Дикие

Дверь кабинета директрисы открывается, и в коридор выходит Уэлч с листком бумаги в руке. Риз встает.

— Дамы, — говорит Уэлч, — прошу ознакомиться со скорректированным расписанием. Некоторые из вас будут заняты в новые смены. — Она меняет старый листок на новый, прикалывая бумагу рядом с уведомлением над камином. — Лодочную смену я попрошу заглянуть ко мне в свободное время. Я буду в южной кладовой.

Я жду, что Риз бросится проверять, как только Уэлч уйдет, но она замедляется, приближаясь к камину, а последние шаги, кажется, и вовсе проделывает на ватных ногах. Разговоры не смолкают, но к спискам никто не подходит, и тогда я понимаю, что все смотрят на Риз.

Риз подходит ближе. Я напряженно жду слабой улыбки, означающей, что она получила то, что хотела.

Риз не улыбается.

Она стремительно разворачивается, в несколько шагов преодолевает расстояние до дивана, и ее серебряная рука смыкается на моей лодыжке. Господи, какая она холодная. Один рывок — и я лечу на пол.

— Риз, — говорю я потрясенно и пытаюсь сесть, но она оказывается быстрее меня. Усевшись на меня сверху, она коленями прижимает мне руки к полу, а ладонью давит на подбородок, обнажая шею.

Я пытаюсь сказать что-нибудь, лягаюсь и извиваюсь под ней — мне ведь только нужно сделать вдох, всего один вдох, — но она надавливает еще сильнее и опускает мне на грудь серебряный кулак.

— Что случилось? — доносится до меня панический голос Байетт. — Риз, не надо! Что случилось? Что такое?

На секунду Риз отворачивается от меня, и мне удается высвободить руку. Я дергаю ее за косу. Она вскрикивает, и слепую половину моего лица обжигают когти. Она сдавливает мне трахею предплечьем. Нажимает сильнее.

Я пытаюсь оттолкнуть ее, но она сильная — будто это не Риз, а кто-то другой. Байетт у нее за спиной надрывается от крика. В глазу темнеет, но с последним рваным вдохом мне удается выдавить ее имя.

Отпрянув от меня, Риз отползает и поднимается на ноги.

— О боже, — говорит Байетт, белая как мел.

Я не могу шевельнуться; в груди зияет болезненная пустота. Мы дрались и раньше, но только за еду. Все наши конфликты ограничиваются едой. Это наш запретный рубеж.

Риз моргает, прокашливается.

— Да всё с ней нормально, — угрюмо говорит она. — Ничего же не случилось.

После такого ей остается только уйти, потому что Байетт опускается рядом со мной на колени и помогает мне подняться.

Я едва ли смотрю на списки. Я хочу только подняться наверх и отдохнуть. Но, проходя мимо доски объявлений, я прищуриваюсь, пробегаю взглядом новые пары ружейной смены и новое расписание дежурств и наконец нахожу свое имя. Вот оно. Вот в чем дело. Я новая лодочница.

Я невольно улыбаюсь, и за спиной у меня поднимается шепот, так что я заставляю себя подавить эмоции, иначе Риз узнает и возненавидит меня еще сильнее.

Байетт кладет руку мне на плечо.

— Тебе нужно ее найти. Поговори с ней.

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Я понимаю, что это неправильно — то, что она сделала. — Байетт отводит от моего лица спутанные локоны. — Но она…

— Мне надо встретиться с Уэлч.

Я не могу сдержать воодушевления. Я не хотела этого — я знаю, что заняла чужое место, — но я горжусь собой. Я хороший стрелок. Я выносливая. Я знаю, почему оказалась в этом списке.

— Ладно. — Байетт отстраняется, складывает руки на груди, и я понимаю, что она хочет сказать что-то еще. Но она только смотрит на меня напоследок, а потом разворачивается и идет к лестнице.

Девочки вокруг меня ждут. Они наблюдают за мной с новым вниманием — ведь я теперь из лодочной смены. Они ждут моего примера, ждут, когда я скажу им, что делать, и на такую ответственность я не рассчитывала. Но я должна помнить, что, хотя многие правила остались в прошлом, мы придумали новые, более строгие и бескомпромиссные, чем прежде. Никто не выходит за забор — это наше первое и главное правило, и теперь я одна из тех, кому позволено его нарушить.

Я улыбаюсь стоящей рядом девочке — надеюсь, это выглядит достаточно зрело и ответственно — и быстро покидаю вестибюль, спиной чувствуя на себе взгляды. Уэлч велела найти ее, так что я иду по южному коридору к кладовой, где она проводит инвентаризацию.

— Гетти! Молодец, что пришла, — говорит она. Вид у нее ужасно усталый, и на секунду меня охватывает чувство благодарности. Токс не мучит ее так, как мучит нас, но по крайней мере между приступами мы можем жить спокойно. — Заходи, поможешь мне.

Она роняет мне на руки стопку одеял и вполголоса их пересчитывает. Уткнувшись в одеяла лбом, я делаю медленный вдох. Мне кажется, что шов на глазу разошелся.

— Думаю, мы пойдем завтра или послезавтра, — говорит Уэлч и забирает у меня одеяла. — Вчерашняя передача была скромной, так что, если повезет, нам пришлют больше.

Лучшее, на что мы можем надеяться, — это еще немного еды и, возможно, пара одеял. Первое время, примерно с месяц, флот был щедрее. Раствор для контактных линз, чтобы Каре не приходилось носить очки. Инсулин для Оливии, противозачаточные для Уэлч и ее гормонов. Но потом это прекратилось, и даже директриса не смогла ничего сделать. Кара осталась без линз, Уэлч — без таблеток, а мы — без Оливии.

— Где мы встречаемся? — спрашиваю я. — И что мне взять с собой? Мне…

— Я за тобой зайду. — Уэлч окидывает меня оценивающим взглядом. — Хорошенько выспись. И постарайся впредь избегать сцен вроде той, что вы устроили в вестибюле.

— Скажите это Риз, — бурчу я.

— О, прошу прощения, — раздается у меня за спиной. Я поворачиваюсь и вижу на пороге Тейлор, которая переминается с ноги на ногу. Хотя я прекрасно знаю, что от места в лодочной смене она отказалась сама, на мгновение мне кажется, что она здесь, чтобы устроить мне скандал. Но ее интересую не я, а Уэлч.

— Не хотела вам мешать, — продолжает она. — Уэлч, я подойду попозже?

Они обмениваются взглядами — такими быстрыми, что я не успеваю ничего понять.

— Конечно, — бросает Уэлч.

Тейлор скрывается в коридоре. Я смотрю ей вслед, пытаясь понять, что с ней сделала токс. Никто, даже ее одноклассницы, точно не знает, как она изменилась после обострений. Видимо, ее мутации скрыты под одеждой.

— И помни, Гетти, — говорит Уэлч, заканчивая подсчитывать одеяла. Я поспешно поворачиваюсь к ней. — Отдыхай, пей побольше воды и избегай конфликтов. Ну, иди.

Я выхожу в коридор как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тейлор ныряет в кухню. Уэлч не скажет, чего мне ожидать за забором, а вот Тейлор может.

Я иду за ней, бочком проскальзываю в дверь и вижу, как она опускается на колени у старого холодильника и просовывает руку за заднюю стенку.

— Э-э, — говорю я, и она подпрыгивает от неожиданности, а свободная рука дергается к поясу, где раньше висел нож.

— Господи, Гетти. Ты бы хоть пошумела!

— Извини. — Я делаю крошечный шажок вперед. — Что это там у тебя?

Тейлор бросает напряженный взгляд мне за плечо, а потом слабо улыбается. Тревога покидает ее. Она садится на пятки и достает из-за холодильника упаковку крекеров.

— Будешь?

Прятать еду строго запрещено. Несколько девочек попытались, когда все началось, и поплатились за это — и наказали их не учителя. Лодочная смена вывела их на улицу, чтобы обсудить их поведение, а потом оставила во дворе зализывать раны. Но Тейлор — Тейлор заслужила поблажку. Я не могу представить, чтобы кто-то вздумал ее наказывать.

— Конечно. — Я усаживаюсь рядом на выложенный черно-белой плиткой пол. Она передает мне крекер. Я чувствую, как она наблюдает за мной, пока я откусываю. — Спасибо.

— Я припрятала их еще летом. Думала, что кто-нибудь из вас их найдет.

— Никто не будет там искать, — говорю я. — Там же всё в паутине. И всяких мышах.

Тейлор фыркает.

— Когда ты в последний раз видела в школе мышь? — Она в два укуса расправляется с крекером и смахивает крошки с губ. — Ну? Спрашивай, что хотела.

— Что?