Яйца

Подруга Гарика летала стюардессой на рейсах национальной авиакомпании, а он ревновал ее ко второму пилоту, о чем знали все, только он сам отрицал это.

– До семи долго, – Эстер оглядывалась по сторонам, прикидывая, сколько народу уже собралось на площади. Тысяча, две тысячи человек, может, больше? – В шесть уже надо уносить ноги, а то не успею к восьми сдать репортаж, а он в выпуске стоит первым.

В начале шестого, наконец, начали. К этому времени площадь уже была битком набита народом. На сцену вышел духовой оркестр и заиграл первый ре-минорный концерт Баха.

Гарик скучающим взглядом посматривал по сторонам в ожидании, когда закончится вся эта музыкальная прелюдия и начнется главное действие.

Наконец, на помост поднялся человек в бежевом костюме, в котором Эстер узнала одного из оппозиционных депутатов Парламента.

– Добрый вечер всем! – обратился он к собравшимся, но его услышали разве что те, кто стоял вблизи сцены.

– Не слышно! – заорали из толпы.

Выкрики, подхваченные еще сотнями голосов, волной покатились по площади.

– Теперь слышно? – депутат постучал пальцем по ожившему микрофону.

– Давай, говори! – вновь закричали в толпе.

– Страна в кризисе! – бросил «бежевый костюм» первый пробный камень в толпу. – То, что будет со страной и всеми нами завтра, в наших руках сегодня! Нам нужна другая политика!

– Ну все, потекло г…но по трубам, – крикнул Гарик в ухо Эстер, перекрикивая оратора на сцене, который, чем дальше, тем больше воодушевлялся от своих же собственных слов.

Эстер прижала палец к губам и показала в сторону записывающей все происходящее камеры. Вскоре на смену депутату в бежевом вышел другой парламентарий уже в темно-синем костюме.

– Мы на пороге новой катастрофы! – рявкнул он в толпу перед ним. – Только за последний год ВВП рухнул на двенадцать процентов! На двенадцать! – Он театрально воздел руки к небу, словно моля небеса вернуть назад макроэкономические показатели страны. – Народ нищает!

–Эрменеджильдо Зенья! – не удержался и снова прокричал ей Гарик.

– Что? – не поняла Эстер.

– У него костюм от Эрменеджильдо Зенья! Я видел точь-в-точь такой! Хорош при этом говорить про нищету? А?

Дальше все шло по уже не раз отработанному сценарию подобных мероприятий, на которых Эстер бывала не раз. После пламенных речей политиков, разогретая ими публика, начала скандировать «Долой правительство!» и «Да здравствует новая жизнь!», потом пели песни и запускали в воздух принесенные с собой цветные шарики. Гарик посматривал на часы, давая понять Эстер, что делать здесь больше нечего и можно возвращаться в телецентр. Тем более, что депутат в бежевом костюме, вновь вернувшись на сцену, дал заключительный речевой залп, пообещал бороться с несправедливостью и коррупцией, заручился поддержкой в виде аплодисментов митингующих, шума трещоток и пронзительного воя дудок из атрибутики спортивных фанатов, и призвал всех расходится.

-Давай постоим, – Гарик поставил камеру на каменный парапет, опоясывавший край здания старой Биржи, стоявшей углом к площади, и потер затекшее плечо. – Будешь? – протянул он Эстер пачку сигарет.

– Не-а, – мотнула она головой и вынула из кармана джинсов мобильник, чтобы взглянуть на время.

–Щас, народ, может, чуть рассосется, – Гарик смотрел на медленно растекающийся по соседним улицам людской поток, – быстро протолкнемся, – успокоил он ее.

Неожиданно где-то впереди них, на улице, ведущей к Парламенту, послышались громкие крики, и оба повернули головы на нарастающий шум.

– Ни хрена себе! – Гарик бросил недокуренную сигарету и вскинул камеру на плечо.

Из-за людских спин Эстер не сразу разглядела, что происходит. Пришлось даже на цыпочки привстать. Толпу людей, направлявшихся к выходу с улицы, напористо буравили, идя против общего течения, какие-то люди с прикрытыми до самых глаз черными банданами на лицах и такими же черными бейсболками, надвинутыми по самые брови. В руках у них были картонные решетки с яйцами.

Гарик уже вовсю таранил толпу, продвигаясь как можно ближе к людям в черном. Эстер юркнула за ним.

На светло-коричневом фасаде здания одна за другой стали появляться желтые кляксы. Несколько яиц угодили в военных в бежевой камуфляжной форме, но они стояли, по-прежнему не шелохнувшись с автоматами на перевес, ожидая дальнейшей команды.

Неспешно расходившаяся прежде людская толпа остановилась. Те, кто подходил сзади и еще не видел происходящего, недовольно упирались им в спины и тут же замирали, глядя на импровизированный яичный штурм здания, сопровождаемый выкриками «долой зажравшихся!». Пока основная масса глазела на метания яиц в стены Парламента, в толпе нарастал недовольный рокот. Одни возмущались действиями «штурмовиков», другие, напротив, стали их поддерживать. Кто-то вслед за людьми в черных банданах стал хватать из картонных лотков яйца и метил их уже не только в стены, но и в солдат, вытянувшихся в шеренгу вдоль здания.

Гарик даже приподнял над головой камеру, давая объективу больше обзора. Эстер прикрывала его со спины, не давая уже порядком забурлившей толпе, затолкать его. Где-то с краю, у выхода на соседнюю улицу вдруг послышались крики. На усмирение бунтарей прибыла полиция. Все в касках, вооруженные прозрачными пластиковыми щитами и стеками. Они теснили зевак к тротуарам, те под их напором расступались. Но чем ближе этот полицейский десант пробирался к эпицентру событий, тем большее сопротивление они встречали.

– Это подавление воли народа! – крикнул кто-то из толпы.

–Тоталитарное государство! – выкрикнул другой голос.

Началась давка. Решетки с яйцами, которыми еще не успели забросать военных, под напором человеческих тел, сминались, желтая липкая масса стекала на брусчатку. Несколько человек поскользнулись на яичной жиже, потянув за собой других. «Черноплаточечники» остатками своего «вооружения» пытались атаковать теперь уже полицию. В ответ в ход пошли дубинки. Кто-то, прикрывая голову от ударов, метался из стороны в сторону. Некоторые, возмущенные действиями силовиков, хватали их за руки, желая остановить все разраставшееся побоище.

Эстер рванула Гарика сзади за рубашку в сторону, боясь, как бы удар стека не пришелся по нему. Скользя спинами по стенам домов, они пробирались вдоль улицы, понимая, что вот именно сейчас, в самый разгар событий, мчаться в телецентр и торопиться сбрасывать материал, было бы просто непростительно.

– Мирная демонстрация, б… – усмехнулся Гарик, отирая пот со лба, – хорошо это я за хлебушком сходил…

У Эстер в кармане зазвонил телефон. Точнее, звука она не услышала, почувствовала только зудящую вибрацию на своем бедре.

– Я ничего не слышу! – кричала она в трубку, зажимая пальцем другое ухо. – Говорит, срочно нужен уже отснятый материал. То, что есть, – пересказывала на ходу Эстер разговор с Редактором. – Но тебе, сказал, пока придется остаться. Он пришлет кого-нибудь на смену.

– Держи, – Гарик вынул из камеры видеокарту и протянул ее Эстер. – Буду снимать на вторую.

Он отдал ей ключи от машины, и она двинулась дальше по улице вместе с разбегающимися в разные стороны людьми, прикидывая, каким путем удобнее пробраться к парковке.

– Они загородили выход! – прокричал кто-то впереди.

Эстер увидела из-за спин выставленные металлические ограждения, за которыми маячила темно-синяя полицейская униформа. Вместе со всеми, кто торопился выскочить на магистральные улицы города, она метнулась на боковую улочку, но почувствовав впереди снова торможение бегущих, поняла, что и там уже стоят заградительные щиты.

– Пропустите! Я-журналист! – Эстер подбежала к ограде, роясь на ходу в рюкзаке в поиске пресс-карты и тут же вспоминая, что оставила ее дома, когда утром перед работой перекладывала вещи из сумки в сумку.

– Черт! – уже не от злости, а от бессилия выкрикнула она. – Да! – ответила она уже решительно, увидев на засветившимся телефоне звонок от Редактора. – Я не могу отсюда никак выбраться. Пришли кого-нибудь, я отдам карту, а потом мы с Гариком, когда все закончится, вместе приедем.