Истины нет

Волдорт сделал неуверенный шаг и замер в оцепенении. Кардинала он увидел не сразу. Тот сидел в большом мягком кресле по другую сторону стола. Свет, удачно падающий на стол, оставлял именно эту часть комнаты в темноте. Пресвитер казался изможденным и иссушенным странной болезнью. Серость кожи и тяжелые мешки под усталыми глазами не могла скрыть даже самая густая тень. Его тонкие, холеные пальцы неподвижно лежали на круглых подлокотниках. Тускло поблескивал кардинальский перстень на безымянном пальце правой руки. И все тело папского посланника в легком шелковом одеянии казалось воздушным и бесплотным, словно лишь его дух находился тут. Волдорт вдруг понял, что комната эта принадлежит вовсе не кардиналу. Лишь по необходимости да по настоянию брата Хэйла он занял покои местного епископа. И столько немощности и в то же время возвышенности было в фигуре брата Грюона, что, не столкнись они недавно в поединке, священник незамедлительно упал бы на колени и припал бы губами к перстню на руке Его Высокопреосвященства.

Кардинал сделал приглашающий жест. Послышался слабый, но ласковый и спокойный голос. От этого Волдорт только еще больше насторожился.

— Проходи, брат Волдорт. Проходи, садись к столу, отведай фруктов.

Узник продолжал стоять.

— Ну же! К чему эти обиды и капризы? Не имеет смысла отказываться от еды, ведь ни к чему это не обяжет тебя, брат мой. А тело надлежит питать.

Волдорт решил, что действительно нет смысла отвергать предложение кардинала. И пока есть такая возможность, лучше насытиться. Он подошел ближе к столу, заметил рядом высокий табурет и присел.

— Да восславится Дева Небесная, принесшая исцеление в Мир наш тяжелый и полный греха, — произнес кардинал и взял со стола крупное красное яблоко.

Он откусил большой кусок. Сбросил мизинцем покатившуюся с края губы каплю сока.

— После голода длительного ешь аккуратно, вином пренебреги, испей лучше воды, — обеспокоился кардинал и пододвинул хрустальный графин с прозрачной жидкостью ближе к собеседнику.

Волдорт некоторое время изучал лицо брата Грюона, пытаясь понять, какую хитрую партию придумал тот, и снова его мысли прервал мягкий голос:

— Я не буду тебя травить, брат. Как ты понимаешь, это верх глупости, клянусь именем Взошедшего, именами Девы и Прощающего. Клянусь именем самого Господа, что еда на этом столе чиста, никакие яства не одурманены, и вода только что из родника. Ешь и пей. Я не пытаюсь подкупить тебя, это всего лишь дань уважения. И я не презираю тебя, нет. И если угодно, для меня честь говорить с тобой.

Священник дрожащей рукой, но не от страха, а от потери сил и от головокружения, вызванного обилием еды и запахов, налил себе в высокий бокал воды. Залпом выпил и взял с блюда виноградную гроздь. Кардинал молча ел яблоко, смотря, как его гость утоляет голод. Волдорт, чуть не захмелевший от простой еды, не стал набрасываться на всевозможные яства и тем более не стал пить вина. Он лишь доел виноград, налил себе еще воды, выпил, взял половинку сочной желтоватой, но крепкой груши и отстранился от стола, внимательно смотря прямо в глаза Грюону.

— Кто ты? — неожиданно спросил пресвитер, не переменив ни позу, ни интонации в голосе.

Так спрашивают у продавца фруктов, спелая ли дыня, однако Волдорт внутренне вздрогнул. Но ответил спокойно:

— Не понимаю тебя, брат.

— Понимаешь, брат. Понимаешь, — кардинал отложил огрызок на край стола. — Кто ты?

Волдорт помолчал мгновение и ответил:

— Что тебе даст знание того, кто я? Я ведь легко могу солгать, и Истинная Сила не поможет тебе разглядеть ложь.

— Правда. Ты искусно заставил меня вызвать Всадника. Никогда я не встречал противника, Истинная Сила которого питается Планом, столь далеким от нашего и известным лишь очень образованным братьям и сестрам, хотя знавал верующих в самые разные силы. Я был поражен и удивлен, но в то же время разгневан. Ведь ты мог ударить и своим самым сильным оружием? Я надеялся упредить тебя. Видишь, я честно признаю, что ты переиграл меня. И я уважаю мудрого и хитрого противника, пусть не столь искушенного в чистой мощи, но умного.

— Я не смогу ответить тебе, брат, на вопрос, — Волдорт отложил надкушенную грушу.

— Тогда не отвечай, — в голосе кардинала показались печальные нотки. — Ты ведь помнишь то время, когда Истинная Сила одержала победу над ересью, что нес Эль-Эдал?

— Я сам принимал участие в войне, — немного резко ответил Волдорт, но Грюон словно и не услышал этого. — Я был в первой пехотной армии на юго-западной границе, близ Кинкура. Лечил раненых. И это была не война, но избиение, если угодно слышать мое мнение. Мы уничтожали инаковерующих, как маленькие дети давят муравьев. Мы творили страшные, неугодные Живущим Выше деяния.

— Ужель? — удивился кардинал, не повышая голоса. — Ответь откровенно, брат: ты, когда пытался срастить сломанные кости и заживить страшные раны, рваные, с хлещущей во все стороны кровью, когда честных братьев наших подло разрывали на куски, — ты тоже так думал?

— Думал, — быстро ответил Волдорт, склонив голову. — И сейчас думаю, что Живущие Выше не могли без слез смотреть на несчастных беспомощных детей и женщин, которых наш пехотный напул безжалостно вырезал, когда вошел в деревню Ан`Катал.

— Малое зло необходимо ради большого блага.

— Опасайтесь тех, кто глубоко верит, что их Бог им все простит, — священник грустно покачал головой. — Неужели он простил детоубийц?

— А боги Ильмети, или Друзза, или Равнин прощают своих созданий? Я до сих пор вспоминаю тех бедняг, что, скрываясь от вырвавшегося из окружения зверья, искали спасения в аббатстве Святого Имархия. И когда в силе своей нечеловеческой оборотни и зверолюди вынесли врата и устремились во внутренние дворы, круша и убивая всех, мирные сыны Божьи, не желая ужасно погибнуть, упросили одного из оставшихся воинов, чтобы он заколол всех. И он согласился и убил всех взрослых. А потом он вышел с мечом в руке в одиночку против десятков тварей, попросил не трогать детей и позволить ему умереть, как подобает воину. И что сделали с ним, помнишь? — кардинал склонил голову и бросил святое знамение, Волдорт молчал. — Таким истязаниям, какие обрушились на того человека, не подвергался ни один еретик. А кто был во главе этих зверей в тот момент? Я подскажу. Твой друг, Аргосский Тигр.

— И произнес он, — ответил Волдорт, — «каковым нужно быть зверем, чтобы хладнокровно резать наших детей, перебить себе подобных и после просить о смерти, как подобает воину, а не убийце». И я слышал, что Тигр никогда не трогал женщин и детей, если они не хватались за вилы.

— Они поступали горше! Они забирали их с собой, чтобы совратить и обратить в подобных себе! Эти твари бездуховные смеялись над Священным Писанием, в котором говорится: «Живущие Выше создали нас по своему подобию»! Мне было всего десять лет, когда у нас в селе родилась девочка. Волдорт! У нее были большие, нечеловеческие глаза и покрытое шерстью лицо. Брат, это были глаза оленя! Разве такое возможно было допустить? Мать ее тайно встречалась со жрецом, и он тайно провел с ней обряд венчания. Вот к чему это все привело. И даже до сих пор, хотя минуло уже много лет, в лесах бродят зверолюди и у простых людей, словно в наказание для всего рода человеческого, рождаются одержимые лесным демоном младенцы. Сама Дева свидетель, мы жили с ними бок о бок, мы давали им работу, жилища и просили лишь одного — не трогать наших женщин. Мы были терпеливы…

— Неужели? — хмыкнул Волдорт. — Я сам верил. Свято верил, но никогда не могли ужиться в одном Мире два разумных вида. Такого случая нет в истории Великого Кольца Планов. Всегда сильнейший изгонял слабейшего…

— Ты знаешь много для обычного священника, — перебил кардинал, подавшись все телом вперед.

— Ваше Высокопреосвященство уже знает, что я не обычный священник. Я еретик, который, не таясь, взял силу Равнин. Надо ли что-то еще рассказывать о себе?

— Я жду, что ты расскажешь.

— И это поможет выследить Кйорта? — Волдорт усмехнулся.