Страница 9 из 16
Многие философы утверждали, что люди всегда и во всех случаях стремятся к удовольствию и что даже самые на вид альтруистические поступки нацелены на удовольствие. Это, я полагаю, ошибка. Верно, конечно, что чего бы вы ни желали, вы испытаете определенное удовольствие от достижения цели; однако, как правило, не желание проистекает из предвкушаемого удовольствия, а удовольствие из желания. В особенности это верно применительно к таким простейшим желаниям, как желания удовлетворить голод и жажду. Удовлетворение голода и жажды – удовольствие, но само желание получить пищу и питье имеет ничем не опосредованную цель и не является, если не говорить о гурманах, желанием получить удовольствие, которое доставляют эти вещи.
Моралистам свойственно призывать к тому, что называется “альтруизмом”, и изображать нравственность как стремление к самопожертвованию. Это убеждение, думается мне, проистекает из неспособности учесть всю широту диапазона возможных желаний. Лишь очень немногие заботятся исключительно о себе. Об этом наглядно свидетельствует широкое распространение страхования жизни. Естественно, каждый человек руководствуется своими собственными желаниями, каковы бы они ни были, но они совершенно не обязательно должны быть исключительно эгоистическими. Равным образом, альтруистические желания совсем не обязательно приведут к лучшим результатам, чем эгоистические. Например, художник ради благополучия своей семьи малюет халтуру; но для мира в целом, может быть, было бы лучше, если бы он творил шедевры, предоставив своей семье терпеть неудобства относительной бедности. Следует тем не менее признать, что подавляющему большинству человечества свойственна чрезмерная тяга к самоудовлетворению и что одна из задач морали состоит в уменьшении силы этой тяги»6.
2. «Счастье» или «благополучие»?
Таким образом, моральные кодексы берут свое начало в человеческих желаниях, решениях, предпочтениях, оценках. Но как бы ни была важна констатация этого обстоятельства, она мало приближает нас к построению этической системы или даже необходимой основы для оценки существующих этических правил и суждений.
Дальнейшие шаги мы предпримем в следующих главах. Но прежде чем мы перейдем к этим главам, посвященным в первую очередь проблеме средств, посмотрим, можем ли мы сформулировать удовлетворительный ответ на вопрос о целях.
Будет явно недостаточно сказать (чем довольствуются многие современные теоретики этики), что цели «плюралистичны» и абсолютно несопоставимы. Это совершенно выводит из рассмотрения одну из самых важных проблем этики. Этическая проблема, проявляющаяся в практике повседневной жизни, именно в том и состоит, какой образ действия нам «надлежит» избрать, какую конкретную «цель» среди противоречащих друг другу «целей» нам надлежит преследовать.
Теоретики этики часто утверждают, например, что хотя «счастье» может быть элементом конечной цели, «добродетель» тоже является конечной целью, и ее нельзя подвести под категорию «счастья» или полностью свести к «счастью». Но представим такую ситуацию: как поступить, если человек считает, что один образ действий с наибольшей вероятностью будет способствовать счастью (и не обязательно и не только его собственному, но и счастью других), а самым «добродетельным» будет другой образ действий? Как ему найти решение? Рациональный выбор можно сделать лишь на основе некоего общего знаменателя. Либо счастье не является конечной целью и служит лишь средством достижения другой цели, либо добродетель не является конечной целью и служит лишь средством достижения другой цели. Либо счастье нужно оценивать по его способности доставлять добродетель, либо добродетель по ее способности доставлять счастье, либо, наконец, и счастье, и добродетель нужно оценивать по их способности вести к другой, более высокой цели.
Помехой решению этой проблемы стала давняя склонность теоретиков этики резко разводить «средства» и «цели», а потом утверждать, что то, что может быть представлено как средство для какой-либо дальнейшей цели, должно считаться только средством, не может иметь никакой ценности «само по себе» или, как они выражаются, никакой «внутренней, самодостаточной» ценности.
Ниже мы приведем более обстоятельные подтверждения тому, что большинство вещей или ценностей, являющихся предметами стремлений, являются одновременно и средствами, и целями. Мы покажем, что одна вещь может быть средством для достижения ближайшей цели, которая, в свою очередь, станет средством для достижения дальнейшей цели, а эта последняя – средством для достижения еще более удаленной цели; что эти «средства-цели» должны оцениваться не просто как средства, но и как цели-в-себе, т. е. должны наделяться не только производной, или «инструментальной», ценностью, но и ценностью «квазисамостоятельной».
Сейчас, однако, мы должны сформулировать одно из наших предварительных заключений в наиболее четкой форме. В любой отдельно взятый момент мы совершаем не то, что приносит нам максимум «удовольствия» (в обычном значении этого слова), а то, что приносит максимум удовлетворения (или минимум неудовлетворения). Если мы действуем под влиянием влечения, страха, гнева или страсти, мы совершаем то, что удовлетворит нас лишь на краткое время, а долгосрочные последствия во внимание не принимаем. Если же мы действуем по здравом размышлении, мы совершаем то, что, как мы полагаем, принесет нам наибольшее удовлетворение (или наименьшее неудовлетворение) в долгосрочной перспективе. Но когда мы судим наши действия (а особенно когда судим действия других) по моральным критериям, вопрос стоит так: какие действия или правила действия в долгосрочной перспективе более всего способствуют здоровью, счастью и благополучию индивидуума, либо – если имеется конфликт интересов – какие правила поведения в долгосрочной перспективе более всего способствуют здоровью, счастью и благополучию всего общества, всего человечества?
Довольно длинное словосочетание «здоровье, счастье и благополучие» я считаю ближайшим аналогом аристотелевского понятия «эвдемония», которое, как мне представляется, содержит все три элемента. И я использовал его потому, что некоторые теоретики этики считали «счастье» (даже если оно означало счастье человечества в долгосрочной перспективе) слишком узкой или слишком низкой целью. Чтобы не вдаваться в пустые споры о словах, я буду называть конечную цель просто Благом или Благополучием. Тем самым я избегу возражений, гласящих, что эта конечная цель, это Summum Вопит, это мерило всех средств или иных целей не является инстанцией достаточно универсальной и достаточно возвышенной. У меня нет никаких серьезных «но» против использования термина «благополучие» для обозначения этой конечной цели, – хотя на самом деле меня вполне устраивает термин «счастье» как вполне самодостаточный, содержательно универсальный и вместе с тем более говорящий. Но всякий раз, как я использую слово «счастье» в качестве единственного термина, читатель может про себя добавлять «и/или Благополучие», – если думает, что такое добавление необходимо для подчеркивания всеобъемлющего характера цели или ее возвышенности.
3. Удовольствие невозможно измерить количественно
Прежде чем перейти к следующей теме, стоит рассмотреть некоторые возражения, которые выдвигаются против представленной в этой главе эвдемонистической позиции.
Одно такое возражение относится к отношению между желанием и удовольствием, – к предполагаемой ошибочной инверсии, упомянутой мною в начале главы. Я думаю, что люди, придающие повышенное значение этой так называемой ошибке, сами грешат подменой смыслов. Свою позицию они нередко формулируют так: «Когда я голоден, я хочу пищи, а не удовольствия». Но корректность этого высказывания подрывается двусмысленностью термина «удовольствие». Если мы заменим «удовольствие» «удовлетворением», мы получим следующую казуистическую формулировку: «Когда я голоден, я желаю пищи, а не удовлетворения моего желания». Таким образом, мы здесь имеем дело не с противопоставлением двух разных вещей, а с двумя разными способами выражения одного и того же смысла. Высказывание «когда я голоден, я хочу пищи» конкретно и точно. Высказывание «я хочу удовлетворения моих желаний» имеет общий и абстрактный характер. Но между ними нет противоречия. Пища в данном случае – просто конкретное средство удовлетворения конкретного желания.