Переговорщик

Черт! Сукин сын, заснул! Какой же ты командир, если на территории врага дрыхнуть себе позволяешь. Утро уже. А где мои бойцы? – Я испугался. Попытался дернуться, но тут же почувствовал крепкие веревочные петли на руках и ногах. Стоило мне пошевелиться, как узлы затянулись еще туже. Присмотрелся, вижу, веревки, обвивавшие запястья и лодыжки, тянутся к ближайшим деревьям. Так и лежу, распятый меж невысоких прочных стволов. И пошевелиться ведь, блин, не могу. Только и остается, что вертеть башкой из стороны в сторону. Огляделся насколько мог. Рядом никого. Ни моих ребят, ни скрипушников. Трава вокруг еще зеленая, деревья, каких возле наших казарм никогда не увидишь. Березки тонкие, поближе, почти над головой, а дальше громадные дубы.

Зло меня взяло, ощущение такое, будто птичка я безмозглая. Залетела дура в охотничьи силки. А чувствовать себя добычей я ой как не люблю, не привык. Всю жизнь охотником себя считал, а тут… Знаю, дергаться бесполезно, но и лежать без движения не могу. Туда, сюда – петли с каждым рывком все туже затягиваются. Порыпался я, подергался и успокоился. Освободиться не получается. Какого лешего силы попусту тратить? Так и так кто-нибудь прийти за мной должен. Не вялиться же они меня оставили. Уфф! Как только в голове эта мысль мелькнула, стало мне, братцы, не по себе, ну невмоготу как гадко. А вдруг они и впрямь, того… сожрут. Ведь с пропитанием у них должно быть не ахти как. Да и что взять с заразных, разве ж они люди? Сожрут, не задумываясь. Рассказывают, в метро пожиратели человечины не редкость, отчего же не допустить, что и скрипушники не прочь полакомиться здоровым врагом. Хотя, какой я им враг. Я возле их резервации пару раз в жизни бывал. А самих скрипушников и вовсе никогда не видел. Правда, если следовать букве устава, то враги мы непримиримые, пожизненные.

Лежу так, думаю. Странно как-то получилось. Не могли же мы все скопом заснуть, да так, что ни почувствовали, как нас вязать начали. Может, все же скрипушники как-то нас усыпили. Но как? Думал, думал, но так ничего и не сообразил. Газ если только пустили. Да, откуда у них сонный газ? Час лежу, как лягушка распятая, два… Голова не болит, значит ни газ. Солнце сквозь плотный строй туч протискивается, но ненадолго, тепла много не дает. Серо в воздухе, пакостно. Да и на душе ничуть не лучше.

Земля холодная. Понятно, дело к осени. К обеду, правда, раскочегарилось, так, что даже жарко стало. Только ни снять брезентовую с теплой подкладкой куртку, ни расстегнуть – не могу, вот и потею. Ну, да ладно, жарко не холодно, выживу. А вот если… Нет! сожранным быть не хочется.

И чего тянут?

После обеда откуда-то со стороны деревьев шум послышался: зашуршала трава, затрещали ветки. Треск такой, что, если закрыть глаза, можно подумать – лось сквозь кусты ломится. Хотя, откуда здесь лосю взяться? Зверей здесь давно нет и быть не может – сожрали всех. Нет, думаю, этот лось по мою душу. Запрокидываю голову, смотрю на перевернутый кверху ногами мир.

Кусты над головой раздвинулись, а между ними появилась громадная человеческая фигура.

Темно у меня в глазах от притока крови, да и трудно узнать человека, когда у тебя ботинки перед глазами, над головой, а сам человек где-то снизу.

– Серж, это я, Ус!

Ну и хорошо, думаю, погодим пока умирать.

– Фу ты, ну ты! Что смотришь? Развязывай быстрее! Заразные рядом, скрипушники.

А Ус улыбается и пальцем куда-то перед собой тычет.

– Здесь нет никого, – говорит, а сам веревки ножом режет. – За забором они!

Отряхнулся я. Одеревеневшими ногами и руками подвигал, чтобы застоявшуюся кровь разогнать. Дождался, пока раскаленные иглы из пальцев до пяток добрались и превратились в горячую волну, несущуюся к коленям. Встал. Оглянулся и только тогда понял, что мы ведь совсем близко к бетонному забору подошли, еще несколько метров – и уперлись бы в старую покоробившуюся от – ремени надпись: «Стой, опасная зона! Карантин!»

Я-то думал, что до нее еще метров сто, не меньше. Присмотрелся – в плите дырка размером с голову взрослого человека. Стоило только заметить ее, как сработал гадкий рефлекс: знаю, что нельзя близко подходить, а ноги, словно сами собой, к дыре несут.

– Хрр! – донеслось из отверстия, и тут до меня дошло: вот, значит, откуда ночью звуки доносились.

Вспомнил Колобка, замер на месте, поежился – мороз по коже, мураши с кулак величиной по спине. А в башке вопрос: как можно гайку через дырку запустить, чтобы находящемуся с обратной стороны забора человеку точно в глаз попасть? Да не просто попасть, а с такой силой, чтобы череп проломить. Прикинул я вчерашнее наше расположение и ходу от дырки зигзагам, по пути выискивая в траве следы моих ребят. Пошарил глазами по земле и вижу ноги в армейских ботинках. Подошел ближе – Колобок лежит. Лицо почернело, кровь в глазнице засохла, кожа вокруг дырки лохмотьями, а из нее проволока торчит. Вторая глазница пялится мутным выкаченным глазом.

Жуть! Да уж! В одном тебе, Колобок, подфартило – быстро ты умер, наверняка даже не понял, что произошло. Не успел, значит, испугаться. Раз! И гайка в мозгах. Вот только, погоди, думаю, а сам мысленно поднимаю мертвое тело на ноги и к забору подвожу. Если бы гайка прилетела из дырки, тогда угодила бы она в затылок, но никак ни в глаз. Это что же выходит, пращник с нашей стороны засел?

Я пока свои следственные эксперименты проводил, совсем про Уса забыл. А он, придурок, к бетонной плите подобрался и голову в отверстие сует.

– Идиот! – ору я ему, а сам испуганно озираюсь. – Назад!

Не слышит меня сержант. Прилип к отверстию, руки в стену упираются.

Плюнул я на свой страх и рванул на всех парах к нему. Ухватил за крепкий пояс. Тяну. Только толку никакого, здоровенный гад, проще забор уронить, чем его с места сдвинуть. Рукой перед моей мордой машет, отстань мол, задницей меня отталкивает, а голову из дыры не вынимает, как будто кто-то ее с той стороны забора держит.

Черт! А может и вправду кто-то держит! Коварный капкан, скажем, скрипушники придумали. Испуганные мысли ворвались в пустую голову, перед глазами замелькала жуткая картинка. Тяну я тело на себя, а башки нет. Вот появилась, только на месте лица, кровавая каша, как у Колобка.

Постоял Ус, постоял, да как заржет! Спина трясется, руками живот обхватил, но от стены не отрывается.

Я чуть язык от удивления не проглотил. Что он там увидел? И то хорошо, что не капкан.

Насмеялся Ус вволю, оторвался от забора. Оглядывается на меня, а морда довольная, улыбка до ушей. Гаденыш! Я тут за него переживаю, а он.

– Что, – ору, – ты там увидел?

Понимаю, что злиться не на что, а успокоиться не могу.

А он рукой машет и вразвалочку меж берез, как на прогулке, будто рядом дом родной, а не резервация скрипушников.

Тряхнул я головой и хотел уже пойти следом, но не смог. Ноги к земле приросли. Ноги к земле, а взгляд к дыре в плите. Как загипнотизированный – шаг, другой, третий. Знаю – опасно, помню гайку в глазу Колобка, а сделать с собой ничего не могу.

А Ус, кажется, понял мое состояние.

– Найду наших бойцов, пока они глупостей не натворили, – он понимающе улыбнулся и исчез за ближайшими деревьями.

Черт! Заглянуть – не заглянуть? Ненавижу загадки. Лицо Колобка перед глазами, а в голове вопрос. Что же Ус там увидел? Придвинул я голову к отверстию. Проталкивая тяжелый комок в горле, глубоко вздохнул. Принюхался, как будто запах мог подсказать мне, что происходит с той стороны забора, но кроме приторного запаха зелени и мокрой листвы, ничего не почуял. Не дышу. Под щекой холодный шершавый бетон. Еще чуть- чуть, еще. Нет! Не могу. Не стоит оно того! Понимаю, что рискую почем зря, а голова сама в дырку лезет. Загляну. На мгновение, на миг. И сразу назад.

Раз! Деревья, поляна, смех детский слышится. Все! Хватит. Ничего интересного. Сплюнул я и бегом за Усом. Обгоняю, заглядываю в глаза и уже рот открыл.

– Да, ничего такого! Дети играют, – прочитал мои мысли сержант. – Маленькие дети играют в детские игры. Ни в войну с вичами, ни в разведчиков в мертвых районах.