Волчий яр

Снова сконфузившись, господин в форменном сюртуке не стал ей делать замечания относительно неправильного обращения, но заявил, что желает пошить строгую пару. Девушка показала ему образцы тканей. Чиновник выбрал одну из самых дорогих – английский твид, даже не спросив цену. «Стало быть, богат», – решила она. На самом же деле он банально забыл спросить цену, попав под влияние ее очарования.

Марфа начала снимать с него мерки, попросив прежде снять сюртук. Привыкшая к подобным процедурам, она, тем не менее, испытывала великое волнение, когда обхватывала грудь неизвестного чиновника лентой. Тот неподвижно стоял, послушно подняв руки в белой сорочке с галстуком.

– Позвольте узнать, как вас зовут? – осмелел незнакомец.

– Марфа, – равнодушно ответила девушка, продолжая обвивать его измерительной лентой. Но неожиданно для самой себя спросила, – А вас?

– Антон.

– А по отчеству?

– По отчеству не нужно. Для вас я просто Антон, – и улыбнулся.

Она улыбнулась ему в ответ.

– Вам всё же придется назвать свое отчество и вдобавок фамилию, иначе я не смогу принять ваш заказ.

– Как вам будет угодно. Мое имя Антон Федорович Горский.

Марфа сделал соответствующую пометку в журнале. Уточнив некоторые детали фасона будущей пары, она велела ему прийти в понедельник на примерку.

– Так скоро? – поразился Горский.

– Вас это огорчает? – кокетливо отозвалась швея.

– Нет, что вы! То, что моя пара будет готова к понедельнику, это чудесно.

– В понедельник будет лишь предварительная примерка. После нее, как правило, необходимо будет уладить детали, поэтому вам придется прийти к нам еще как минимум дважды.

– Признаться, я ходил бы к вам целый год, если бы знал наверное, что каждый раз меня будете встречать вы.

Марфа вспыхнула.

– Извольте внести задаток, – не своим голосом попросила она. Чиновник Горский, несмотря на очевидный достаток и благородное происхождение, сразу запал ей в душу.

Глава 5

Душа Филиппа Бабенки пела и цвела. Никогда ему еще не было так хорошо и весело. Он будто помолодел и посвежел, а самая его жизнь наполнилась яркими красками, которые прежде составляли один лишь унылый серый колер.

Партия социал-демократов вдохнула в него идею, ради которой стоило терпеть все трудности и невзгоды заводского рабочего. Он искренно поверил, что однажды вставшие плечом к плечу товарищи вышвырнут вон толстосумов-директоров и администраторов, выгонят чванливых чешских инженеров и мастеровых и воссияет над заводом красное знамя свободы. Власть возьмут в свои руки его, Филиппа, соратники, и закончится темная эра бесправия, произвола и жестокости. Рабочий класс вздохнет полной грудью и сможет спокойно и достойно трудиться на благо собственной семьи и на благо Отечества.

Сокровенные мечты приятно согревали душу токаря весь рабочий понедельник. И если раньше он ненавидел понедельники за их обреченность и отдаленность от выходных воскресений, то теперь благоговейно стоял у станка в ожидании вечера. Единственную ложку дегтя в бочку меда добавляла паникерша-жинка, которая настоятельно просила бросить Филечке эти собрания и эту партию «к чертям собачьим». Говорила, что где это видано, чтобы «взрослый батько по ночам на сходки шлялся». Боялась, верно, что он ей изменит, да у Бабенки и в мыслях такого не было. «Не доведет тебя до добра эта твоя политика! Подумал бы лучше о детях!..» – глубоко вздохнув, сказала она ему. Филипп ей пообещал, что скоро они заживут «як должно», что все заводы и фабрики перейдут в руки рабочих и будет всем благо. Жена испуганно крестилась и крестила мужа. Он лишь махнул на нее рукой. Что с нее взять, с темноты?

Но даже этот эпизод не сумел испортить токарю приподнятого настроения.

В шесть с половиною часов после полудня Бабенко вместе со своими товарищами по партии на двух трамваях доехали до Львовской площади, а оттуда, повторив давешний маршрут Филиппа, через четверть часа вышли к Волчьему яру. Кивнув пышноусому сторожу, они прямиком направились к дому с мезонином. Здесь всё было спокойно.

Собрание в тот вечер прошло великолепно. Что за «грандиозные события» грядут в Киеве, Розенберг не сказал, зато доходчиво разъяснил некоторые постулаты социал-демократической партии и призвал всех собравшихся активно вести пропаганду «истинных ценностей». При этом он заявил, что их Лукьяновская ячейка нуждается в пополнении, поэтому каждый ее член вправе привести на собрание того, в ком он уверен, не забывая о мерах предосторожности. Звать потенциальных революционеров следовало по одному, по возможности заранее известив о личности приводимого Розенберга. Встречи назначать у ворот Старообрядческого кладбища, чтобы не провалить явку. И самое главное, приглашать в партию надлежало лишь тех, в ком уверен не меньше, чем в себе. «Тогда, товарищи, у нас будет самая крепкая из всех ячеек РСДРП!» – торжественно закончил свою речь присяжный поверенный. Новое собрание он назначил через день, в среду, 12-го октября. Филиппу стало даже несколько досадно, что в предстоящий вторник придется провести вечер дома. Но ведь не каждый же день в Лукьяновку мотаться? Да и жинка обрадуется.

Захмелевшие от выпитого вина рабочие (все, за исключением Бабенки, который и капли спиртного в рот не брал), дружно обнявшись, побрели по домам через Косогорный проезд, бесстрашно распевая «Рабочую марсельезу», слов которой Филипп, к своему стыду, не знал:

Отречемся от старого мира,

Отряхнем его прах с наших ног!

Нам враждебны златые кумиры,

Ненавистен нам царский чертог.

На Кудрявском проезде им навстречу попался городовой в черной шинели, совершавший обход. Завидев пьяных рабочих, горланивших крамольную песню, страж порядка сделал им замечание, велев вести себя пристойно. В противном случае пригрозил сдать всю компанию в ближайший участок.

Разгоряченным товарищам Филиппа это не понравилось, они смело заявили, что петь не перестанут и что его, «царского пса», не боятся (ей-Богу, так и сказали!). Опешивший от такой наглости городовой несколько секунд приходил в себя, затем громко рявкнул «молчать!», выругался по матери и потянулся за свистком. Но позвать на помощь соседних постовых он так и не смог, потому как в то же мгновение один из токарей (самый рьяный, по фамилии Сердюк) молнией кинулся на городового. Повалив стража порядка на грубую булыжную мостовую, токарь несколько раз с размаху врезал тому в лицо.

Филипп стоял как вкопанный, с ужасом наблюдая за происходящим. Никогда еще на его глазах не избивали городового.

– Ну що вы стоите! – крикнул им Сердюк в одиночку боровшийся с полицейским. – Допомагайте!

Двое токарей, что стояли рядом с Бабенкой, очнулись и кинулись на помощь товарищу. И только Филипп не двинулся с места, не в силах побороть свой страх.

Поняв, что дело швах, городовой из последних сил оттолкнул навалившегося на него токаря и, достав из кобуры револьвер, стал целиться в набегавших рабочих. Всё это произошло так быстро и стремительно, что Филипп и глазом не успел моргнуть. Зато не бездействовал Сердюк. Защищая товарищей от верной гибели, он выхватил из-за пазухи блеснувшую в темноте финку и глубоко вонзил ее в грудь городового, пробив плотную шинель. Городовой глухо застонал, дико выпучил глаза и выронил револьвер.

– Тикаем, братцы! – крикнул подоспевшим товарищам Сердюк.

Как он добрался домой, Филипп не помнил. Помнил лишь, что бежал сломя голову, сшибая редких прохожих.

«Беда… Беда!» – крутилось в его голове. «Я – преступник. Я стал соучастником нападения на городового. А может, и соучастником убийства… Наверняка убийства… Нож вошел глубоко… Поблизости ни души… Никто ему не поможет… Эх!.. Надо было звать доктора!.. Тогда бы, мабуть, спасли…»

Глава 6

В понедельник 19 сентября у евреев начался пост Цом Гдалия. Что он значил и от чего иудеям следовало воздержаться, Марфа не знала и не интересовалась, но сочла необходимым поздравить подружек-швей и самого Лейбу Прейгерзона. Хозяин ателье подробно расспросил русскую девушку, бывшую за приказчика, кто приходил в его отсутствие и что заказывал. При этом он сперва заглянул в журнал. Всё-таки евреи… весьма необычные люди, стоит признать.