Слепой. Антикварное золото

Крестовский перевел дыхание. Он был уже готов – в самый раз подавать на стол.

– Таким образом, – ласково улыбаясь, продолжал Александр Антонович, – речь у нас с вами пойдет не о банковском кредите, а о самой обыкновенной даче взаймы – разумеется, под проценты и с полным юридическим оформлением. Вот тут как раз и исчезает разница, о которой вы говорили. Вам ведь совершенно безразлично, у кого брать деньги, правда? Просто, если вовремя не отдадите долг, квартира ваша отойдет не банку, а мне лично… Надеюсь, вы не возражаете?

– Я не возражаю, – сказал Крестовский. – А вам что же, жить негде?

Гронский расхохотался так весело, словно услышал бог весть какую шутку.

– Ценю ваше чувство юмора, – заявил он, утирая тыльной стороной ладони заслезившиеся от смеха глаза. – А чувство юмора, проявляемое в сложной ситуации, ценно вдвойне. Нет, крыша над головой у меня имеется, и, смею вас уверить, неплохая. Просто ваша квартира – это капитал, который растет не по дням, а по часам. Кстати, если до этого дойдет, я даже разрешу вам пожить там за умеренную плату – до тех пор, пока не подыщете другое жилье или пока я не решу превратить ее в деньги.

– Спасибо, – повторил Крестовский.

– Но я все-таки надеюсь, что до этого не дойдет, – сказал Александр Антонович. – Вы мне глубоко симпатичны; как человек, не чуждый азарта, я вам от всей души сочувствую и желаю вам добра даже в ущерб собственным финансовым интересам. Было бы просто чудесно заполучить вашу квартиру, но я действительно надеюсь, что вы соберете эти деньги и вернете долг – как положено, своевременно и с процентами…

Крестовский наконец-то обратил внимание на неоднократное упоминание о процентах и сроке.

– Каковы ваши условия? – спросил он.

– Десять процентов, – улыбаясь во весь рот, сообщил Гронский. – Вернете через месяц, считая с сегодняшнего… ну хорошо, с завтрашнего дня.

– Сколько? – задохнулся Крестовский. – Когда?!

– Десять процентов. Через месяц, – демонстрируя скрытую от посторонних взглядов сторону своей натуры, благодаря которой получил право называться «серьезным человеком», без улыбки повторил Александр Антонович. – Это будет… – Он небрежно выбил кончиками пальцев короткую дробь по кнопкам калькулятора. – Сто тридцать шесть тысяч четыреста долларов, как одна копейка.

– Это грабеж, – тихо сказал Крестовский.

– Разумеется, – не без яду согласился банкир. – Это я пришел к вам домой, приставил нож к горлу и потребовал взять у меня взаймы сто двадцать тысяч. Я вас не неволю, Дмитрий Петрович. Можете принять мои условия, а можете послать меня к черту и уйти. Честно говоря, не представляю, куда вы пойдете, но это, в сущности, не мое дело.

– Простите, – убитым голосом пробормотал Крестовский. – Я… Это просто от неожиданности.

В кабинете наступила тишина, нарушаемая только отчетливыми щелчками отмеряющих секунды стенных часов.

– Бизнес есть бизнес, – первым нарушил молчание Гронский. – Так что же, Дмитрий Петрович, будем оформлять бумаги?

– Да, – сказал Дмитрий.

Ему подумалось, что теперь-то он, как никто, знает, насколько серьезным человеком является его давнишний партнер по преферансу. Это было очередное заблуждение: Дмитрию Крестовскому еще только предстояло познать и оценить глубину «серьезности» господина Гронского.

Глава 5

Замусоренная и замызганная однокомнатная хрущевка на втором этаже пятиэтажного дома, стоявшего на окраине подмосковного Наро-Фоминска, была полна табачного дыма, который слоями плавал вокруг голой, засиженной мухами лампочки, освещавшей эту сдаваемую внаем берлогу. Кроме дыма, здесь пахло несвежими мужскими носками, подгоревшей пищей, резким водочным перегаром и сырым луком.

Грязное окно единственной комнаты было до половины закрыто пожелтевшими от старости газетами, прикрепленными к бугристой от напластований масляной краски раме ржавыми канцелярскими кнопками. К окну был придвинут шаткий раскладной стол-книга, полированную крышку которого покрывали царапины, сколы, подпалины от сигарет и бледные кольца отставшего лака – следы донышек бесчисленных бутылок и стаканов.

В данный момент здесь тоже стояла бутылка водки, окруженная почетным, хотя и несколько беспорядочным, караулом из трех граненых стаканов. Ее пустая товарка скучала под столом; на подоконнике ровной шеренгой выстроились еще четыре бутылки, наполненные прозрачной «божьей слезой». Разложенная на газете закуска не отличалась изысканностью: покромсанный толстыми кривыми ломтями батон вареной колбасы, сало, банка кильки в томатном соусе, сырой репчатый лук дольками и черный хлеб. Пустая шпротная жестянка была полна смятых окурков, рядом лежал складной пружинный нож с узким, испачканным томатной подливой лезвием – единственный предмет на всем столе, который, пусть и с большой натяжкой, можно было отнести к столовым приборам.

За столом сидели трое. Отопление еще работало, в крошечной квартире было жарко, и разгоряченные водкой собутыльники частично разделись: один остался в растянутой нательной майке, цветом напоминавшей старые газеты на окне, двое других обнажились до пояса. Того, что был в майке, отличала нездоровая худоба, а корявая синеватая вязь татуировок очень доходчиво объясняла, откуда взялось столь характерное телосложение. Его гладко выбритое лицо было изрыто оспинами и имело нездоровый сероватый цвет, в ежике коротких, остриженных под машинку волос поблескивала ранняя седина. Он непрерывно курил, не забывая время от времени дотрагиваться до стоявшего под столом мятого полиэтиленового пакета, словно проверял, на месте ли тот.

Мускулистый атлет с уже наметившимся животиком и мужественным, но тупым как бревно лицом также носил на левой стороне груди отличительный знак человека, уже успевшего познакомиться с казенным гостеприимством российского ГУИН, – татуировку, которая изображала скорбящую Деву Марию. Стараниями татуировщика Богородица была похожа на торговку пирожками с Черкизовского рынка, которая накануне крепко выпила и подралась с сожителем.

Третий был постарше, лет сорока или около того. Татуировок он не носил и вообще производил впечатление человека, старающегося иметь как можно меньше особых примет. Плечи у него были покатые, мускулатура дряблая, грудь и предплечья заросли густым рыжеватым волосом. Разговаривая, выпивая и закусывая, он непрерывно тасовал колоду карт, выделывая с ней совершенно немыслимые вещи, – тренировал пальцы, которые его кормили.

Настроение у всех троих было подавленное и мрачное. В пакете под столом лежало сто двадцать четыре тысячи долларов, но именно этот факт, сам по себе радостный, и повергал компаньонов в уныние.

– Да, умыл нас фраерок, – мрачно просипел человек в майке, поджигая новую сигарету. – И где он, падло, столько бабок нарыл?

– Где-то нарыл, – философски заметил атлет, с треском отворачивая пробку. Он с небрежной точностью, свидетельствовавшей об огромном опыте, разлил водку по стаканам и убрал пустую бутылку под стол. – Что умыл, то умыл. Прогадили мы дело, пацаны.

– Не мы, а вы, – уточнил катала, продолжая творить чудеса с колодой. – Я свою работу выполнил. А вы… Надо было так и говорить: играем, мол, на квартиру, и дело с концом. А вас потянуло в конспирацию играть. Вот и законспирировались! Так всегда и бывает, когда бараны вроде вас начинают умничать, – назидательно заключил он.

– Хлеборезку захлопни, – посоветовал ему человек в майке. – Мы бараны, а ты кто? «На квартиру играем»… Ты где такие ставки видал? Это тебе не казино. Вот так с ходу собственную хату на кон поставить – да на это ни один лох не согласится! Сам же бакланил: разувать будем постепенно… А теперь что – в кусты? Хрен ты угадал, голубок! На дело подписывались втроем, втроем и ответим. Заказ, между прочим, ты принимал. Помнишь, что клиенту говорил?

Катала скроил пренебрежительную мину, но промолчал: он действительно помнил, как уверял заказчика, жирного крикливого кавказца, пожелавшего за бесценок приобрести квартиру в центре Москвы, что тот нашел именно тех людей, которые могут решить его проблемы. Сто двадцать четыре тысячи были кавказцу нужны как мертвому припарка – так он, по крайней мере, утверждал. Он хотел квартиру, и притом не какую попало, а именно эту, – отыскав подходящего лоха, партнеры свозили клиента на место, показали ему дом, и кавказец воспылал к своему будущему жилью горячей любовью. Купить квартиру по-человечески, за нормальные деньги, он почему-то не хотел. Да оно и понятно: катале и его партнерам он обещал по десять тысяч на брата, то есть тридцать на круг. А кто теперь продаст приличную квартиру в Москве за эти гроши?