Страница 5 из 9
Следующие несколько часов Кристина потратила на изучение квартиры. Почти ничего не говорила, лишь спрашивала: «что это?» или «а это для чего?».
В восемь вечера напомнила, что пора ужинать. Спросила, что я люблю, и может ли она чем-то помочь мне.
Я готовил равиоли, а она внимательно наблюдала за мной — запоминала. Когда равиоли перекочевали из кастрюльки в мою тарелку и ужин уже стоял на столе, Кристина обрадовала меня сообщением, что приготовить такое ей по силам.
Затем осторожно спросила — что я предпочитаю — чтобы она сидела возле меня и смотрела как я ем, или чтобы ушла из кухни. Она знает, что некоторые чувствуют себя очень неловко, когда сидящая напротив дама смотрит, как они едят, но сама ничего не ест.
Я поразился — у неё было какое-то виноватое лицо. Её пластика, её выражения лица оказались натуральными до восхищения.
Я попросил её остаться на кухне, и мне показалось, что она восприняла это предложение с благодарностью. Даже голос чуть повеселел.
Так начались наши кухонные беседы, превратившиеся вскоре в ритуал.
В половине одиннадцатого я объявил ей, что пора идти спать. Пошёл в ванну и начал чистить зубы, мучительно размышляя о предстоящей первой брачной ночи.
Я вернулся из ванной, уже одетый в свою лучшую пижаму, и обнаружил, что она по-прежнему стоит возле кровати в той же позе, в какой я её оставил.
— Тебе нужно помыться перед сном? — ничего умнее в голову не пришло, а молчать было бы тягостно. Голосу я пытался придать как можно более будничности и равнодушия, словно спрашиваю об этом лишь по инерции.
— Я уже протёрла лицо и руки салфеткой, — радостно сообщила она. — Я могу лечь вместе с тобой?
— Почему ты об этом спрашиваешь? — спросил я, стараясь не показать охватившего меня волнения.
— У тебя испуганный вид. Ты не знаешь, как вести себя со мной и боишься поделиться этим. Тебе станет легче и проще, если ты перестанешь всё таить в себе.
Это было правдой и стало первым уроком, который мне преподнесла Кристина. Я вздохнул и кивнул в знак согласия. А потом попросил её не снимать трусики — на всякий случай. Решимости на брачную ночь с дамой мне ещё не хватало.
Она неуклюже забралась под одеяло и неловко прижалась ко мне. Мой подбородок, рот нос утонули в её пышных и мягких волосах. Я обнял её и мир словно перевернулся.
Словно громом поразило меня озарение — я обнимаю машину. Путь умную, но машину. Робота. Старшую сестру моей стиральной машины. И пусть у неё мягкие волосы и нежная кожа. Я знаю, что это кожа синтетическая, а под ней искусные аналоги мышц из губчатой резины, заполненной маслом. Интересно, каким — промелькнуло в голове? Машинным или оливковым?
Смерч мыслей закружил меня. Вдруг вспомнилось, что на Востоке в эпоху средневековья девочек двенадцати или четырнадцати лет выдавали замуж насильно, по сговору родителей жениха и невесты. Это было не замужество даже, а обычная для того времени купля-продажа под вывеской бракосочетания. Часто бывало так, что бедная девочка знакомилась со своим мужем лишь на свадьбе. И каково ей спустя пару часов после этого оказаться с совершенно незнакомым, непонятным, а возможно и с противным и неприятным мужем в постели! Я читал о таких свадьбах не раз, и всегда сердце моё наполнялось жалостью и болью за этих девочек.
Но сейчас — не оказался ли я похожей ситуации? Я лежу в постели с машиной, которую привезли с фабрики несколько часов назад. Всего неделю назад отдельные узлы собирали в единый механизм, ещё вчера программисты тестировали загруженный искусственный интеллект, ещё несколько часов назад эту машину, эту куклу, уложили на мягкую подстилку в картонную коробку — и вот теперь я обнимаю старшую сестру стиральной машины.
Сейчас мне смешно за те мысли, но тогда страх овладел мною. И я не выдержал.
— Кристина, ты спишь? — я напрягся, уже готовый выскочить из кровати.
Она неожиданно немного повернулась и обняла меня левой рукой.
— Глупенький, ты дрожишь от страха. Я не укушу тебя, обещаю. У меня даже зубов настоящих нет. Немножко терпения, немножко доверия — и все твои страхи и переживания перейдут в список курьёзных воспоминаний.
Прикоснуться к ней в ту ночь я, конечно, не решился. Мысли мои перескакивали с воспоминаний детства до размышлений о прогрессе. Кристина молчала, наверное, в её программе было чёткое указание ночью не тревожить. А может, не знала о чём говорить. Постепенно я успокоился и заснул с мыслью, что она всё-таки не стиральная машина…
Первое время Кристина казалась мне большим ребёнком. Она засыпала меня вопросами и очень внимательно следила за ответами. Потом словно переключалась на другую программу и пробовала говорить со мной на различные темы, запоминая реакцию. Запоминала она, разумеется, всё, и не раз ей приходилось переспрашивать — почему я в прошлый раз на тот же вопрос ответил по-другому? Почему об одних и тех же людях я в разное время отзываюсь по-разному?
Иногда я тихонечко провоцировал её. Спрашивал, например, моя белая рубашка с тонкими голубыми полосками в стирке?
— Я не видела у тебя такой рубашки, — удивлялась Кристина.
В первые дни Кристина перебрала все мои вещи — проверяла и запоминала, что у меня есть. Заодно запоминала, что где лежит.
Я настаивал, что была.
— Может быть, была, но ты её выбросил?
Я отрицательно качал головой. Не мог я её выбросить, она мне нравилась.
Кристина не шла проверять содержимое шкафа, она его помнила и не сомневалась в своей памяти.
Я делал вид, что сержусь и нервничаю.
— Ты слишком много внимания уделяешь этой рубашке, — Кристина пыталась меня успокоить. — Не стоит волноваться из-за пустяков.
— Для меня это не пустяк!
Кристина меняет тему разговора. Я снова пытаюсь вернуться к рубашке. Тогда она меняет стиль речи. Ещё плавная и спокойная минуту назад речь становится резкой.
Мне очень хочется проверить — сумею ли я довести её до крика? Я знаю, дама может накричать. Но я этого не делаю — мне становится жалко Кристину.
— Наверное, ты очень устал на работе, — предполагает она. Очередная смена тактики.
Я примирительно пожимаю плечами. И предполагаю:
— Возможно, чашка кофе вернёт мне утраченные силы.
Кристина догадлива, и отправляется на кухню делать кофе. Она отходчива и не злопамятна.
Кристина просила следить меня за тем, чтобы каждая вещь была на отведённом для неё месте. Я обещал стараться.
Однажды, улучшив момент, я потихонечку перекладываю коробку с капсулами для кофеварки в другой шкаф.
Утром она не обнаруживает коробки с капсулами на месте.
— Куда ты её положил?
Я делаю удивлённое лицо — не трогал!
Кристина вдруг подходит ко мне и мягко кладёт руки на плечи:
— Дорогой, нас в квартире только двое и у меня отличная память.
Кровь ударила мне в лицо. Кто научил её так нежно класть руки на плечи? И говорить таким голосом — вкрадчивым и сильным в тоже время? Неужели и это тоже программа?
Я глажу её по руке и, собравшись духом, признаюсь, что пошутил.
Примерно через месяц после того, как в мою жизнь вошла Кристина, нарисовалась старшая сестра. Она — как всегда — не утруждает себя предупреждениями. Звонок — «Ты дома? Я буду через пять минут». Никогда не спросит, есть ли у меня время, занят ли я чем-то.
Одного взгляда ей хватило, что бы понять, что Кристина — не женщина. Все ее планы на вечер — если имелись таковые — мгновенно испарились. Мы с Кристиной превратились для нее во врагов рода человеческого. Кристина оказалась беззащитной — не умела отстаивать свои права перед моими родственниками. То, что родственники требуют особого отношения, она знала.
Все силы и энергию я бросил на защиту Кристины. Говорил, что в нынешнем мире невозможно найти нормальную женщину. У всех «тараканы» в голове, да такие, что волка загрызут. И требуют, требуют, требуют, не давая ничего взамен. В ответ слышал, что и я не подарок. Я быстро понял, да и сестрица не скрывала — сработала «женская солидарность». Она так и сказала «Из-за таких как ты, тысячи женщин не могут найти себе пару». Сама же она трижды находила себе «пару», но ни с кем не ужилась. Все три раза её мужья были виноваты? Скажу по секрету — я знаю её характер, так что меня не удивляет, что она ни с кем ужиться не может.