Страница 4 из 10
Через пару часов, уже в предвкушении обеда, в приподнятом настроении, бодро шагаю по коридору с полным чайником. Навстречу мне, из кабинета начальника, с победоносно гордым видом выплывает Алена Егоровна, затем, отводя глаза в сторону, проходит Мироныч, последним появляется сам босс. Его взгляд полон презрения ко мне… За ворот мне как будто кто-то запустил горсть муравьев, чайник скособочился, намочив обувь, а в глазах застыл вопрос: «За что, босс, что я такое натворила?» В мир реальности меня вернула Машка, ухватив чайник за бока и спасая его от окончательного опустения. Весь обед прошел в состоянии полного коматоза, в бездумном разглядывании ручки шкафа и в попытках упорядочить сумятицу в голове. Ничего не придумав, иду курить. Курение, как правило, стимулирует мой мозговой процесс, хотя я прекрасно понимаю, что это самообман и самовнушение, но все равно мне почему-то так проще сконцентрироваться и собраться. В курилке натыкаюсь на все тех же, но без Алены. Уже изрядно отобедав и откушав явно не только пищи, но и горячительных напитков, Мироныч отзывает меня в сторону и, нахлобучив капюшон так, чтобы не видно было его глаз, начинает доходчиво объяснять, чтобы я не смела больше никого ни с кем обсуждать. Первая реакция, уже ставшая для меня сегодня нормой, – это шок, что за хрень он несет. Потом, вспомнив потуги Алены Егоровны с полом и тряпкой и наше с Машкой веселье, начинаю осознавать весь этот бред. Злясь на абсурдность происходящего, заявляю, что не собираюсь давать подобные обещания, поскольку имею свою точку зрения. А про себя добавляю: «То, что ты ввязался в бабские дрязги, не делает тебе чести как мужчине. А то, что, ввязавшись в эту куриную войну, даже не попытался разобраться в ней, показывает, что ты далеко не лучший руководитель. И то, что ты поверил этой курице и тому, что она наплела, говорит о твоем не слишком остром уме». Прищуриваю взгляд и по-мужски, щелчком, отправляю недокуренную сигарету в урну, туда же устремляется и мое хорошее отношение к этому человеку. Курить как-то резко расхотелось, как и оставаться в его обществе. Резко разворачиваюсь и ухожу. Тошно. Одно из самых мерзких ощущений – разочарование. Разочарование в людях, даже не в близких, бьет по сознанию, отправляя в нокаут.
Хорошо, когда есть подруги, но знаю, что задушевные посиделки не принесут спокойствия. Их понимание и согласие с моей точкой зрения – это всегда хорошо, но сейчас не то, что мне по-настоящему нужно. Следует абстрагироваться от всего, «подумать ногами», посмотреть на все со стороны. И вот я уже на вокзале, сжимаю в руке билет на поезд. Однодневная поездка за раздумьями.
Питер встречает вокзальной суетой. Санкт-Петербург стал похож на красивую открытку, а Невский превратился в витрину модного бутика, заполненного сплошь брендами. Парадные фасады домов сияют чистотой и свежими красками, а окна смотрят на улицу пустотой равнодушия. Невский – лицо помпезности и роскоши города. Но во всем этом, мне кажется, есть фальшь, ненастоящесть, в нем не осталось самого Питера, его души. Но остались питерские дворы. В любой подворотне открывается вся сущность моего Питера: его грязные колодцы дворов, где обшарпанные стены домов жадно тянутся к небу, но солнце не может заглянуть в мутные глазницы оконных рам. Город похож на людей… За красивой одеждой порой прячется весьма гнилое нутро. Питер срывает с людей одежду, показывая человеческую суть. За приветливой улыбкой прячется фраза «ты тут не нужен», а за солнцезащитными очками – равнодушный взгляд. Рваное небо, окаймленное колодцами дворов, с проходами – переходами в другие, ничуть не лучше дворы, в них можно заблудиться и сгинуть навеки. Облупившиеся стены домов – с них сорвали кожу, и теперь они чувствуют этот мир каждым своим нервом. Ржавые водосточные трубы – рваные вены. Сгнившие пожарные лестницы – иллюзия спасения от пожара, крах надежды. В каком-то дворе валяются обрывки мишуры, конфетти и прочих атрибутов Нового года. К мусорному контейнеру сиротливо жмется уже давно никому не нужная елка, по снегу стелется серебристый дождик. Пересекаю двор, втаптываю в снег и грязь чей-то праздник, чей-то уже отпразднованный Новый год, так бездумно выброшенный кем-то.
Ближе к вечеру я добралась до набережной. Сфинксы, рожденные под знаком близнецов, смотрят на окружающий мир с высокомерным равнодушием, им нет дела до проходящих мимо людей, до этого города, до бренности мира. Все это и есть Питер. Я вдыхаю воздух города, и суть вещей становится яснее. Этот город сделал мне подарок, я получила ответы на свои вопросы. Стук колес успокаивает и клонит в сон. За окном проносится жизнь. Питер не держит меня. Со спокойной душой я возвращаюсь домой. Но Москва не простила мне маленькой измены, встретив очередным циклоном, ветром, несущим в лицо мелкие иглы мокрого снега.
Глава 6
Увольнение
Очень часто мы планируем начать новую жизнь с понедельника. Я не планирую, у меня вообще нет планов. Шагаю на работу – две сигареты без планов на день, неделю, год. Каждый шаг в сторону работы дается через «не хочу», как будто на ногах оковы с пудовыми гирями, все естество сопротивляется. А в голове раз за разом возникает взгляд босса, вызывая в душе очередную волну душевного озноба. Последние события изменили мое отношение к работе. Никогда не работала «лишь бы отстали», всегда на результат, а сейчас не хочется даже «на отвали», не просто не хочется, а приходится затрачивать все силы, чтобы хотя бы присутствовать на работе. Мне никогда не нужны были хвалебные оды и вымпелы ударника труда, достаточно было просто хорошего отношения. Всю свою трудовую жизнь работала с душой, с интересом, а сейчас просто остановилась и стою, как будто какой-то стержень, основу вынули. За двадцать лет на одном месте сродняешься даже со стенами, становишься частью не только коллектива, но и самого здания. Захожу в отдел… это не мой отдел, какое-то уже все чужое. Привычное жужжание техники не располагает к работе. Завариваю кофе и перетасовываю маски сладкой дурочки, тупого быдла, деревенской простушки и прочих персонажей, выбирая маску на сегодня. Любую – но ни в коем случае не показывать усталость и слабость, обиду и боль. Делаю над собой невероятное усилие и направляюсь на разговор с начальством. Застаю босса и его зама за утренним чаепитием.
– Доброе утро, – как ни в чем не бывало, здороваюсь. В ответ получаю кивок головы зама.
– Доброе, Кира. Ты чего хотела? – любопытствует начальник.
– Босс… – У меня происходит заминка, а потом, закусив удила, с отчаяньем самоубийцы, уже сделавшего шаг из окна Москва-Сити. – Босс, я вчера подходила к Миронычу с вопросом о поездке на базу. У нас действительно накопился ряд вопросов, которые надо там решить. Есть неточности и расхождения, надо найти ошибки. Мироныч сказал, что у нас все в порядке и никуда ехать не надо, – при этом, не стесняясь, смотрю прямо в глаза Миронычу. В данный момент у него нет спасительного капюшона, которым можно прикрыть глаза.
– Я такого не говорил, – с абсолютной верой в свои слова заявляет он. Что ж, очередная волна выборочной амнезии, удобной для него. Пусть. И тут меня прорвало. То, что было очень страшно сказать, но надо, само срывается с губ:
– Я просто решила увольняться, не хотелось бы вот так уйти, оставив что-то недоделанным.
– Хорошо, поезжай, – соглашается со мной босс. Но в его взгляде удивление, он явно не ожидал, что я решусь уволиться. Мироныч не то чтобы не ожидал, он не верит. Мне это уже не важно, я сделала свой выбор, сказала то, что должна была сказать. Мир не рухнул, и даже земля не ушла у меня из-под ног. Только очередная волна удушья и озноб, идущий из души, добрались до сознания. Сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладошки, только бы не показать свои чувства, не проронить ни капли эмоций. Разворачиваюсь и выхожу. Тело не очень слушается, а в голове какой-то винегрет. Открываю соседнюю металлическую дверь и вытаскиваю некурящую Машку на перекур. В курилке сбивчиво и не очень внятно пересказываю сегодняшний поход к руководству и последствия моего выступления. Три сигареты за раз, с глубокими затяжками – немного отпускает, тело начинает адекватно реагировать на импульсы мозга, но больших изменений пока нет.