Страница 15 из 21
– Бывают же на свете чудеса, – сказал Глеб. – Между прочим, сам факт существования пленки безо всякого анализа доказывает, что этот Лжедмитрий – никакой не Бакаев. Уж он-то, взявшись заметать следы, наверняка не забыл бы про такую улику. Момент-то был волнующий, незабываемый!
– Все наоборот, – возразил генерал. – Если бы это был настоящий Бакаев, зачем ему уничтожать доказательства того, что он – это он? В общем, это чепуха, не имеющая никакого значения. Главное, что они прокололись, и теперь мы точно знаем: это не Бакаев.
– Ну и что? – пожал плечами Глеб. – Это ведь не вы три года назад рапортовали об его уничтожении, вам от его воскресения ни жарко, ни холодно. О себе я даже и не говорю, мне-то и подавно безразлично, за кем гоняться – за Бакаевым или за кем-то, кто выдает себя за Бакаева.
– А вот мне не безразлично, – возразил генерал. – Эти сволочи и так плодятся, как тараканы. Не хватало еще, чтобы они начали воскресать! В общем, приятно сознавать, что три года назад наши люди не ошиблись и не соврали – кого грохнули, о том и доложили. Неприятно, Глеб Петрович, другое. По непроверенным оперативным данным, человек, выдающий себя за Бакаева – Саламбек Юнусов, выходец из Дагестана. Мне очень не нравится, что в последнее время в сводках подобных происшествий все чаще мелькают имена дагестанцев. Это чертовски опасно. Рядовой дагестанский боевик разбирается в вопросах ислама лучше, чем пресловутый Черный Волк. Дагестан всегда был интеллектуальным и духовным центром региона, и, когда Дагестан брался за оружие, это служило сигналом для общего выступления по всему Кавказу. Так было во все времена, и вряд ли сегодня что-то изменилось. Все последние годы режим в Дагестане был мягче, чем в Чечне или Ингушетии, однако, судя по последним событиям, все это наконец-то допекло и дагестанцев. Похоже, мы и впрямь на пороге Третьей Чеченской, и кто-то старательно подталкивает нас в спину.
– Саламбек Юнусов, – задумчиво повторил Глеб, как бы пробуя это словосочетание на вкус. – Честно говоря, впервые слышу.
– Неудивительно, – сказал Федор Филиппович. – Широкой известности этот тип еще не приобрел. Да он к ней, похоже, и не стремится, предпочитая действовать из-за кулис. Грамотный подрывник, отменный конспиратор, по имеющимся данным – ученик и сподвижник самого Черного Араба – Хаттаба. Выпускник медресе, в богословском споре способен заткнуть за пояс едва ли не любого муллу. Один из основных теоретиков и проповедников движения шахидов, прекрасный стрелок, грамотный организатор… ну, и так далее. В общем, противник серьезный.
Глеб шумно почесал подбородок, который опять сильно нуждался в бритье, и со скучающим видом посмотрел в окно, за которым моросил затяжной теплый дождик. С крыши капало, капли стучали по карнизу, выбивая на серой оцинкованной жести неровную, спотыкающуюся дробь, как будто снаружи тренировался впервые взявший в руки палочки барабанщик.
– Даже слишком серьезный для человека, о котором до сих пор никто не слышал, – заметил Слепой. – А вы уверены, что он вообще существует, этот вдохновитель доблестных сыновей и, в особенности, дочерей ислама?
– Эта информация оплачена кровью, – строго произнес Федор Филиппович. – Об его существовании, в котором ты изволишь сомневаться, первым узнал полковник ГРУ Рябинин, выполнявший задание на севере Дагестана. Рябинину передали приказ установить местонахождение Юнусова и, если представится возможность, ликвидировать его. Полковник подтвердил получение приказа и больше на связь не выходил. А через две недели в военную прокуратуру в Хасавюрте кто-то непонятным способом подбросил компакт-диск с видеороликом, запечатлевшим казнь Рябинина. Видно было, что его долго пытали, а потом, как у них заведено, поставили на колени и выстрелили в затылок. Никаких требований, никакого пояснительного текста запись не содержала: видимо, Юнусов и его присные решили, что все понятно и так.
– Да уж куда понятнее, – хмыкнул Глеб. Журнальный столик перед ним был накрыт чистой, уже кое-где запятнанной оружейным маслом тряпицей. На тряпице были разложены детали идеально вычищенного и любовно смазанного пистолета. Вернувшись к прерванному просмотром видеообращения лже-Бакаева занятию, Сиверов начал собирать пистолет, неторопливо и тщательно перетирая каждую деталь куском мягкой ветоши. – Странная, однако, птица этот ваш Юнусов, – продолжал он под негромкие щелчки и позвякивания вороненого металла. – Вынырнул вдруг, ниоткуда, словно с неба свалился. Очень странно, что я впервые слышу о фигуре такого масштаба. Или я что-то упустил?
– Вряд ли, – произнес Федор Филиппович, с удовольствием наблюдая за тем, как спокойно и уверенно работают его руки. – Просто он действительно хорошо законспирирован – не полевой командир, а деятель подполья, своего рода мозговой центр. Даже в «лесу» о нем знают считанные единицы. Если верить переданной Рябининым информации – а оснований не верить ей, повторяю, нет, – вся родня Юнусова погибла еще во время первой чеченской кампании. Он один, как перст, что существенно затрудняет его поиск. И, как видишь, он вовсе не стремится облегчить нам работу, выступив под собственным именем и показав свое лицо. Это, – он указал на экран, где по-прежнему красовался воинственный бородач с автоматом в загорелой ладони, – скорее всего, обыкновенный статист, нанятый для создания и подкрепления красивой легенды о несгибаемом старом бойце – Черном Волке Бакаеве.
Глеб загнал в рукоятку обойму, передернул ствол, досылая патрон, аккуратно спустил курок и поставил пистолет на предохранитель.
– Да, – сказал он, насухо вытирая оружие чистой тряпкой, – шума эта «легенда» наделала предостаточно. А главное, в результате наша контора оказалась в дурацком положении. Кричать на весь мир, что это никакой не Бакаев, бесполезно – во-первых, не поверят, а во-вторых, какая разница? Захват телестудии был, подрывная речь в прямом эфире была, перестрелка была, количество и имена жертв известны… Так кому какое дело, кто все это устроил – Бакаев, Юнусов или лично Усама бен Ладен? Удар нанесен, цель достигнута, и кому нужны оправдания: это-де не Бакаев, это, граждане, фальшивка, статист? Трупы-то не фальшивые, и шахидки в метро взорвались не понарошку… – Он сделал движение, словно хотел раздраженно отшвырнуть пистолет, но в последнее мгновение сдержался, аккуратно положил его на стол и принялся энергично вытирать ветошью ладони. – Чаю хотите?
– Чаю? – Федор Филиппович, привыкший к тому, что Слепой не пьет ничего, кроме крепчайшего кофе, удивленно приподнял брови, но тут же спохватился: – А, в образ входишь? Ну-ну. И чай, небось, зеленый.
– Всенепременно, – подтвердил Глеб, вставая с дивана и направляясь в угол, где у него было устроено что-то вроде оснащенной по последнему слову техники холостяцкой кухни. – Я на него смотреть не могу, ей-богу, с души воротит, но надо привыкать. Так вам заварить?
– Завари, – согласился Федор Филиппович. – Почаевничаем, поменяемся на время местами. Не все же мне, на твой кофе глядя, слюной захлебываться! Теперь я буду получать удовольствие, а ты – мне завидовать. Я-то к чаю уже привык…
Глеб наполнил и включил электрический чайник, а потом прибрал со стола, то есть скомкал и выбросил в мусорное ведро замасленную ветошь и убрал с глаз долой пистолет. Двигался он, странно сутулясь, и Федор Филиппович заметил, что его лучший агент отчаянно нуждается не только в бритье, но и в стрижке. Выглядел он не как офицер ФСБ, а как гражданский охламон, какой-нибудь пропойца-слесарь из глубинки, неизвестно каким ветром занесенный в центр Москвы. Место такому персонажу было где-нибудь на оптовом вещевом рынке, а никак не в этой уютно обставленной, скрывающей множество тайн и сюрпризов мансарде старого дома, расположенного в двух шагах от Арбата.
Дождь за окном усилился, неуверенный перестук капель слился в быструю дробь, как в цирке перед исполнением смертельного номера. Чайник зашумел, забурлил, выбросив султан пара. Струя кипятка, плюясь злыми брызгами, пролилась в пузатый заварочный чайник. Слепой накрыл его полотенцем и, по-прежнему сутулясь, как большая, небрежно одетая обезьяна, вернулся к столу.