Победившие не вернутся

– В таком случае, спускайтесь, я буду готова через минуту.

Как и предсказывал Хейзер, полиция не разрешила открывать гроб, чтобы не травмировать почтенную публику, в частности представителей магистрата и отставных военных. В последний, так сказать, путь Александра провожали на тертом катафалке, запряженном старыми лошадьми. Убитую горем Катю, которая только теперь осознала потерю, вели под руки. Она шла, наклонив голову.

Жители Граца с балконов хмуро провожали глазами немноголюдную процессию.

– Кого нынче хоронят? – спрашивали они друг друга.

– Этого странного русского, что жил в доме тетки Шлоссера.

– Тот, что летал над городом?

– Да. Говорят, застрелился. Бедняга.

– Всякое бывает.

Пожилые государственные лошади цокали по мостовой в тишине. Не было ни музыки, ни слез.

И вдруг раздалось тарахтение, путь преградил автомобильный экипаж. Из него выпрыгнул подтянутый молодой человек в полевой форме австрийского военного летчика. Он о чем-то быстро переговорил со Шлоссером, пожал руку Кате. По людским рядам прокатилось:

– Вы только посмотрите, кто пожаловал!

– Сам молодой барон!

– Прямиком с театра военных действий? Невероятно.

Могильщики, подгоняемые Шлоссером, постарались похоронить тело так быстро, что даже старичок из скорбящих, известный на весь город пьяница и завсегдатай всех похорон, не успел с притворными рыданиями выпросить у вдовы денег на выпивку.

Люди, в том числе и молочник Зильбербахер с супругой, клали цветы на холмик и быстро расходились.

К Лозинской подошел молодой барон Вебер, представился и взял ее под руку.

– О, мадам! Когда мне сообщили, я не поверил своим ушам! Ваш супруг Гардаш спас мне жизнь! Я у него в неоплатном долгу! Скажите, что я могу сделать для вас?

– Алекс был вам другом? Шлоссер тоже так говорит. Выходит, у Гардаша был полный город влиятельных друзей, и они живы, а он мертв. – У Кати блеснули слезы на глазах.

– На вашем месте я бы не слишком доверялся Шлоссеру, – сказал барон. – У него репутация негодяя.

– Вы предлагаете верить вам?

– Вы можете целиком рассчитывать на меня!

– В таком случае, – попросила Катя, – не могли ли бы вы подвезти меня к дому Алекса. Хочу разобрать его вещи.

– Конечно, – с готовностью офицера ответил Вебер. – У меня еще два дня отпуска. Куда за вами заехать?

– Я остановилась у Генриха Шлоссера. Приезжайте к десяти, он обычно уже на службе.

Лишь два господина в плащах и котелках, никуда не торопились с кладбища. Никем не замеченные, они укрылись за памятниками, дождались, пока публика разойдется, и направились к могиле. Лейбович свинтил складной щуп и стал пронзать им рыхлую землю, пока щуп не уперся в крышку гроба.

– Какая глубина, метра три будет? – спросил Хейзер.

– Точнее, два метра сорок четыре сантиметра, – деловито уточнил эксперт, утирая щуп ветошью.

– Грунт мягкий, эксгумируем без проблем. Ты уже договорился с рабочими?

– Они будут ждать с часу до двух пополуночи, – не без волнения в голосе ответил Лейбович. – Но не много ли прохиндеи запросили за работу?

– Сколько же?

– По три кроны на нос. Ну, не сукины дети?!

– Ты Маркса читал?

– Меня не интересуют бесовские книги.

– А напрасно. Если б читал, то знал, что игры с пролетариатом опасны. Дай ублюдкам, сколько попросят. И нужен будет еще один гроб с неопознанным телом, на замену.

– У меня бездомных в больничном морге навалом. И гроб найдется.

– Значит, решено?

– Решено. И все-таки ты рискуешь, Руди. Еще не поздно передумать.

– Если б я не рисковал, то не стал бы ученым.

Указывая пальцем на могилу, Лейбович спросил:

– До вечера далеко. Он не задохнется?

– Я же тебе говорил: все обменные процессы у него крайне замедлены. Сердцу и сосудам нужно ничтожное количество кислорода, чтобы питать мозг.

– Может, приедем на разных извозчиках, чтобы не вызвать подозрений?

– А вот это здравая мысль! – заключил Хейзер.

К ночи вернулся мелкий дождь.

Землекопы стояли у могилы с заступами и фонарем. Прибыл автомобиль, на котором Хейзер и Лейбович привезли гроб с телом какого-то бродяги.

– Не будем терять времени, – сказал Лейбович, ежась под зонтом, когда рабочие разгрузили машину, – приступайте, господа.

– Деньги вперед, – сразу же заявил один из могильщиков, дюжий детина в кепке, с козырька которой стекали струйки дождя.

– Каждому по кроне, – сказал Лейбович, раскрывая портмоне. – Это аванс. Остальное под расчет. И никаких торгов.

– Рискованное дело затеяли, господа, – скривился второй, разглядывая банкноту под фонарем. – Грешно тревожить мертвеца. Потом ведь покою не даст, будет каждую ночь сниться. Или припрётся в дом за извинениями! Дескать, положили в мою могилу чужака!

– А ты свечку поставь, говорят, помогает! – посоветовал Хейзер.

Верзила перекрестился, спрятал деньги за пазуху, поплевал на ладони и первым вонзил заступ в сырую землю.

Через час или больше мертвецов поменяли местами. Землекопы погрузили гроб с бродягой в могилу, закидали ее землей, придали холмику прежний вид, разложили венки и цветы, воткнули крест. Лейбович выплатил им остальные деньги и дал еще сверху по паре монет.

Могильщики едва не подпрыгнули от восторга.

– Напрасно радуетесь, – мрачно молвил профессор, – это не за красивые глаза, а за молчание.

– Проболтаетесь, хоть пьяными, хоть трезвыми, башку оторву! – предупредил Лейбович.

Хейзер посмотрел на друга с удивлением: он не ожидал от друга подобной лексики.

– Что вы такое говорите, воля ваша? – пробасил верзила. – Мы же с понятием.

– В таком случае проваливайте! – сказал Хейзер. – Никто вас больше не задерживает! Вы нас не видели, и мы вас тоже!

– Пошли, Груббер, – сказал верзила притихшему напарнику, – на вокзале еще открыт буфет.

Закинув заступы на плечи, они потопали прочь, чавкая башмаками в раскисшей земле.

Лейбович и Хейзер смотрели им вслед, пока обе фигуры не растворились в темноте.

– Так-с! Открываем! – сказал Хейзер, нетерпеливо потирая руки.

Заговорщики отвинтили шурупы, приподняли крышку, и осветили гроб фонарем. Их взору открылась дикая картина. Руки Гардаша оказались раскинуты в стороны, тело перевернуто на бок, на губах и усах виднелись следы, похожие на пену при бритье.

– Невероятно! – поразился Лейбович.

– Тьфу ты, проклятье! – рассердился Хейзер и даже отвернулся, чтобы его не вытошнило на гроб. – Это следы рвотных масс!

– Значит, он жив? – пробормотал потрясенный Лейбович, едва не уронив фонарь.

– А ты не верил? Признавайся, Питер! Не поверил же мне? Русский ударился в спячку, как медведь зимней порой!

– И куда его теперь, Руди?

– У меня все под контролем, – заверил Хейзер, вытащив из кармана часы и откинув крышку. – Через четверть часа прибудет грузовик. Он отвезет оцинкованный гроб с незаметной глазу вентиляцией на вокзал. Там его погрузят в багажный вагон Бернского поезда. Место уже оплачено.

– А граница? А таможенники?

– Не волнуйся, документы в порядке. Этот сиятельный труп отныне не Гардаш, а Леман, швейцарский альпинист, разбившийся в Карпатах.

– Хочешь сказать, на самом деле, был такой альпинист?

– Чудак ты, Лейбович! Совсем не изменился со времен академии! Какая тебе разница? Ну, не альпинист, а лесоруб, погибший в пьяной драке! Все равно тут комар носа не подточит. Австрийцы это воспримут равнодушно, а швейцарцы, поверь, с гордостью и печалью.

– Я буду молиться, чтобы все получилось, – сказал Лейбович. – Но я волнуюсь за тебя.

– Давай договоримся. Из Швейцарии в случае успеха я отобью телеграмму с условным текстом: например, дядюшка здоров, шлет приветы.

В этот момент из-за поворота мелькнули фары автомобиля, раздалось урчание двигателя.

– Пора, – сказал Хейзер, спешно завинчивая крышку гроба. – Уходи поскорее, нас не должны видеть вместе!

Друзья сердечно обнялись на прощанье.