Яйца

Дуло пистолета маячило перед ней, но страха не было. Мириам больше беспокоило, что это зрелище привлечет внимание окружающих. Кое-кто из прохожих уже нацеливал на них объективы своих телефонов, намереваясь запечатлеть зрелищную сцену.

– Мария? Ты ли это? Я тебя не узнаю, – сделанным изумлением воскликнул Марк, но опустил пистолет. – Сразу столько слов?! И каких? Мама дорогая! А я-то думал, что ты у нас единственный в семье приличный человек!

– Все, заканчивай этот цирк. А то еще папа увидит.

Мириам заметила, как к ним приближается отец, стараясь не показывать своей явной одышки, а за ним следом бежит Маргарита.

–Ты прям, как школьница, которую приятель тискает в углу: главное, чтобы только папа не увидел! – Марк скривил рот в едкой усмешке, но спрятал свой Глок под смокинг.

– Спокойно! – обратился он к окружающим, замедлившим было свой шаг при виде человека с пистолетом. – Это-кино. И немец вот сзади ковыляет, – обернулся он навстречу Оскару, замыкавшему всю эту свадебную процессию.

Эстер продолжала бежать по инерции, сбивая ноги о грубую брусчатку, не оглядываясь и не зная, продолжается ли за ней погоня. Оказавшись на какой-то узкой улочке, где едва мог пройти один человек, она, наконец, остановилась, чтобы перевести дух. Здесь было тихо, пахло застоявшейся в тепле сыростью, глухие стены домов с редкими маленькими окошками отгораживали этот мощеный коридор от соседних оживленных улиц. Взгляд Эстер скользнул вверх, к голубой полоске неба, прочерченной вдоль черепичных крыш. Из-за печной трубы медленно выплывало клочковатое ватное облако. На какое-то мгновение она прикрыла повлажневшие веки, чувствуя, как от правого виска к щеке пробежала, как слеза, струйка пота. Когда она снова открыла глаза, все вокруг изменилось. Дневной свет померк, словно догорающая лампочка, которая вот-вот потухнет. Или будто гигантская птица накрыла город своим черным крылом. А, может, Эстер простояла вот так не минуту, а часы, не заметив, как время совершило свой стремительный скачок, резко крутанув стрелки циферблата?

–Вы хотите зайти? – раздался где-то рядом мягкий голос.

ГЛАВА 4

Человек в черной сутане священника распахнул перед Эстер неприметную скромную дверь, приглашая войти. Прижимая туфли к груди, она осторожно шагнула вовнутрь и замерла, переступив порог. Где-то за ее спиной щелкнул выключатель и помещение осветилось желтоватым светом матовой лампы под скромным конусом абажура под потолком.

Небольшая комната с дощатым, выкрашенным светло-серой краской, полом, скамья со спинкой из темного дерева, такого же цвета невысокая этажерка с книгами, на обложке одной была фотография Папы Римского Франциска, канделябр на высокой ножке с тремя свечами. Эстер обернулась и узнала в священнике настоятеля церкви Святой Марии Магдалины.

–Здравствуйте, отец Эдуард, – вспомнила она его имя.

–Мы где-то виделись с вами…– настоятель вглядывался в лицо Эстер.

–Да, зимой. Мы у вас здесь снимали репортаж о фресках Кастальди3.

– А! Правда! – Он хлопнул себя по лбу. – Я не сразу вас узнал. Затмение! – он как-то по-мальчишески легко рассмеялся своему каламбуру.

Сорока с небольшим лет, рыжий, с веснушками, рассыпанному по лицу, серыми глазами в лучиках мелких морщинок, выдававших в нем человека улыбчивого, он совсем не походил на строгого священнослужителя, каковыми кажутся духовники. Отец Эдуард любил посмеяться, ценил хорошую шутку и не напускал на себя менторский тон в общении с мирянами. Таким он запомнился Эстер после той встречи в храме. Дело было под Рождество. В церкви пахло еловой хвоей. Отец Эдуард показывал им Священный Вертеп с младенцем Иисусом в окружении принесших дары волхвов и пел рождественские гимны. У него оказался неплохой баритон. А потом они вместе с оператором карабкались на леса, где настоятель храма показывал фрагменты старой росписи, которая сантиметр за сантиметром открывалась под руками художников-реставраторов, осторожно расчищавших поверхность церковной стены от столетних слоев краски, скрывавших их первозданный вид.

–Хотите чаю? – неожиданно предложил отец Эдуард, ведя ее за собой во внутренние служебные помещения храма. – У меня есть отличный тимьяновый чай. В жару очень помогает.

Эстер согласно кивнула. В горле и вправду пересохло от этой беготни по улицам.

Она присела на кресло без спинки с иксообразными ножками и, смахнув с грязных до черноты пяток прилипшие крошки мелких камешков, надела туфли. Подошвы ног, стертые от бега босиком, горели, будто она прошлась по углям.

Отец Эдуард не мог, конечно, не заметить ни ее растрепанных волос, из которых осыпалась половина заколок-маргариток, ни разорванного подола свадебного платья, ни туфель, зажатых в руках, но ни словом, ни взглядом не выдал своего удивления ее видом. Видимо, считал, что Эстер, если захочет, сама расскажет, как и почему она оказалась у дверей его церкви.

–Вас зовут… простите, запамятовал, – священник поставил перед ней фарфоровую цвета кобальта чашку, из которой струился ароматный парок тимьяна.

–Эстер.

Сел отец Эдуард не за свой массивный письменный стол, на котором громоздились книги и бумаги, а напротив Эстер на стул с высокой спинкой.

Она помнила еще по прошлой встрече рабочий кабинет настоятеля церкви со старым книжным шкафом со стеклянными дверцами, вешалкой с изогнутыми рожками и так по-будничному булькающему закипающему электрочайнику. Похоже, что вся меблировка комнаты пережила уже не одного хозяина и переживет еще, наверное, с десяток. Если бы не эбонитовое распятие за массивным кожаным креслом у стола, сразу и не догадаться, что это обитель священнослужителя.

– Значит Эсфирь… – отец Эдуард задумчиво покрутил чашку. – Красивое имя: Эстер. Не часто встречается.

– Маму так звали…

– В Риме в Палаццо Паллавичини есть рисунок, который долгое время приписывали Боттичелли, – отец Эдуард посмотрел в глаза Эстер. – Позже выяснилось, что он принадлежал другому, не менее талантливому художнику Филиппо Липпи. Так вот у этого Липпи есть невероятно красивый портрет этой главной героини Ветхого Завета – Эсфири. Ее изображения украшали когда-то сундуки с приданым. Она должна была служить невестам образцом женского смирения.

– Это не про меня, – Эстер горько усмехнулась, вспоминая, как она не более, чем час назад удрала со свадебной церемонии. – Я сбежала от жениха. А сейчас уже не уверена, что поступила правильно. Может, я сделала ошибку? – она вопросительно посмотрела на священника. – вы осуждаете меня?

– Вас никто не вправе осуждать. И кто я такой, чтобы делать это?

– Но сейчас мне кажется, что я поступила глупо. Даже подумать боюсь, что там сейчас творится…

Эстер явственно представила расстроенного отца, Маргариту Львовну, Мириам… Осик, наверное, ее проклял. Единственный, кто ее побегу уж точно рад, так это Марк, – была уверена она.

– Совершить ошибку – еще не самое страшное, – прервал ее размышления отец Эдуард, – куда страшнее пребывать в заблуждении, что поступаешь правильно. Благими намерениями, сами знаете…

Эстер кивнула.

–Время все расставит по своим местам, как бы это банально не звучало. Поверьте мне, – отец Эдуард пододвинул к ней вазочку с бисквитным печеньем.

– Вот это меня и пугает…

Эстер, повертев в пальцах печенье, надкусила его чисто машинально, не чувствуя даже вкуса.

– Что именно? – священник пытливо смотрел на нее.

– Время… Неизвестность… Будущее…

Эстер уткнулась взглядом в пол, боясь поднять глаза на отца Эдуарда.

– Может, я покажусь вам фаталистом, – усмехнулся он, – но в жизни происходит именно то, что и должно произойти.

– То есть, мой побег со свадьбы был, по-вашему, неизбежным? – Эстер, наконец, решилась посмотреть настоятелю церкви в глаза.

– Скажем так, он, вероятно, был закономерным. Как говорится, лучше поздно, чем никогда и лучше раньше, чем позже. И корить себя за это не надо.

3

Филиппо Кастальди (1710 – 1785) – итальянский художник-портретист периода позднего барокко, работавший в основном в Южной Италии и Польше.