Когда заговорили пушки

Таинственные отблески заиграли на лицах людей и на расписных перегородках.

– Я православный государь и терпеть притеснения православных в своих владениях мне невместно и самовольства панские, когда нынче сейм так приговорит, а завтра какому-нибудь пану взбредет в голову крикнуть «Вето» и все насмарку… Вот если бы был один, кто за княжество отвечает и чье слово никакой сейм не отменит, тогда можно рассматривать кондиции.

– Государь, мне и самому самоуправство шляхетства, подстрекаемое Радзивиллами, Вишневецкими и другими магнатами стоит поперек горла. И вольности православных мы готовы соблюдать.

– Ну что же коли придем к согласию… об условиях договора будешь говорить с Емельяном Игнатьевичем Украинцевым.

Больше о политике не говорили. В хрустальные кубки полилось янтарное вино. Вечер провели весело, но без излишнего шумства.

Через месяц граф Казимир Владислав Сапега, воевода трокский, выехал из Риги в сторону покинутой Родины. Позади него поднимала пыль из утоптанной столетиями дороги тысяча добрых пехотинцев, вооруженных мастерградскими фузеями и стальными пушками. Наняли их на деньги царя на год, этого должно хватить. Позади графа ехало шестеро невзрачных с виду всадников: мастерградский офицер и пятеро его подчиненных. Ничего в их внешнем виде не говорило о том, что это ужасные головорезы-спецназовцы, способные украсть из собственной спальни короля. В середине колонны в сопровождении сильной охраны двигалась карета с сундуком, доверху наполненный злотыми. Как известно груженый золотом ишак открывает ворота в любую крепость, но самым главным оружием был договор с царем Петром и его грозными мастерградскими союзниками. Граф признавался владетелем Великого княжества Литовского, входившего на договорных условиях в состав русского царства. Права шляхетства на безумства: выборность и ограничение прав главы княжества, право на законное восстание, право одному участнику сейма отменить решение, принятое большинством, отменялись, они приравнивались в правах с русским дворянством, православные уравнивались с прочими христианами. На территории княжества продолжал действовать подлежащий реформированию статут Великого княжества Литовского от 1588 года, а в городах – Магдебургское право. Потерявший все: владения и должности, яростно ненавидимый литовскими магнатами клан Сапег Петр посчитал лучшим вариантом для управления будущим литовским княжеством в составе русского государства. Удержаться у власти они могли только при поддержке православного населения княжества и русского штыка и не могли изменить присяге русскому царю. В этом случае не Россия, а местные магнаты с клиентурой мгновенно разорвали бы их.

Огнем и мечом, золотом и коварным ударом из-за угла будет создано литовское княжество, верный вассал русского царства.

Магдебургское право – одна из наиболее известных систем городского права, сложившаяся в XIII веке в Магдебурге как феодальное городское право, согласно которому экономическая деятельность, имущественные права, общественно-политическая жизнь и сословное состояние горожан регулировались собственной системой юридических норм, что соответствовало роли городов как центров производства и денежно-товарного обмена.

Статут Великого княжества Литовского 1588 года – третья редакция сборника законов Великого княжества Литовского. Источниками Литовского статута послужило обычное право, местная судебная практика, «Русская Правда», польские судебники и сборники законов других государств.

***

Солнце неторопливо падает к закату, окрашивая запад в багровые цвета. Колокольный звон летит над черепичными, красными крышами Риги, поднимает целые стаи ворон, с недовольным карканьем кружащиеся в стылом, прибалтийском небе. Православные празднуют третье обретение главы Иоанна Предтечи (7 июня).

Свежий соленый ветер туго надувает паруса движущейся по Даугаве фордевиндом небольшой эскадры из четырех кораблей. Волны бессильно бьются об острые форштевни. Чайки, спутники мореплавателей, то с криком взлетают ввысь в вечно хмурое прибалтийское небо, то падают почти до поверхности реки. Бьются, трепещут на промозглом ветру, словно живые, русские стяги на кормах. На палубах кипит обычная судовая жизнь: снуют моряки, раздаются грубые голоса, привыкшие перекрикивать грохот морских бурь, выкрики, свист. Мимо проплывает сплошная стена отсыревших бревен с множеством спусков к воде, закрывающая набережную Даугавы. Десяток небольших речных судов приткнулись к пристани. Лес мачт с паутиной снастей вздымается над ними. Шум, суета портового города. Вповалку лежат на пристани горы тюков, мешков и бочек, бунты пиленного леса. Муравьями снуют грузчики с корабля на берег и обратно, груженые подводы торопливо отъезжают в сторону, на их место немедленно встают пустые.

Фордевинд (нидерл. voor de wind), или по ветру – курс, при котором ветер направлен в корму корабля. Про корабль, идущее в фордевинд, говорят, что оно «идет полным ветром». Угол между направлением ветра и диаметральной плоскостью судна в этом случае около 180°.

Суда идут дальше к соединявшему берега Даугавы наплавному мосту. Река у берега слишком мелкая для крупных кораблей, поэтому на набережной разгружается всякая мелочь. Морские суда причаливают к мосту, туда же, только с другой стороны подходят с верховья речные. Доставленный груз перегружается с одного корабля на другой, чтобы отправиться морем дальше, в страны балтийского побережья. На берегу, там, где располагалась бывшая верфь полковника Крунштерна, кипит жизнь: стучат топоры, пронзительно визжат пилы, негромко шумит паровик, на стапелях бесстыдно белеют ребра строящихся кораблей. Пахнет дегтем, стружками, морскими канатами. «Старые» плотники и корабелы вернулись на верфь. В дополнение к ним приехали работавшие на архангельской верфи мастера вместе с семьями. Поселили их в домах сбежавших шведов и немцев, теперь Рига их новый дом. Русские бегству не желавших жить под подданством царя не препятствовали, но забрать с собой разрешали только то, что беженцы могли унести в руках. У кромки воды в окружении соратников гордо подбоченясь ожидает прибытия эскадры царь Петр Алексеевич.

Горящий восторгом взгляд направлен на приближающиеся суда. Красивы! Обернулся, нашел взглядом Петелина.

– Удружил! Не забуду!

– Все как договаривались Петр Алексеевич. Принимай первые корабли военного балтийского флота России!

В царской свите оживились, зашептались: «Сила! Ужо покажем шведу!» Посмотреть было на что. Четыре построенные по мастерградским чертежам паровые корветы, с совершенными обводами корпуса, стальными килем, шпангоутами и штевнями были прекрасны особенной красотой, отличавшей предельно функциональные и совершенные изделия умелых человеческих рук, и производили впечатление грозной силы. Правда и стоили царской казне немало. Зато достойных соперников на Балтике им не было. Время, когда шведы могли безнаказанно блокировать отвоеванные русской армией, порты заканчивалось. Море викингов, ганзейских купцов, потом владение шведов теперь станет русским. Особенно ценным было то, что экипажи судов полностью из подданных Петра: матросы из стажировавшихся на мастерградских кораблях, а офицеры и механики из выпускников Архангельского военно-морского училища. Обучали «без дураков», за два года курсанты успевали совершить несколько походов под парусами по суровому Баренцеву морю и пройти практику по нескольким специальностям.

Бастионы форта на противоположном берегу реки: Коброншанца (переименованного Петром в Орешек-крепость) охранявшие подходы к Риге окутались пороховым дымом. «Бабах» донесся басовитый звук и эхом загулял над речной гладью. Корабли салютовали ответно.

Царь подошел, крепко обняв, по русскому обычаю расцеловал смутившегося мастерградского посла.

На шедшем последним корвете с надписью на корпусе «Иван Грозный» густо задымила труба, корабль повернул к берегу.