Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 8



Это сказал не я, а Мишель Монтень.

На этом и закончу.

Маленький шаг в правильном направлении

Собственно говоря, человеческая жизнь – это несколько шагов.

Не так уж мало, но не так уж и много. Уже давно подсчитано, что человек делает за день примерно 5000 шагов. Сейчас это очень просто измерить: есть приложение «Здоровье» для смартфонов, и оно исправно измеряет количество сделанных вами шагов.

Мы живем в среднем 70 лет (около 26 000 дней), значит, за жизнь мы делаем 128 млн шагов.

Но это, как говорится, в среднем по палате. Это если вы начали ходить с первого дня рождения, и без устали продолжаете ходить до 70 лет.

В реальности всё не так.

Мы практически не ходим первые три года, и очень мало ходим в старости. Отнимаем 10 лет, и получается 110 миллионов шагов.

Всё равно много, скажете вы.

110 миллионов – такое число обычное человеческое воображение представляет с трудом.

Но ведь и это число неточное. Мы ездим, мы летаем и плывём, мы любим полежать на диване, посмотреть телевизор или почитать книгу, мы сидим в офисах, в столовых и ресторанах, мы любим присесть на скамейке в парке. С возрастом развиваются всякие болезни, болят колени и поясница, ходить становится трудно. довольно часто мы ложимся в больницу, и в этот период не ходим вообще.

Поэтому смело уменьшаю количество наших шагов ещё на 20 процентов. Остается примерно 90 миллионов шагов.

Все равно это очень много.

Но не у всех это получается, далеко не все доживают до 70 лет.

Пушкин прожил 37 лет, Моцарт 35, Шуберт 29, Лермонтов 27. А великие рокеры – Джим Моррисон, Курт Кобейн, Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин – они все ушли в мир иной в 27 лет.

Причем каждый из помянутых и не помянутых (поэт Дмитрий Веневитинов умер, не дожив до 22 лет, однако он входит во все хрестоматии русской литературы), прошел свой земной путь, ровно столько, сколько он должен был пройти, сколько ему было отмерено судьбой.

Значит, дело не в количестве шагов, и считать эти миллионы совершенно бессмысленно.

Дело не в количестве шагов, дело в их качестве.

В ПОХОДКЕ.

Все люди ходят по-разному.

Некоторые идут по-военному. Печатая шаг. Они прошли курс молодого бойца, они знают команду «шире шаг», видно, что они служили в армии, а возможно, и сейчас служат в каких-нибудь мутных, загадочных войсках.

Некоторые парят над землей. Даже летят.

Это балетные люди.

Или юные девы.

«Летящей походкой ты вышла из мая и скрылась из глаз…»

Помните, Бунин говорил о легком дыхании Оли Мещерской, и о том, что «никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как её».



Иногда – крайне редко – нам встречаются в жизни такие ангелы. Каждый, наверное, вспомнит, что в юности, в школе, в училище, в институте, встречались такие удивительные создания, которые, пожалуй, выглядели нелепо в повседневной, бытовой советской жизни, откуда мы все родом.

Я не могу забыть, как в пионерлагере, куда родители отправляли меня каждое лето (это было под Ташкентом, пионерлагерь назывался «Овощной»), всё было затрапезно и провинциально, но кормили хорошо, – а для родителей это было главное, – так в этом пионерлагере вдруг случилось чудо.

На вечерней линейке появились двое. Это были мои ровесники, мальчик и девочка лет 13–14. Откуда они взялись – до сих пор не знаю. Но было ясно, что их привезли в лагерь, чтобы посмотреть – понравится ли им там, и захотят ли они там остаться.

Наверное, они были брат и сестра. А может, просто друзья.

Они были одной породы. Оба блондины, высокие, лица, что называется, нордические, красивые, глаза голубые, похожи на норвежцев или датчан. Впрочем, я не видел тогда ни норвежцев, ни датчан, скорее видел их изображения в книжках с картинками, в каких-нибудь сказках Андерсена. Напомню, это примерно 1959 год. Мы все там – чумазые школьники, в основном русские, но были там и узбеки, и корейцы, и армяне, и евреи.

Средний слой советского народа, все жили примерно одинаково.

Пионерлагерь принадлежал, если не ошибаюсь, авиастроительному заводу, на котором тогда работал мой отец. Ни у кого не было личных автомобилей, только у 10 процентов был домашний телефон. В Ташкент наша семья приехала в эвакуацию, да так там и застряла на долгие 20 лет.

И вот в этом пионерлагере, в этом «коллективе», если так можно сказать, насквозь пропитанном комсомольско-пионерскими идеями, грохотом горнов и барабанов, ежедневными гимнами утром и вечером, подъёмами и опусканиями флага, борщами и макаронами по-флотски – вдруг появляются два инопланетянина, юноша и девушка.

Одеты они были как все – в пионерской форме, белый верх, черный низ, красный галстук на шее. Но явно эта форма была какая-то специальная, из каких-то особых немнущихся материалов. Обувь была на юноше черная, туфли начищенные до блеска, прямо-таки сверкающие, а девушка была в туфлях на каблуках, и это делало её необыкновенно стройной.

Ходили они взявшись за руки. Время от времени что-то говорили друг другу и тихонько посмеивались.

Вечером был костер и танцы. Я играл на аккордеоне какие-то популярные мелодии (как сейчас помню шлягер того лета – песню «Ландыши», а также популярные песни из репертуара Утесова, Шульженко, Бернеса).

Наверное, стоит упомянуть, что я был не просто пионером в этом лагере, а младшим музыкальным работником (был еще и старший), и получал за свою работу деньги, за три летних месяца приносил домой 150 рублей.

Конечно, я был популярен среди пионеров, и мне это очень нравилось. Иногда после отбоя вожатые звали меня в свою палатку, и я на правах взрослого сидел с ними за столом, они под мой аккомпанемент горланили песни. хотя спиртного мне не давали, мне было 14 лет.

В этот вечер у костра мне очень хотелось понравиться этой новенькой паре. Особенно девушке, конечно. Хотя она была примерно моего возраста, но выглядела намного старше, и была абсолютно недоступна. Время от времени, когда я играл, бросала на меня заинтересованный и любопытный взгляд.

Её брат, а может, друг, неотступно был рядом и держал за руку. А когда стали заводить пластинки (такая была quasi – дискотека), они очень красиво танцевали всякие там танго и фокстроты. И тут я увидел её изумительную пластику, её движения, её походку.

Весь лагерь смотрел на них разинув рот..

Наутро они исчезли..

А вечером, в палатке вожатых (а слуги, как известно, все знают), я услышал, что это были дети одного из главных авиаконструкторов того времени, какого именно – сейчас не помню, ну типа Ильюшина или Туполева. Они учились где-то в Англии, а на лето приехали в СССР, и Папа предложил детям посмотреть южный пионерлагерь, но детям не понравилось, и они улетели на собственном самолете куда-то под Москву.

Вот, собственно, и вся история. Она не имеет эффектного конца, где, скажем, я бы встретился с этой девушкой через 15 лет, и она бы сказала: «Ой, а вы знаете, я вас помню.»

Нет, ничего такого не было.

Но я запомнил этих людей. И понял, что есть разные породы, не только у животных. Люди отличаются друг от друга по многим параметрам.

И у них другая походка.

Хочу подчеркнуть: я вовсе не считаю авиаконструкторов какими-то небожителями (хотя в каком-то смысле это так и есть). Настоящей элитой, духовной элитой нации я считаю людей культуры и науки, истинных творцов, сочинителей, созидателей. Таких на самом деле очень мало в каждой стране, но именно они есть генофонд этой страны, именно они передают в будущее заветные смыслы.

Но богатый человек – даже в те баснословные и мрачные времена, которые уже никто не помнит, – мог дать своим детям хорошее образование, красиво их одеть и обуть, научить хорошим манерам.

В тот момент я понял – я хочу в этот мир, я хочу в Москву. Я хочу быть, как эта парочка. Я хочу посмотреть весь мир, я хочу хорошо одеваться, научиться себя вести в обществе, занять в этом обществе какое-то положение.