Слепой. Антикварное золото

– Как вы сказали? – опешил Ромашов.

– Я датирую ее тринадцатым или двенадцатым веком до нашей эры, – заявил Степаниди. – Возможно, специалист сумел бы определить возраст точнее, но несомненно одно: данный предмет принадлежит к малоазийской культуре античного периода – вероятнее всего, лидийской. Очень похожие серьги находили во время раскопок на холме Гиссарлык…

– Гиссарлык?

– В развалинах древней Трои, – уточнил Степаниди. – Эта вещица бесценна, Иван Гермогенович. Так что на вашем месте я бы более внимательно изучил генеалогическое древо человека, который пытался обменять ее на рубли…

Кофе был не то чтобы совсем плохой, но безнадежно далекий от того, что Глеб Сиверов привык называть хорошим. Напиток подали в белой цилиндрической чашке, он даже имел приятный аромат. Местечко, в котором готовили и подавали этот напиток, тоже оказалось вполне уютным, особенно если не принимать во внимание копии голландских натюрмортов, которыми были украшены гладкие кремовые стены, понизу обшитые темными деревянными панелями. Было видно, что создателю этих копий сплошь и рядом приходилось заменять мастерство усердием, черпая творческое вдохновение в суровой необходимости отработать полученный аванс. Если бы Глеб заранее знал об этих сомнительных украшениях, он постарался бы назначить встречу в каком-нибудь другом месте. А то сейчас придет, и начнется: ах, какие шедевры! Вы, наверное, нарочно пригласили меня именно сюда? Хотели, наверное, сделать приятное, порадовать, доставить, так сказать, эстетическое наслаждение?.. Что ж, вам это удалось! Поздравляю, ваше чувство прекрасного прогрессирует на глазах. Вы еще не начали коллекционировать рисунки на стенах общественных туалетов?

Пригубив кофе, Слепой снова попытался угадать, что послужило причиной вчерашнего телефонного звонка. Вряд ли Ирина Константиновна Андронова позвонила только потому, что ей наскучило вращаться в кругах музейных работников, коллекционеров и галерейщиков и захотелось пообщаться с «охотником за головами», каким она представляла себе Слепого с самой первой их встречи. Выбор места для этого свидания Ирина Константиновна оставила на его усмотрение, ограничившись перечислением заведений, которые, по ее мнению, для этого решительно не подходили. Все названные ею места, насколько было известно Сиверову, частенько посещались все теми же художниками, владельцами галерей, коллекционерами и прочими представителями богемы. Следовательно, Ирина Андронова не хотела, чтобы знакомые видели ее в компании Сиверова. А поскольку Глеб, как правило, выглядел вполне прилично, не носил на лбу рогов, а на плечах – погон с синими просветами и вполне мог бы сойти если не за кавалера, то хотя бы просто за хорошего знакомого, можно было предположить, что разговор пойдет о весьма щекотливом деле и не предназначен для чужих ушей. Дело, заставившее Ирину Константиновну вспомнить телефонный номер Слепого, судя по всему, находилось в точке пересечения их профессиональных интересов – ее, знаменитого на обе столицы искусствоведа и признанного эксперта в вопросах живописи, и его – меткого стрелка, агента ФСБ, «охотника за головами»…

В очередной раз придя к такому выводу, Глеб усмехнулся. Его профессиональные интересы пересекались с интересами Ирины Андроновой так часто, что можно было уже говорить о закономерности, а не о череде случайных совпадений. Ирина Константиновна, однако, до сих пор не хотела этого признавать, хотя истина была очевидна. В том, что она, человек чистого искусства, так часто оказывалась замешанной в мрачных детективных историях со стрельбой на поражение, были виноваты вовсе не обстоятельства и, уж конечно, не Глеб Сиверов с генералом Потапчуком. Эти двое лишь однажды уговорами, с огромным трудом и почти против ее воли, привлекли Андронову к участию в расследовании; во всех других случаях если она и заставляла себя уговаривать, так для того лишь, чтобы продемонстрировать характер.

В Москве есть десятки, если не сотни людей, мало уступающих, а то и превосходящих ее в профессиональном отношении. Но Ирина была воспитана таким образом, что разговоры о так называемом культурном наследии не были для нее пустым звуком, и на защиту этого самого наследия она становилась всегда. Иначе она просто не могла, и Глеб подозревал, что, когда Федор Филиппович впервые предложил ей сотрудничество, она, помимо всего прочего, испытала немалое облегчение, поскольку наконец обрела союзников, тем более ценных, что они были не болтунами, а людьми действия…

Слепой докурил сигарету, и молоденькая официантка с красивым строгим личиком и точеной фигуркой сразу же заменила пепельницу. Небо за окнами прояснилось, цветные абстрактные витражи налились солнечным светом, засияли чистыми теплыми красками, и сейчас же, словно между этими двумя явлениями существовала некая взаимосвязь, в арке, соединяющей обеденный зал с фойе, появилась Ирина Андронова. Пока она стояла и высматривала Сиверова, тот воспользовался моментом и с огромным удовольствием оглядел ее с головы до ног. Впечатление, производимое на него внешностью искусствоведа Андроновой, всегда было одинаково: Ирина Константиновна выглядела безупречно, независимо от того, во что была в данный момент одета. Глеб подумал, что эта дамочка, подобно легендарной леди Годиве, запросто могла бы разгуливать по городу голышом без малейшего ущерба для своей репутации: в конце-то концов, никто ведь не тычет пальцем в обнаженную статую Венеры!

В тот самый миг, когда Сиверов, вдоволь налюбовавшись совершенством, созданным совместными усилиями матери-природы и современной индустрии красоты, вознамерился окликнуть Ирину, та заметила его и решительно направилась к занятому им столику в углу. Улыбка, которой Андронова ответила на искренний комплимент по поводу своей внешности, тоже была безупречной, но показалась Глебу дежурной – не то чтобы вымученной, но и не вполне искренней. Было видно, что Ирина Константиновна чем-то обеспокоена, а может быть, и по-настоящему встревожена. Определить степень ее обеспокоенности, как всегда, не представлялось возможным: эта женщина хорошо умела владеть собой.

Глеб помог ей сесть и вернулся на свое место. Накрытый жесткой крахмальной скатертью столик, увы, скрыл от него половину приятного зрелища, которое являла собой Ирина Константиновна, но и того, что осталось на виду, было вполне достаточно. Сиверов повернул голову, и к столику сейчас же подошла официантка. Официантка была все та же – молодая, симпатичная, с красивым строгим личиком, точеной фигуркой, – но рядом с Ириной Андроновой она смотрелась примерно так же, как потрепанный «запорожец», припаркованный рядом с роскошным «бентли».

Официантка тоже это почувствовала. Ее строгое личико сделалось еще строже, и смотрела она теперь не на посетителей, а поверх их голов, в стену. Губы у нее были сердито поджаты, как будто Ирина Андронова одним своим видом нанесла ей смертельное оскорбление.

– Кофе? – спросил Глеб у Ирины и, получив в ответ короткий рассеянный кивок, заказал кофе – чашку для Ирины и еще одну для себя.

Когда официантка ушла, Андронова порылась в сумочке, достала сигареты и, опередив Сиверова, сама щелкнула изящной зажигалкой. Глеб, который с секундным опозданием высек огонь, пожал плечами и тоже закурил. Судя по поведению его знакомой, настроение у нее было даже хуже, чем он предположил вначале. Поэтому Слепой решил воздержаться от вежливой застольной болтовни и сразу перешел к делу, констатировав:

– Итак, произошла катастрофа.

Ирина коротко усмехнулась уголками красивых губ и бросила на него быстрый взгляд исподлобья.

– Я выгляжу как жертва катастрофы?

– Выглядите вы превосходно, – поспешил заверить Сиверов, – но я не настолько наивен, чтобы воображать, будто вы искали меня исключительно ради удовольствия лицезреть мою физиономию.

– Вообще-то, я искала Федора Филипповича, – сообщила Ирина, – но не смогла до него дозвониться ни по одному из номеров. С ним все в порядке?