Дикие

— Идем.

Вот наконец и причал, и мы, оскальзываясь, спускаемся к воде, волоча за собой Байетт. Мы осторожно укладываем ее между скамейками; глаза у нее закрыты, но она дышит. Она жива.

— Забирайся, — говорит Риз. — Я нас вытолкну.

Лодку раскачивают волны, когда Риз запрыгивает внутрь; мотор оживает, и лодка трогается с места. Мы быстро разворачиваемся и несемся прочь, едва касаясь воды, и остров удаляется, пока не пропадает в облаке водной пыли. Мы уплываем, и в какой-то момент я перестаю слышать самолеты.

Снег прекращается, и становится теплее; океан слепит глаз, корпус лодки сверкает от брызг. Проходят минуты, потом часы, а я все смотрю на горизонт, пытаясь разглядеть приземистые строения Кэмп-Нэша. Но материк размывается и, сколько бы Риз ни сражалась с волнами, не становится ближе ни на дюйм.

До берега остаются многие мили, когда она с разочарованным стоном заглушает мотор. Я вздрагиваю и потираю слепой глаз.

— Что ты делаешь?

— Течение сносит нас в сторону от залива. Так мы до берега не доберемся.

— И поэтому мы остановились?

— Надо подождать, пока течение сменится. — Она отбрасывает с лица волосы и поднимается на ноги, из-за чего лодка накреняется набок. — Иначе впустую будем расходовать топливо, а оно не бесконечно.

Риз перешагивает через лежащее на дне лодки тело Байетт и садится рядом со мной на носу. Байетт выглядит так странно: обмякшие черты лица, закрытые глаза. В ней всегда была какая-то искра, даже когда она спала. Теперь этой искры больше нет — или она изменилась.

— Какой он? — вдруг спрашивает Риз. — Твой папа.

— Я не знаю, — вырывается у меня прежде, чем я успеваю себя остановить. На самом деле так и есть, но я знаю, что это не тот ответ, которого она ждет. — Он возвращается с операции и снова уезжает.

Риз слегка склоняет голову набок.

— Ты его любишь?

— Конечно. Просто я его не знаю.

Я вижу, что ей это непонятно, и хочу объяснить, рассказать ей, что он не живет в моем сердце так, как жил в ее сердце мистер Харкер, но не успеваю. Тело вдруг скручивает судорогой, грудную клетку выворачивает в сторону, а горло наполняется слюной.

— Гетти?

Горячка на болоте у инфоцентра. Горячка, которую Байетт выжгла из моей памяти. Я должна была распознать симптомы. Она проходит через все тело и поселяется под ребрами, и внутри появляется что-то тяжелое. Я кашляю, свешиваюсь за борт, и меня рвет желчью. Я чувствую в горле что-то чужеродное, но не могу его вытолкнуть.

— Помоги, — кое-как выдавливаю я, и Риз рывком разворачивает меня к себе. — Мне надо… — Еще одна судорога, и по подбородку струится кровь. — Вытащи его.

Она непонимающе смотрит на меня, а потом до нее доходит.

— Хорошо.

Я сажусь на скамейку, перекинув через нее ногу, и Риз садится напротив. Я упираюсь ладонью ей в бедро, а ее серебряные пальцы обхватывают меня за основание шеи.

— Скажи, если нужно будет остановиться, — говорит она.

Я мотаю головой.

— Его надо вытащить.

Я открываю рот, и Риз просовывает два пальца мне в горло так глубоко, как только может дотянуться.

Я не могу дышать. В груди нарастает кашель, но я не могу кашлять, не могу глотать, и мое тело сотрясает волна, пытаясь вытолкнуть пальцы Риз. Глаз наполняется слезами, и мир расплывается, смазывается, но что-то движется внутри меня, что-то застряло на полпути.

Я стучу Риз по руке, и она вытаскивает пальцы, за которыми тянется нитка слюны. Вдох, второй, третий, и меня наконец тошнит. Боль пронизывает тело, как будто из меня лезут внутренности. На дно лодки шлепается что-то мясистое и пульсирующее.

Я вытираю рот рукавом. Предмет покрыт кровью, но выглядит знакомо, как будто я уже видела такую форму раньше. В учебнике, в теле, в лесу с мистером Харкером.

— Это сердце, — говорит Риз. — Это человеческое сердце.

Это сердце маленькое и сморщенное, а мое собственное продолжает биться у меня в груди. У меня кружится голова. Я отворачиваюсь и почти падаю на Риз. Она обнимает меня за пояс.

— У кого-то в школе вроде было такое, — говорит она.

— У Сары. Двойное сердцебиение.

Но чтобы два сердца? И, если ее тело приняло второе сердце, почему мое его отторгло?

Я думаю про нас с Байетт и день на берегу перед тем, как меня взяли в лодочную смену. Тот последний момент перед тем, как все пошло прахом. Краб, которого мы нашли, ракстерский голубой с легкими и жабрами, совсем как на уроке биологии. Легкие и жабры. Чтобы выжить в любых условиях.

Токс в ракстерском голубом крабе, во всем, во мне.

— Оно пытается мне помочь, — говорю я. — Оно пытается сделать меня лучше, но я не могу приспособиться.

Риз убирает мне волосы и дует на основание шеи, чтобы охладить кожу.

— Успокойся, все хорошо.

Я кашляю — на языке держится терпкий металлический привкус крови, — и Риз притягивает меня к груди. Лодка покачивается на волнах, воздух пряный от соли. Я закрываю глаз, отгораживаясь от слепящего блеска воды и мертвенно-бледной кожи Байетт.

— Все нормально. Мне просто нужно отдохнуть.

Мы лежим в лодке втроем, и нас окружает тишина. Так уже бывало прежде. В мой первый год в Ракстере, на выходных. Байетт посадила затяжку на последней паре колготок, и мистер Харкер отвез нас на материк, чтобы купить новые. Мы должны были встретиться с ним в парке, но он опаздывал, так что мы растянулись в пятнистой тени под низкими ветвями могучего дуба. На свету его листья просвечивали, а воздух был сладкий и свежий. Байетт лежала посередине, а мы с Риз — по бокам от нее, и в тот день мы впервые не пытались нарушить тишину. В тот день мы впервые были самими собой.

— Ты поправишься, — шепчет Риз, пока я все глубже погружаюсь в дремоту. — Ты спасла меня. А теперь я спасу тебя.

Я не знаю, куда мы плывем. Я не знаю, что будет дальше. Но сердце Риз стучит совсем рядом, и я помню — помню, как нас было трое и когда-нибудь мы снова будем втроем.

БЛАГОДАРНОСТИ

Мне очень повезло работать над «Дикими» вместе с потрясающими людьми. Спасибо каждому из вас — вы поняли, что я хочу сказать, и помогли подобрать нужные слова. Я всегда буду вам благодарна.

Кристе Марино — спасибо тебе за упорство, с которым мы вытаскивали девочек из моей головы, и за помощь в поисках правильного места на страницах для каждой из них. Твои идеи открыли мне многое и помогли этой книге вырасти в таких направлениях, о которых я даже не подозревала. О лучшем редакторе я не могла и мечтать.

Спасибо моим агентам, которыми я безгранично восхищаюсь. Дейзи Паренте за то, что терпеливо отвечала на мои панические письма, за твой энтузиазм и добрые советы, за то, что увидела в «Диких» что-то ценное. Ким Уизерспун за мудрость и рассудительность (и ответы на другие, не менее панические письма). Джессике Милео за поддержку и бесценные отзывы. Наконец, спасибо за помощь книжным магазинам Lutyens& Rubinstein, InkWell и Casarotto.

Я благодарна издательству Delacorte Press за бесконечную щедрость и невероятные усилия, вложенные в «Диких». Барбара Маркус, Джудит Хот и Беверли Хоровиц — спасибо, что верили в этот роман. Я очень горжусь тем, что вошла в семью Delacorte и Random House.

Спасибо Бетти Лью и Реджине Флэт за потрясающее оформление книги и Айкуту Айдогду за обложку, жуткую и прекрасную. Лучшей обложки для своей книги я не могу и представить. Да и вообще вся команда Delacorte — лучшая на свете. Моника Джин, Мэри Маккью, Аиша Клауд, а также ребята из Underlined — Кейт Китинг, Кайла Рэйзи, Элизабет Уорд, Джулс Келли, Келли Макголи и Джанин Перес, — мою благодарность вам не выразить словами.

«Дикие» никогда бы не появились на свет без группы поддержки из Университета Восточной Англии. Спасибо вам за веру в меня и самый важный из ранних отзывов — просьбу о продолжении. Джин Макнил и Трецца Аццопарди помогали мне советами, пока я работала над текстом. Я также благодарна Тэймуру Сумро за то, что он понимал меня с полуслова, за развернутые отзывы, а самое главное — за дружбу. Спасибо Авани Шах за то, что составляла мне компанию за завтраками, разделяла мое (единственно верное) мнение о хлебе и версию за версией перечитывала «Диких». Мне очень повезло, что в моей жизни есть такой человек.