Апрель в Белграде

Хотя Алена сейчас лучше бы молчала, чем говорила.

Начинает заново.

До.

И ей становится максимально неприятно и слегка больно, а на плечах наверняка останутся следы его пальцев. Травкин схватил ее за плечи и потянул назад, а она заикнулась, и недопетая нота застряла в горле, ведь подбородок по инерции опустился, и голова захотела вернуться вперед. Пустой взгляд, бесполезное моргание.

Они молчат в этой позе, и он не убирает руки.

Она считает секунды тепла на ее шее, которой он не коснулся. Раз, два… считать получалось лучше, чем петь, потому что считать далеко не потребовалось.

– Ларина, ты слышишь голоса? – тихо и загадочно интересуется Травкин с правильными расставленными паузами в вопросе. Может показаться, что это здоровый интерес. Не наигранный, бля, его классический интерес. Он что, опять с мятной жвачкой?

Его пальцы двигаются на ее плечах. Человек, стоящий рядом, даже если бы изучал именно пальцы Дмитрия Владимировича, не заметил бы. Но это ее плечи. Алена чувствовала легкое давление, а от этого – покалывания в тех же местах. Он так же легко касался пианино, как коснулся ее, и Алене становится интересно: пианино тоже больно, когда он так делает? Пианино тоже…

Чувствует?

Ларина ничего не понимает.

– Какие голоса?

– Ну, когда поешь. Тебе слышится мой голос?

– Что? – торопливо усмехается она и готова смеяться. – Нет.

– Так какого хрена ты перестала петь? – он не боится прокричать ей это на ухо, четко проговаривая каждое слово, как для иностранца, а ей даже не громко. Ей только становится тепло в левом ухе и хочется невольно съежится, от необъяснимого и секундного страха, плечи возвращая к шее и… он, поджав губы с как ты надоела взглядом, дергает их обратно. Шумный вздох заставляет ее начать заново, иначе он разозлится.

Не в шутку и не на время разозлится, а прям взбесится и пошлет отсюда к черту. Потому что время идет и уходит оно на Ларину, которая стоит тут и издевается. Ему казалось, что она специально.

Лариной бы хотелось, чтобы специально, но она не специально. Горло само как-то переставало сотрудничать с мозгами.

Доремифа

Он отходит, отпустив ее плечи так, будто он не хотел. Кого мы обманываем.

Хотел убедиться в том, что она снова не будет сутулиться. Руки соскользнули медленно. И отходит он медленно.

Со, ля

Теперь он точно выстрелил, если она почти испортила осанку, чуть-чуть сжала кусок своей майки с его отпечатком, но продолжила петь последнюю «до». Останавливаться же нельзя. Тыльной стороной ладони он ударил ее по животу и теперь Ларина официально не знает, что с ней происходит.

Предполагала, конечно. Анализировала и молчала у себя в голове.

О таких вещах с собой не говорят.

– Куда ты живот втягиваешь? Ты не на показе мод, – она выпрямляется обратно, приводя в порядок расширенные глаза от чего-то, пока он говорит. – Втягиваешь живот, втягиваешь диафрагму, и звук тоже втягиваешь, и получается то, что получается, – последнее он говорил в свои руки, которыми вытирал лицо. – Хотя ты пока животом и не поешь… – выдыхает он и садится в свою позу на банкетку, наклонившись с локтями на коленях.

Она научилась не смотреть ему в глаза, когда он смотрел исподлобья, и научилась выглядеть глупо перед ним в любой ситуации. И молчать после его монолога тоже не вариант, но она молчит. Если подумать, она ничему еще не училась. Она ведет себя так, как есть. Прости, но оно так и есть.

День назад она боялась, что не умеет петь. И это близко к правде.

Сейчас она должна бояться сильнее, ведь Травкин ясно дал понять, что ей учиться и учиться. Проблема другая. Живот неприятно тянуло. Знаете, как укачало. И не в машине, а точно где-то в черном океане. И точно без волн. Просто противно. Живот, живот, она думала о животе, положив на него руку. Неосознанно: перед ним она бы ни за что не раскисла, не заплакала и не стала жаловаться. Это потом Насте можно мозги выносить.

Но тут неосознанно.

– Ларина.

А ей надо было подумать прямо сейчас. Отвести взгляд, сглотнуть и подумать. Не о Травкине, конечно. Пожалуйста, Ален, не о Травкине. Ты себя и так убиваешь, куда больше. Тебе даже не страшно, ты просто молчишь, посмотри на себя. Ты просто готова блевать и даже не думаешь об этом. Не спрашиваешь себя об этом. Что ты съела утром? Что ты съела минуту назад? Свои внутренности.

– Ларина, прием.

Голоса она все-таки слышала. Он прав.

– Ален.

И его голос не произносил ее имени.

– Ал-е-е-е-н, – хрипло простонала подруга, драматично протянув руку к Алене. Она поворачивает к Насте голову, как ни в чем не бывало.

– Да?

– Я спросила, как было на репетиции.

Реснички непонимающе хлопают, будто бы Алена не расслышала. Но в Настиной квартире они одни, а на кухне тихо работал телевизор. Причины, по которой бы Алена не услышала в метре сидящую Настю – нет.

И потом Алена вспоминает, что значит слово «репетиция».

– А-а-а, – тянет она, будто бы не думала о репетиции все это время. – Нормально было.

Ну охренеть ответила. Настя устало выгибает бровь и демонстративно смотрит в экран своего ноутбука, за которым Ларина пришла посидеть и поделать презентацию по биологии. Ее пальцы застыли на клавиатуре.

– Я делаю презентацию, – отвечает с усмешкой Алена, прежде чем Настя что-то спросит.

– Ты уже минуту смотришь на пустой слайд.

– Ну, я думаю, что тут писать.

– Надумала?

– Ну, ты видишь, он пустой? Как бы нет.

– Как бы, знаешь, что я вижу, – с напрягом в голосе говорит Настя, брякнувшись на живот на мягкой постели и потянувшись рукой к мышке. Алена даже понять не успела, что надо ее останавливать. Достаточно одного клика, чтобы вернуться на предыдущий слайд. – «Органы центральной нервной системы связаны с репетицией завтра в 13:45»

– Что?

Аленины руки в панике отбирают мышку и отодвигают ноутбук в свою сторону, чтобы подруга больше не могла следить за происходящем в экране. Delete, delete, delete… Она никогда не прятала от Насти свои переживания, а Настя – свои, так что делать это сейчас казалось сбоем в системе и поводом для Насти еще раз изогнуть бровь.

На кровати жопе стало неудобно сидеть.

– Я пойду к себе доделаю, – шумно вздыхает Алена так, что даже не слышно, что она там пробормотала. Клик-клик по клавиатуре и презентация сохраняется на флешку, которую Ларина вынимает. Сначала извлекает с помощью мышки. Иначе бы было небезопасно.

– У тебя же комп лагает.

– Я доделаю, – как заевшая старая пластинка говорит Алена, слезая с кровати.

Две тетрадки, разбросанные кто где, Ларина торопливо собирает и забрасывает в рюкзак, игнорируя обеспокоенный взгляд подруги.

– Ален.

Алена была готова уйти, не попрощавшись.

– Да, что? Я же говорю, я сделаю презентацию.

– Что случилось на репетиции? – а Настя знала.

Ничего не случилось, в этом и дело. Когда ничего не происходит, а у тебя начинает сводить живот, органы – подниматься и опускаться, дыхание – спотыкаться об мусор в мыслях, тогда стоит задуматься: может что-то все-таки происходит? Может, Ален, надо успокоиться? Уроки поделать?

Но получилось писать какие-то стихи сопливые. Алена как обычно. Пишет свои строчки без музыки. Строчки приходят в голову, Алена их записывает и бегом показывает Насте. Так было. Сейчас хочется написать эти стихи и драматично порвать, сжечь. А еще Алене хотелось долбануть ладонью себя по лбу.

Оставить ее там, поцарапать кожу. Будет причина купить новую. Будет причина выйти из дома.

– Ничего, говорю же, – слишком рассеянный взгляд. – Я-я распевалась, он играл, что-то говорил, а потом его позвал этот информатик. Что-то насчет дня школы, – слова тоже спотыкаются об мысли. Весь день сейчас катится по наклонной, потому что где-то споткнулся. Лишь бы понять – где. У Насти лицо не меняется; она терпеливо слушает, сидя на кровати. – И потом я ушла. Все. Как сейчас я вот ухожу. Ладно?