Страница 8 из 8
Грядущее противостояние Америки и Китая наверняка изменит мир, но оно будет касаться торговли, ресурсов, технологии, сфер влияния и способности формировать глобальную среду, благоприятную для совершенно разных национальных интересов и идеалов обеих стран. Речь не идет о конфликте соперничающих универсалистских представлений о будущем человечества, в котором каждая сторона старается привлечь союзников с помощью идеологической обработки или революционной смены режима. В современной международной системе асимметрия чистой силы уже начала вытеснять асимметрию самопровозглашенного морального превосходства. Поэтому называть соперничество Китая и Соединенных Штатов «новой холодной войной» некорректно. Альянсы распадаются и вновь создаются, как в калейдоскопе, долгим идеологическим партнерствам страны предпочитают краткосрочные союзы по расчету. Последствия этого невозможно предсказать, но сорокалетний конфликт между США и СССР точно не повторится.
Впечатляющий подъем Китая позволяет предположить, что крах коммунистической идеи в 1989 г. не был безоговорочной победой либерализма. Напротив, однополярный порядок стал миром, гораздо менее дружественным для либерализма, чем можно было тогда предположить. Некоторые обозреватели считают, что 1989 г., уничтожив противостояние времен холодной войны между двумя универсалистскими идеологиями, нанес фатальный урон самому проекту Просвещения[44] – как в его либеральном, так и в коммунистическом воплощении. Венгерский философ Гашпар Миклош Тамаш в работе «Ясность, в которую вмешались» (A Clarity Interfered With) пошел еще дальше, утверждая, что в 1989 г. «и либеральная, и социалистическая утопии потерпели поражение», что ознаменовало «конец проекта Просвещения» в целом[45]. Мы не такие пессимисты. В конце концов еще могут появиться американские и европейские лидеры, способные на продуманные решения в условиях упадка Запада. Возможно, удастся найти путь возрождения либерализма как на уже известных, так и на совершенно новых основах, а потом следовать по нему. Сейчас вероятность такого исхода очень мала. Тем не менее антилиберальные режимы и движения, о которых мы здесь говорим, могут оказаться эфемерными и исторически малозначимыми, поскольку горизонт их идеологического видения ограничен и принимается далеко не всеми. История, как известно, это вторжение неизведанного. Но что бы ни готовило нам будущее, для начала нужно постараться понять, к чему – и как – мы пришли сегодня.
1
Образ мыслей имитатора
Такие моменты унижения, без сомнения, порождали Робеспьеров.
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое»[47]. Первая строка «Превращения» Франца Кафки прекрасно подходит для описания того изумления, которое испытали западные либералы, «проснувшись» примерно в 2015 г. и обнаружив, что еще вчера вызывавшие восторг новые демократии в Центральной и Восточной Европе сегодня превратились в проникнутые конспирологией мажоритарные режимы, где политическая оппозиция демонизируется, неправительственные СМИ, гражданское общество и независимые суды лишены влияния, а суверенитет определяется как решимость руководства противостоять любым попыткам пропагандировать (и практиковать) приверженность западным идеалам политического плюрализма, транспарентности госуправления и терпимости по отношению к иностранцам, диссидентам и меньшинствам.
Весной 1990 г. 26-летний американец Джон Феффер провел несколько месяцев в Восточной Европе в надежде разгадать тайну ее посткоммунистического будущего и написать книгу об исторических преобразованиях, разворачивавшихся перед его глазами[48]. Он не был ученым, поэтому вместо того, чтобы проверять теории, он опросил множество людей из самых разных слоев общества. В итоге противоречия, с которыми Феффер сталкивался на каждом шагу, одновременно очаровали и озадачили его. Жители Восточной Европы оказались оптимистами, полными дурных предчувствий. Многие из тех, с кем он тогда беседовал, рассчитывали, что лет через пять, максимум десять, они будут жить как венцы или лондонцы. Но эти заоблачные надежды мешались с тревогами и опасениями. Как заметил венгерский социолог Элемер Ханкисс, «люди вдруг поняли, что в ближайшие годы будет решено, кто будет богат, а кто беден, кто будет иметь власть, а кто нет, кто окажется на обочине, а кто будет в центре событий. Кто сможет основать династии, а чьи дети будут страдать»[49].
Феффер в конце концов опубликовал свою книгу, но в страны, на некоторое время захватившие его воображение, долго не возвращался. Затем, двадцать пять лет спустя, он решил вновь посетить эти места и найти тех, с кем он говорил в 1990 г. Это второе путешествие напоминало пробуждение Грегора Замзы. Восточная Европа стала богаче, но бурлила негодованием. Капиталистическое будущее наступило, но его блага и бремя распределились вопиюще неравномерно. Напомнив читателям, что «для поколения времен Второй мировой войны в Восточной Европе коммунизм был “богом, обманувшим надежды”»[50], Феффер высказал идею, анализу которой посвящена эта глава: «Для нынешнего поколения граждан этого региона бог, обманувший надежды, – это либерализм»[51].
Меркнущий свет
Сразу после 1989 г. распространение демократии по всему миру мыслилось как версия сказки о Спящей красавице, в которой прекрасному Принцу свободы оставалось только убить Дракона тирании и поцеловать принцессу, чтобы пробудить спящее либеральное большинство. Но поцелуй оказался горьким, и возрожденное большинство оказалось более озлобленным и менее либеральным, чем ожидалось и надеялось.
Страны Центральной и Восточной Европы сочли своей общей миссией присоединение к Западу – тем, кто обитал за железным занавесом, этот путь казался идеальным. И они наперегонки бросились присоединяться: можно утверждать, что главной целью революций 1989 г. было достижение полного тождества с Западом. Восторженное копирование западных образцов на фоне эвакуации советских войск из региона первоначально воспринималось как освобождение. Но после двух тяжелых десятилетий недостатки имитационной политики стали слишком очевидны, чтобы их отрицать. По мере нарастания недовольства росла популярность нелиберальных политиков, а в Венгрии и Польше они в итоге пришли к власти.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
44
Так в современной философии принято называть комплекс основополагающих идей, сложившихся в эпоху Просвещения (XVII–XVIII века) и оказавших влияние на развитие западной цивилизации Нового времени. – Прим. ред.
45
Gáspár Miklós Tamás, ‘A Clarity Interfered With’, in Timothy Burns (ed.), After History? (Littlefield Adams, 1994), pp. 82–83.
46
Стендаль. Красное и черное / Пер. с фр. А. Чеботаревской. – СПб.: Азбука-классика, 2010.
47
Перевод С. Апта. – Прим. пер.
48
John Feffer, Shock Waves: Eastern Europe after the Revolutions (South End Press, 1992).
49
Цит. по: Nick Thorpe, ’89: The Unfinished Revolution (Reportage Press, 2009), pp. 191–192.
50
Аллюзия на изданную в 1949 г. книгу «Бог, обманувший надежды» (The God That Failed), о которой подробнее речь пойдет ниже. – Прим. пер.
51
John Feffer, Aftershock: A Journey into Eastern Europe’s Broken Dreams (Zed Books, 2017), p. 34.