Избранная 147/2

Днями и ночами Блонди просматривала будущих конкуренток. На ухоженном личике сменялась пестрая гамма эмоций, когда она взвешивала свои силы и понимала, что включив всю хитрость и обаяние, она все равно не дотягивает до тройки финалисток. Каждый из нас, в рамках своих умений, предлагал Блонди варианты для победы. Сто сорок седьмая нудила, что брать принца надо интеллектом и твердым характером. Лариса уверяла, что против ее борща и пирога с брусникой не устояла бы ни одна коронованная особа. Сома считала лучшим вариантом совместное распитие крепких напитков. Я предлагала накопать компромат на его отца. Видит бог, там была масса вариантов для шантажа, а сам принц далек от идеала. Наглый, привередливый, не уважающий женщин мужлан! Каким образом он и Блонди должны были составить замечательную пару и спасти мир, я не представляла.

Довелось же ей вляпаться в мир, где против ее опыта обольстительницы встанут истинные мастерицы своего дела.

— Дробь, а чего ты там трешься? У тебя, конечно, нет особых заданий, но не лезть же теперь от скуки на стены? Займись чем-нибудь полезным.

— У меня есть поручение от Атроса, — напомнила я.

— Ну да, ну да. Написать собственную историю по спасению. Дорогая, это уныло, — четырнадцатая притворно зевнула. — Почему бы им не признать ошибку? Все мы ошибаемся. Кто-то больше, — стрельнула она глазками в Ларису, перебирающую сюжеты в розовом дневнике, — кто-то меньше. Серьезно, что ты там делаешь?

Любопытство перебороло усталость, и Блонди нависла тенью над моим экспериментом. Платочком из белого льна я шуровала по скрипучему подсвечнику (свечку, я, кстати, ввинтила обратно). Проводя импровизированной тряпкой по медному изгибу, тут же тщательно изучала ткань на предмет блесток.

— Если тебя с Избранной перевели в уборщицы, так не стесняйся, скажи. Лариса даст пару советов. По ней видно, что она профи.

Я закатила глаза. Сто первая выразила недовольство покашливанием.

Первое время хамство Блонди бесило. Доходило до того, что я представляла, как хватаю светлые космы и впечатываю миловидное личико в пол. Или спуск по горной дорожке оборачивается несчастным случаем: один толчок и никто никогда не докопается до истины. Мы живем на опасном склоне — произойти может всякое!

Но до рукоприкладства и смертельного исхода не дошло. Меня опередили. Земля слухами полнится, а лагерь ста сорока семи и дробью живет сплетнями. Некоторым, особо бойким девицам, собственные группы устраивали «темную». Выдернутые клочки волос, фингал и бойкот, может привести в чувства не только виновницу. Пара таких случаев, и Блонди немного присмирела. Не без помощи Псевдолидера, конечно. Стойкая защитница с неизменным пучком на голове и очками-бабочками, без обиняков предупредила, что уроки рукопашного боя даются ей лучше всех остальных.

Четырнадцатая ненадолго притихла и начала по новой. Мол, готова постоять за слова в честном поединке. Усилила напор, и очередная перепалка превзошла все ожидания. Растаскивали воительниц по углам, я, Лариса и перепуганный Лёша. Последний, так и не понял причин конфликта. В его представлении, девушки — милые, робкие создания, что волею судьбы (Атроса) отправлены на священный бой с Врагом.

Не столько от желания, сколько из-за больших перепуганных глаз Лёши, девушки пожали друг другу руки. Милаха-бог успокоился, одарил улыбкой ангела, смущая всех (включая Ларису) до кончиков ушей, и сопроводил к родной пещере. Стыд оказался сильнейшим мотиватором, чем боль. Блонди снизила градус ядовитости, Псевдолидер приструнила гордыню. Постепенно слова четырнадцатой потеряли остроту, а может, мы к ней попривыкли и перестали обращать внимание. В любом случае, этот этап межличностных отношений мы преодолели.

— Я постоянно пачкаюсь о какую-то фигню, — ответила я, переварив очередной намек на мою недоизбранность. — Постоянно в каких-то блестках, будто с дискотеки нулевых сбежала. Вот, прохожусь по тем вещам, которые трогала.

— Зачем ты брала свечку? — поинтересовалась из угла Лариса.

— Пыталась понять, как она работает, — не моргнув глазом, выпалила я полуправду. Про ночную прогулку к темным зеркалам я не рассказывала никому. Даже с Сомой не поднимала этот вопрос, предпочитая оставить все забытым кошмаром. Зловещий незнакомец всплывал в памяти каждый раз, как я обращала взор на черный провал запретного коридора.

Черт, его на золотистую пыльцу я не проверяла!

— Как Сома.

— Что? — обернулась я к Ларисе, застыв с платком. — Сома разбирала подсвечник?

— Нет, я про золотую пудру, — ответила та. — Она как-то подавала мне руку на спуске. Я потом ладонь целый день оттереть не могла. Впиталась, как краска.

— Когда это было?

— Ох, не помню. Неделю-две назад.

— А не в первый день лагеря?

Лариса покачала головой.

— Блестки, золотинки, — пробубнила Блонди, возвращаясь к пуфику. — Нашли тему для разговоров. Не о том беспокоитесь, дамы. Лучше объясните вот что. Каждый вечер мы снимаем форму и оставляем ее на вешалке, спинке стула, корзинке для белья или на полу. Утром, форма лежит чистая и выглаженная.

— Кроме первого дня, когда комнаты на нас настраивались, — уточнила я.

— Ну да.

— А вопрос в чем?

— Вопрос в том, в чем мне ходить, если еще не утро, а платье грязное, как из мусорки! Я не могу принять молочную ванну с лавандовым маслом и лепестками роз, а потом залезть обратно в вонючую, колющуюся тряпку.

— Постирай, ручки-то есть, — снова отозвалась Лариса, очень редко опускающаяся до грубости.

Виной всему — проблема с санузлом. Блонди единственная, кто удовлетворительно отнеслась к уборной. Мне, к примеру, достался скрежетавший и протекающий душ. Именно он решал, под какой водой мне сегодня мыться: ледяной, холодной, едва теплой или грязной. Лариса же получила в пользование какую-то странную комнату, где мы всей бригадой угадывали предназначения конструкций. Ее ванна состояла из косых труб разной длины, подвешенных над потолком и свисающих шнуров. Композиция напоминала японские фонтанчики для релакса, но ни как не место для купания. В зависимости от того, какой, сколько и как долго тянешь шнур, лилась вода, пена, цветная жидкость и пузырьки. Температура и поток регулировались комбинациями шнуров, из-за чего мытье превращалось в танец на мокром кафеле. Никогда комната три на три метра не казалась такой большой и опасной. Осложнялось все музыкальным сопровождением, меняющимся от места положения моющегося, напора воды, опущенных шнуров и еще кучи мелочей, не укладывающихся в голове человека, рожденного в период руководства Брежнева.

— Твоя гардеробная с мою комнату, — вставила я.

— И?

— Она не пустая, все знают о тех нарядах.

Блонди смерила меня взглядом, подразумевающим, что это я клиническая идиотка, а не она.

— В парче да по нашим коридорам? С ума сошла? Ты знаешь, что такое корсет и шлейф? Не то в чем бегают кросс!

Я отстала от металлической загогулины, что ни на йоту не стала чище от активного надраивания. Белоснежный платок остался чистым: кто-то в этих хоромах протирает пыль. Я издала вздох отчаяния и поплелась к Ларисе. Если «предназначение» Псевдолидера было признано самым опасным, то судьба сто первой заняла лидирующее место в графе «самая непонятная миссия».

Перегнувшись через руку Ларисы, я заглянула в дневник. Первый абзац отводился введению. Той части, где описывалось, как именно Избранные попадают в Центр и как переходят в свой мир. Без памяти о тренировках, Клоде и собственной избранности.

— Воспользуйся сменкой, — предложила я, заинтересовавшись красочной картинкой.

— Какой сменкой, Дробь?

На странице автор изобразил карандашный рисунок, как девушка проходит через зеркало. На одной части листа она стояла в форме Избранной, лицо переполненное решимости глядело на будущий мир, а на другой части, она выходила в джинсах-клеш, красном топике и растерянной мордашкой.

Картинка натолкнула меня на мысль, куда же делась наша одежда? Если сюда мы попадаем в форме, то в новом мире оказываемся опять в родных шмотках. Понятное дело, для того чтобы не возникло подозрений, а где это мы побывали между точкой «А» и «Б». И все же, где мой хлопчатобумажный комплект в мелкий цветочек?