Дикие

— Насмотрелась? — рявкает Тейлор.

Я быстро отворачиваюсь. Это что, какая-то вена?

— Прости, я не хотела…

— Что случилось?

Я прочищаю горло.

— Ну… ты нужна нам в вестибюле.

Я рассказываю ей про забор и медведя, и она бледнеет на глазах.

— Где директриса?

— Она пошла к себе в кабинет, но я…

Она оттесняет меня широким плечом и устремляется в вестибюль. Я семеню за ней, чувствуя, как меня отпускает напряжение. Если с нами Тейлор, мы справимся. Она знает, что делать.

Мы спускаемся по лестнице, обгоняя замешкавшихся девочек, которые спешат присоединиться к остальным. Я ловлю взгляд Риз — при виде проталкивающейся через толпу Тейлор по ее лицу проносится облегчение. Но наша радость преждевременна. Вслед за директрисой Тейлор игнорирует собравшихся и устремляется к ее кабинету.

Ко мне подходит Кэт.

— Ничего, справимся сами.

Первым делом мы решаем укрепить парадные двери. Клэр и Эли отправляются с группой девочек в классные комнаты за уцелевшими столами и стульями — всем, из чего можно построить баррикаду. Джулия и Карсон идут в кухню за инструментами, которыми можно открутить привинченные к полу обеденные столы. Даже Лэндри берется помочь и в сопровождении нескольких младших девочек поднимается в спальни, чтобы оторвать от кроватей лестницы.

А я… Я будто приросла к полу посреди вестибюля. Полтора года мы были в условной, но все-таки безопасности. У нас были забор и регулярные поставки. Уэлч и директриса объединяли нас. Полтора года — а я разрушила все за одну неделю.

Сара и Лорен подтаскивают к дверям диваны. Я вижу неподалеку Кэт, которая без Линдси выглядит совершенно потерянной; в столовой Джулия сражается с винтами у ножек длинных столов. Я иду в сторону столовой, но не успеваю сделать и нескольких шагов, как в глубине коридора распахивается дверь, и из кабинета в сопровождении Тейлор вылетает директриса.

Она выглядит лучше, чем тогда у ворот. Одежда приглажена — складки ровные и свежие, как будто у нее в кабинете спрятан утюг; седые волосы уложены в строгий пучок.

— Все встаем, — говорит она и дважды хлопает в ладоши. — Встаем!

Повисает пауза. Такой мы ее видеть не привыкли: обычно она спокойна и держится слегка отчужденно, предпочитая общаться с нами через Уэлч. Но теперь это невозможно.

— Ну? Поживее! — рявкает она, и мы поднимаемся на ноги. Она проносится мимо нас и взбегает на середину лестницы, чтобы нам лучше было ее видно. — Хорошо. Я попрошу вас выстроиться в шеренги, по году обучения и фамилии.

Нам требуется целая минута, потому что мы давно уже не выстраивались в семь рядов. Раньше в каждом ряду было по четырнадцать-пятнадцать человек, а теперь многих из них как будто никогда не существовало, и учиться мы раньше начинали в одиннадцать, а теперь самой младшей из нас тринадцать. Столько девочек стали призраками, и ряды сейчас короткие и рваные — вот почему мы перестали это делать. Слишком больно.

Я Гапин, поэтому я первая. За мной Дара Кендрик, Кэт Ляо, Лорен Портер, Сара Росс, а в самом конце Риз. Не удержавшись, я бросаю взгляд на пустое место, где должна стоять Байетт.

— Спасибо, — говорит директриса, когда мы заканчиваем толкаться. — Как вы, очевидно, уже знаете, — я слышу, как усиливается в ее голосе надлом, — рано утром на территорию школы проникло дикое животное. С этого момента и до особого распоряжения здание школы покидать запрещено.

Я зажмуриваюсь. Мне придется привыкнуть к нему — к чувству вины, которое корчится у меня внутри. Мне кажется, оно поселилось там навсегда.

— Чтобы поработать над нашей готовностью к чрезвычайной ситуации, — продолжает она, — сегодня мы проведем занятие по технике безопасности. За мной, пожалуйста.

Какой-то бред. Мы все это понимаем. Но мы идем за ней в северный коридор, мимо классных комнат и кабинетов, сворачиваем за угол и заходим в музыкальную комнату. Это просторный зал с высокими потолками и без окон, с колоннами вдоль одной из стен. Мы снова выстраиваемся в несколько рядов на голом полу.

Раньше здесь стояли пюпитры и фортепиано. Некоторые привезли из дома скрипки. Но все это в прошлом. Остался только учительский стол, привинченный к полу посреди комнаты. Я чувствую, как вздрагивает рядом Кэт. В комнате холодно, потому что здесь никогда не бывает солнца.

Когда мы все оказываемся внутри, директриса дважды нас пересчитывает. Я жду объяснений, но она стоит перед нами, беззвучно шевеля губами, и, не знай я ее получше, я бы сказала, что она дрожит. Тут она кивает Тейлор, и та выступает из своего ряда.

Душа у меня уходит в пятки. Я должна была догадаться. Должна была понять, что это случится. Это ведь она несла тело Моны к дому Харкеров. Я думала, она с нами, но нет. Она с ними.

— Бери ее, — говорит директриса.

Тейлор устремляется к нашему ряду. Это я, я, я — они знают, что это я нарушила карантин. Видимо, директриса как-то это выяснила. Но Тейлор проносится мимо, глядя на кого-то другого.

— Стой, — говорю я, и это все, что я успеваю сказать, потому что Тейлор наматывает косу Риз на кулак и валит ее на пол. Риз вскрикивает, но Тейлор прижимает ее к полу, заламывая руки за спину и дергая за травмированное плечо. Риз визжит что-то, отдаленно напоминающее мое имя.

Кто-то кричит, и я отталкиваю Кэт и протискиваюсь через возбужденную толпу. Тейлор бьет Риз по затылку. Я вижу, как та обмякает, как закрываются у нее глаза, а на затылке выступает кровь. Не успеваю я моргнуть, как Тейлор взваливает Риз на плечо и направляется к двери. Какого черта здесь происходит? Куда она ее несет?

— Эй! — кричу я и бросаюсь за ними. Я почти добегаю до Тейлор, когда кто-то хватает меня за воротник и швыряет на пол. Надо мной возвышается директриса, и ее контуры размываются, пока я пытаюсь сфокусировать взгляд.

А потом они вместе выходят из комнаты, и директриса закрывает за ними дверь. Пошатываясь, я поднимаюсь на ноги и дергаю ручку, но слышу только, как тяжело поворачивается ключ в замке.

— Риз! — надрываюсь я. — Риз!

Но звук их шагов быстро удаляется и скоро исчезает совсем. Зачем они ее забрали? Что они с ней сделают?

Ко мне подходит Джулия; на ее лице написана тревога.

— Что происходит?

— Я не знаю, не знаю, черт, я…

Внезапно раздается шипение, и у нас над головами с фырканьем запускается поливная противопожарная установка.

Нас окутывает легкая, но вязкая дымка. Я прищуриваюсь, чувствуя, как тяжелеют от влаги волосы. Вещество слишком плотное для воды, запах слишком яркий, слишком химический.

Что это?

Я знаю что. Это то, что было в контейнере. Карсон, Джулия и я — мы сами принесли его в школу. Мы подписали себе смертный приговор, сложили головы на плаху и вручили директрисе топор.

Девочки вокруг меня прикрывают головы куртками; дымка тем временем сгущается до тумана, в комнате нарастает шум. Кто-то начинает кашлять, видимость ухудшается, становится труднее думать. Капли оседают на ресницах, рассеивая свет, и я тру лицо руками. Они липкие, болезненно бледные, вместо кожи как будто перчатки из вязкого тумана. Грудь набита ватой, и чем глубже я дышу, тем меньше воздуха получаю.

Нам нужно выбираться отсюда. Нужно выбираться отсюда срочно.

Дверь в кабинете музыки новая, установленная несколько лет назад, с большим стеклом, армированным металлической сеткой. Я знаю, что директриса ее заперла, но все равно проверяю ручку. Бросаюсь на дверь всем телом — без толку.

— Стой, — говорит Джулия. — У меня есть нож.

Я пропускаю ее вперед; она приседает рядом с дверью, вытаскивает из-за пояса нож и начинает возиться с замочной скважиной.

Воздух наэлектризован паникой. Она не только внутри — она везде, и она подстегивает нас, усугубляя хаос. За криками я почти не слышу собственных мыслей, за туманом почти не вижу комнаты. Я прикрываю рот курткой и дышу через ткань. Какое-то время это помогает. В голове проясняется, и мысли приходят в порядок, но дыма слишком много, разбрызгиватели продолжают работать, и отраве некуда деться — только в нас.