Страница 4 из 23
Глава 2
Герой не ее романа
Был вечер, когда вдруг раздался звонок давно уснувшего телефона.
– Маша, это тебя. По-моему, это Герман. Ну, хоть с ним-то ты можешь поговорить? – немного нервно спросила Анна Савельевна.
Маша нехотя сползла с дивана, взяла телефонную трубку.
– Здравствуй, Герман. Да, рада. Только, пожалуйста, никаких вопросов… Спасибо. Подумаю. Я же сказала, подумаю. Постараюсь. Еще две недели. Ну, хорошо, позвони еще раз. Конечно, рада. Пока.
– Что Герман? – Анна Савельевна внимательно посмотрела на дочь.
– В гости приглашает. Вообще-то, у него скоро день рождения. Но он говорит, что вечеринка какая-то. Повод придумал какой-то дурацкий – отметить десятилетие первой сессии. Хочет завести «свой собственный» праздник для нашей группы. Глупость, по-моему. Я ему ничего не обещала. Совсем не до него.
Анна Савельевна подошла к Маше, обняла ее за плечи.
– Машенька, повод для встречи не имеет никакого значения. Идти тебя тоже никто не заставляет. Но такое состояние не может длиться вечно. Иначе ты просто погибнешь. Подумай о Виталике, о нас, наконец, если не хочешь подумать о своей жизни… У тебя еще есть время. Ну, совсем не захочется, насильно тебя никто не заставит.
Через неделю Герман позвонил снова. Маша хотела было объяснить ему, что повод для вечеринки ей не очень нравится. На всю жизнь она запомнила свою первую сессию, когда чуть не вылетела из института. Но Герман немедленно ответил, что идею можно изменить, но встреча «состоится при любой погоде», а мама тоже будет рада видеть ее и даже пообещала напечь ее фирменные пирожки. Маша засмеялась и пообещала прийти. А что касается «той» сессии, так теперь это помнится смешным эпизодом из ее студенческой жизни. А тогда казалось настоящей трагедией.
Тогда тоже стоял декабрь, в аудиториях было довольно прохладно. Профессор кафедры начертательной геометрии Глазунов давал последние консультации перед первой сессией. Все, что он объяснял, Маша уже знала – с начертательной геометрией она была «на ты». Поэтому весь первый час трепалась с подружкой. После перемены она решила найти место подальше от окна и снова начала шептаться с кем-то еще. Профессор это заметил и решил проверить, слушает ли его эта смешливая девчонка.
– Скажите, пожалуйста, почему эта прямая пересекается с плоскостью именно в этой точке? – обратился он к ней.
Кто-то тихонько тронул за плечо и шепнул:
– Машка, тебя спрашивают.
Встрепенувшаяся Маша почему-то решила, что профессор спрашивает, почему она пересела, и, не моргнув глазом, бодро ответила:
– Потому что там дует!
Аудитория откликнулась дружным хохотом. Что было с профессором, понять можно. Кажется, в первое мгновение он просто растерялся. Конечно, ему бы надо было выставить эту девицу из класса, но он сам едва удержался от смеха. Сделав вид, что закашлялся, он усмехнулся и пробурчал:
– Честно говоря, не знаю, где дует – там (он показал кусочком мела на окно) или тут, – и выразительно постучал себя костяшками пальцев по голове.
Потом он пытался еще что-то говорить, но было ясно одно – последняя консультация была сорвана. На выходе из аудитории кто-то шепнул ей на ухо: «Ну, Машка, теперь держись!» Однако предупреждение на нее почему-то не подействовало. Она еще помнила, как просто и легко сдавала школьные экзамены.
А через неделю начиналась первая в ее жизни сессия. По иронии судьбы – экзаменом именно по начертательной геометрии…
Когда за ужином Маша рассказала о происшедшем казусе, папа почему-то не засмеялся, а только удивился, что профессор не выставил ее за дверь. Потом поинтересовался фамилией профессора, а узнав, вдруг сам разволновался.
– Подумать только! Я думал, он давно бросил преподавание. Да и война… Повезло тебе, Машка. Профессор он замечательный! Я у него учился. При случае, обязательно передай ему привет. Ему будет приятно!
Ближайший случай подвернулся через неделю. Лучше бы нога у нее подвернулась, а не этот случай!
Экзамена Маша совершенно не боялась. Чертить она, правда, никогда не любила, но строить всяческие пространственные эпюры – никаких проблем. Поэтому она одной из первых взяла билет. Билет показался ей очень простым. «Ну, первая пятерка мне обеспечена», – подумала она. Через пятнадцать минут чертеж был готов.
Подойдя к столу, она протянула профессору зачетку, потом села рядом с ним и, не имея ровно никаких задних мыслей или сомнений, легко и радостно ляпнула:
– А мой папа тоже учился у вас, и он передавал вам привет!
Ей так хотелось порадовать профессора, ведь его помнят!
Профессор растерянно взглянул на Машу, спросил фамилию ее отца, год выпуска и с наигранным сожалением вымолвил:
– За привет, конечно, большое спасибо, но такого студента не припомню. Постарел, наверно. Ну, а вы садитесь, пожалуйста, и рассказывайте.
Маша немного растерялась:
– Про папу?
– Ну, зачем же про папу. У нас же не вечер встречи, а экзамен. – Лицо его посуровело. – Начните, пожалуйста, с ответа на билет. Что там у вас?
И тут Маша по-настоящему разволновалась. Теперь все подумают, что она нарочно папу приплела. Просто не подготовилась. Она почувствовала, что краска заливает ее лицо, температура зашкаливает, и она перестает соображать. Посмотрела на листок с ответом. Все правильно. Так что же он хочет, этот замечательный профессор?
– Так, посмотрим. Чертеж выполнен хорошо. Первый пункт мне понятен. А вот тут вы кое-что недоделали. Покажите, какая сторона этой фигуры видимая, а какая – невидимая?
От стыда и обиды на себя Маша начисто перестала соображать. «Идиотка, полезла со своими приветами…» Не глядя, она обвела карандашом нужные, как ей казалось, линии чертежа.
– Эта.
Профессор внимательно посмотрел ей в глаза.
– А знаете, я ведь вспомнил вашего отца. Он всегда садился на первую парту и слушал очень внимательно. Очень способный был юноша. Мне приятно, что он меня помнит. Но, к сожалению, вы его сегодня огорчите. – Глазунов с укоризной взглянул на девушку «с приветом» и протянул ей зачетку. В графе «оценка» было пусто.
– А я буду рад, – сказал он с мягкой издевкой, – увидеть вас еще раз. Только, пожалуйста, узнайте на кафедре, когда я буду принимать в следующий раз. А папе вашему обязательно передайте от меня привет.
Настроение у Маши грохнулось, как сосулька с крыши. Она вышла из аудитории. Потом долго ревела, сидя на какой-то пустынной лестнице главного корпуса, и староста группы, а это был Герман, ее успокаивал, немного отчитывал, а потом проводил. Чтобы глупостей не наделала. Ведь ей тогда казалось, что наступает конец света!
Было ли это обязательной для старосты «воспитательной работой» или призванием – учить, наставлять на путь истины? Привитое ли с детства чувство ответственности за других, или симпатия к этой дурехе? Но теперь этот староста, спустя десять лет, приглашал ее на вечеринку.
Маша улыбнулась и почувствовала, что мысли уплыли куда-то в сторону. Как странно было «увидеть» себя сквозь завесу времени. Вроде бы она, а может – и нет. Под мерный всплеск волн – сплэш – шуууу, сплэш – шуууу – обрывки воспоминаний складывались мозаикой, а воображение легкими мазками робко дорисовывало картину того вечера, когда она, под давлением мамы, все-таки отправилась на вечеринку к Герману. Воспоминание не расстраивало, не огорчало, не радовало – просто помогало расставить по своим местам события давно прошедшего времени и что-то понять. Так что Маша уже не могла бы точно ответить – понимала ли она тогда все так же, как виделось это ей сегодня, или это только припозднившиеся всплески «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». И ее запоздалые выводы теперь тоже были никому не нужны.
– Маша, это тебя. По-моему, это опять Герман, – позвала ее Анна Савельевна.
Маша взяла телефонную трубку.
– Здравствуй, Гера. Да, рада. Конечно, помню. Спасибо. Я же сказала, подумаю. Постараюсь. Еще есть время. Ну, хорошо, обещаю. Но хорошо, напомни. Конечно, рада. Пока.