#Бункер1938

Глава 1. Порванные ботинки

Вот уже двадцать минут Том Возняк стоял у крыльца собственного дома, не решаясь войти. Одна мысль о том, что ему придется огласить дурную весть, заставляла дрожать сильнее, чем промозглый октябрьский ветер того дня, кидавшийся на прохожих, точно бездомный пес на грани бешенства. Мужественно приняв очередной его удар, девятилетний мальчишка, которого соседи ласково называли Томми, отчаянно замахал руками, стараясь сохранить равновесие. Чудом не отбив себе пятую точку, он продолжил свое бессмысленное стояние, тяжело вздыхая и наблюдая сгущающиеся сумерки, до наступления которых было велено вернуться домой.

Утром Томми твердо решил: сегодня, во что бы то ни стало, он принесет домой пару центов, чем заставит своих родителей, польских иммигрантов Тадеуша и Беату (которых теперь звали просто Тед и Би), прыгать до потолка от радости. Уверенности парнишке придавал восхитительный сон, в котором за стрижку газона, размером с футбольное поле, и покраску бесконечно длинного, но, при этом, невысокого забора в отвратительный розовый цвет, незнакомая, старушка отстегнула юному работнику целый четвертак! Одного воспоминания было достаточно, чтобы горло вновь сдавила грубая, когтистая лапа напряжения, которое Том испытывал от одной лишь мысли о собственных деньгах.

Закрывая глаза, он по-прежнему видел протянутую ему серебристую монетку, поблескивающую в сухой, словно покрытой тонкой и прозрачной пленкой, ладони. В мире грез мальцу хватило смелости принять вознаграждение, даже несмотря на страх того, что великовозрастная мадам сослепу могла пожаловать больше, чем собиралась изначально. Переволновавшись во сне, бледный от природы Том умудрился проснуться с пылающим на щеках румянцем, который его мать тотчас приняла за первый симптом бушевавшего в те годы туберкулеза и сильно разнервничалась. Понадобилось по меньшей мере полчаса, чтобы убедить миссис Возняк в том, что все в порядке и ее сын не просто здоров, но и полон решимости заработать несколько пенни, а если даст бог – то и целый квотер, как во сне!

К несчастью, Бог не дал. Детской мечте суждено было встретиться с суровой реальностью. Результат на сегодня – ноль центов. И это просто плохая новость, которой, черт побери, оказалось мало и за ней последовала по-настоящему ужасная! Пару часов назад подошва левого ботинка отошла и раскрылась, как пасть голодного животного, заставив Тома угодить босой ступней прямиком в лужу, успевшую покрыться корочкой тонкого, будто лист бумаги, льда. Потрясенный случившимся, мальчишка несколько секунд простоял одной ногой в холодной воде, словно еще что-то можно было исправить… Но, довольно скоро пришлось напомнить самому себе: если к новостям о порванном ботинке прибавиться какая-нибудь простуда, со всеми ее расходами на лекарства и необходимостью ехать на прием к доктору, то его, паршивое отродие (Том не до конца понимал, что это значит, но, когда отцу приходилось злиться, он называл его именно так), наверняка, отхлещут ремнем, да так сильно, что следующие полгода ходить по большому ему придется исключительно стоя.

К слову об обидных прозвищах, у Тома их собралось не меньше дюжины! Однажды он даже решил составить полный список, но тут же одернул себя, прежде чем в руках оказались карандаш и бумага. Мальчишка не сомневался: если этот «документ» попадет в руки одному из родителей или старшей сестре, Аделаиде, парой синяков дело не обойдется… Отец вновь заставит его провести ночь в сарае, как в тот раз, когда Том попробовал затянуться сигаретой. Возможность оказаться запертым в старой, покосившейся коробке из прохудившихся досок, сквозь которые ночью мелькали тени и просачивались жуткие скрипы, махом отбила всякое желание использовать ценные материалы для записи бранных слов. А потому, все «экспонаты» хранились в надежнейшем из мест, голове Тома. Время от времени он перебирал оскорбления в мыслях, беззвучно проговаривая их интонациями людей, безвозмездно пополнявших коллекцию. При этом, не возникало и малейшей обиды. Напротив, отдельные выражения заставляли глупо посмеиваться, особенно те, что выдавала миссис Возняк, когда ее сын приносил в дом очередную «ужасную» новость о разбитом окне или штанах, испачканных свежей краской.

«Чертов ты сукин сын!!!» – надрывно кричала мать, кусая коротко остриженные ногти и напрягая скулы, покрытые сеточкой ранних морщин.

Том виновато опускал голову в ожидании удара, но, параллельно тому, изо всех сил пытался сдержать улыбку. «Если я – сукин сын, выходит – моя мать и есть сука!» – украдкой думал он и временами издавал глупый смешок. В таких случаях хорошая оплеуха не заставляла себя ждать… Но, «оно того стоило!» – рассуждал юнец после.

Как ни странно, многое из того, что могло обидеть Тома, казалось невероятно смешным. В безоговорочных лидерах значились «свинорылый рукожоп» и «косоглазый долботряс». Любая попытка вообразить одно из этих существ растягивала уголки рта, обнажая ряд мелких, еще молочных зубов мальчишки. Это приводило в бешенство Делу (так Аделаиду называли домашние), и она была готова поклясться на библии, что считает своего младшего брата умственно-отсталым, о чем не забывала регулярно напоминать окружающим. По сути же, Том рос довольно смышленым пареньком, чье богатое воображение не всегда являлось преимуществом…

Впрочем, в бесконечной череде «обзывательств», мелькали и такие, над значением которых приходилось поломать голову. Учитель начальных классов, мистер Уайтстоун, нередко называл Тома «несчастным отпрыском Великой депрессии». Каждый раз, услышав эту громоздкую словесную конструкцию, Возняк младший напряженно сдвигал брови, пытаясь понять: каким образом он мог быть рожден Великой депрессией и, если она такая великая, то почему он – несчастный? Попытка разузнать у отца, в чем заключается величие депрессии, о которой упоминал преподаватель, не увенчалась успехом. Поляк, так ничего и не объяснив, печально вздохнул и закурил. После, слегка взъерошив светлые, тонкие волосы сына, он ушел, оставив его в облаке горького, расползающегося дыма и еще большем недоумении…

Последние несколько дней можно было назвать относительно удачными. Тома почти неделю не наказывали, но сегодня он точно получит «причитающееся», ибо в очередной раз ему удалось, как говорил отец, «обосраться по-крупному». «Несчастному отпрыску Великой депрессии» предстояло сообщить родителям о том, что он теперь наполовину босой. Предвидя истерику матери и старые добрые упреки отца в том, что он «вечно шастает по лужам, а ботинки не растут на деревьях», Томми заготовил мощный контраргумент. Все это время он знал, откуда в доме появилась пара старомодных башмаков. И нет, их не принесли из того сверкающего магазина с большой витриной на центральной улице!

Эти туфли семье Возняк подарил их сосед, мистер Гольдштейн. Его сын, имя которого Томас не знал, страдал тяжелой формой рахита. Несмотря на это, заботливый отец каждый сезон покупал ему обновку, в надежде увидеть, как однажды Гольдштейн младший сможет пройтись в ней, хотя бы, до почтового ящика. Когда же выяснилось окончательно, несчастному парадная обувь не пригодится, убитый горем папаша раздал накопившиеся пары нуждающимся соседям. Потому, чисто технически, мальчишка не «спускал в унитаз родительские деньги». В то же время, интуиция подсказывала, что всем этим доводам будет противопоставлен отцовский ремень. За ним всегда последнее слово. Вот почему ребенку так не хотелось переступать порог собственного жилища.

– Том, это ты?! – донесся знакомый женский голос с крыльца. – Слава богу, я уже испугалась! Проходи скорее, ужин стынет! – прокричала миссис Возняк, поманив рукой и тут же скрывшись в проходе.

Парнишка вздрогнул и резко вышел из оцепенения. Вокруг было совсем темно. Холодный осенний мрак, расползающийся шорохом опавших листьев, заполнил каждый уголок на «Форест-Стрит» и едва не проглотил самого Тома, погрузившегося в свои не по-детски тяжелые думы. За то время, что он стоял на улице, мелкая, неприятная морось, накрапывавшая весь день, многократно усилилась и уже тянула на полноценный дождь. Это Возняк младший тоже упустил из виду. Он вообще многое умудрялся не замечать. Пару раз его чуть не сбила машина, а, буквально, на прошлой неделе, он почти провалился в открытый канализационный люк, в котором велись работы. За секунду до падения, грузный усатый рабочий, с огромной зеленой татуировкой на руке, схватил Тома за ухо и отбросил в сторону, грубо залаяв на незнакомом языке.