, продемонстрировавшая торжество нравственных качеств, о которых мечтал Левинсон и слияние которых предугадано в "Последнем из удэге", открывает новый период творчества Фадеева. В его фронтовых корреспонденциях, опубликованных в газетах и переданных по радио, в книге "Ленинград в дни блокады" оттеняются как раз величие духа, проявления человечности советских людей. "Советский строй, - писал Фадеев в 1942 году, - породил в наших людях исключительные душевные силы. В условиях советской жизни сложились прекрасные человеческие индивидуальности, объединенные общим трудом на благо родины. Эти качества души самого простого, самого рядового советского человека невиданно раскрылись в Отечественной войне".
Фадееву, обычно опиравшемуся в своем творчестве на фактический материал, нужен был лишь толчок, чтобы художественно обобщить увиденное и прочувствованное на войне. Таким толчком оказалось знакомство с историей борьбы и гибели подпольной комсомольской организации Краснодона "Молодая гвардия".
Когда в феврале 1943 года в Москве были получены сообщения о подвиге молодогвардейцев, работники Центрального комитета ВЛКСМ решили ознакомить с ними кого-нибудь из писателей. Первым собранные документы прочитал Фадеев. Он немедленно выехал в Краснодон. В этом шахтерском городке провел несколько недель. Жил у родителей юных героев, подолгу беседовал с теми, кто близко знал Олега Кошевого, Сергея Тюленина, Ульяну Громову и других. Читал письма и дневники юношей и девушек. Встречался с их учителями, одноклассниками. Изучал материалы допроса предателя Кулешова, участвовавшего в расправе над молодогвардейцами. Просто бродил по улицам, на которых проходило их детство, дышал воздухом города, жившего традициями партизан гражданской войны, трудовой славой первых пятилеток.
В обилии встреч и наблюдений конкретизировались владевшие писателем мысли о моральной готовности молодого поколения к предстоящему военному испытанию. "Если бы не поехал, - вспоминал Фадеев, - то всего огромного и впечатляющего материала, который был мне вручен, было бы все же недостаточно, потому что на месте я увидел много такого, что, будь ты хоть семи пядей во лбу и как бы ты ни был талантлив, выдумать это или домыслить невозможно".
Во время работы над "Молодой гвардией" Фадеев испытывал особое волнение. Как свидетельствует один из его друзей, писатель, читая документы о краснодонских подпольщиках, не мог удержаться от слез. По собственному признанию Фадеева, материал, с которым ему довелось ознакомиться, "мог бы камень расплавить". "Без преувеличения могу сказать, - заявлял он, - что писал я о героях Краснодона с большой любовью, отдал роману много крови сердца".
Это было не только естественное чувство современника, взволнованного огромностью драмы, которой он прикоснулся. В подвигах краснодонцев как бы синтезировалось все, что думал писатель о величественном и бурном времени. В них словно ожила собственная юность Фадеева. "Когда я начал работать над "Молодой гвардией", - рассказывал он одному из своих давних друзей, - мне казалось, что я пишу не о подпольной организации Краснодона периода второй мировой войны, а о владивостокском большевистском подполье, и передо мной проходят те юные герои, которые явились первыми молодогвардейцами в те давно прошедшие дни ожесточенной борьбы, в которой тогда принимали участие и мы с тобой в Приморье..."