Страница 21 из 33
«Да пошел он к черту», – решил я и отстучал ответ, в котором извещал шефа, что понедельник провел в полиции и убедился: мой брат действительно совершил самоубийство. Таким образом я обосновывал запланированный мною переход к исследованию причин самоубийств среди копов и того, насколько часто это случается.
Сообщение, предшествовавшее посланию Гленна, было из нашей редакционной библиотеки от Лори Прайн. Оно также было отправлено в понедельник, но на пару часов раньше и состояло из единственной строчки: «Нарыла любопытную информацию и оставила ее на столе».
Лори я послал подробный ответ: поблагодарил за оперативность, извинился – сославшись на неотложные дела в Боулдере – за то, что не смог приехать, и заверил, что непременно постараюсь забрать материал как можно скорее. В глубине души я подозревал, что Лори испытывает ко мне определенный интерес, хотя наше с ней общение никогда не выходило за рамки служебных отношений. Мне казалось, что в подобных случаях необходимо быть уверенным, и если действовать, то предельно осторожно. Раздавая авансы направо и налево, можно быстро остыть к своему предмету, особенно если тебя встречают с распростертыми объятиями. Если же ты ошибся, то можешь ожидать как минимум жалобы в отдел кадров, и иди потом доказывай, что ты не верблюд. По мне, так лучше и вовсе избегать любовных похождений по месту работы.
Покончив с неотложными делами, я просмотрел последние сообщения «Юнайтед пресс интернэшнл» и Ассошиэйтед Пресс, надеясь узнать, что у нас новенького. В глаза мне бросилась статья о враче, которого подстрелили у дверей женской консультации в Колорадо-Спрингс. Активист движения против абортов был задержан, но доктор пока жив. Я сделал себе электронную копию этой статьи и занес файл в каталог перспективных тем, хотя уже знал, что вряд ли стану ее разрабатывать, если только пострадавший не скончается в мучениях.
Кто-то постучал в дверь, и я глянул в глазок, прежде чем отпереть замок. Это была некая Джейн, жившая этажом ниже. Мы познакомились примерно год назад, когда она переезжала в наш дом и попросила меня помочь внести мебель. Мой рассказ о том, что я работаю репортером в газете, явно впечатлил Джейн: ха, знала бы она, что это такое на самом деле! Потом мы дважды сходили в кино, один раз вместе поужинали и еще как-то провели день в Кейстоуне, катаясь на лыжах; однако это были все наши совместные вылазки за тот год, что она жила рядом со мной, и я сомневался, что из этого выйдет что-нибудь путное. В данном случае, однако, нерешительность проявлял именно я. Джейн казалась привлекательной девушкой, но ее красота как-то не вязалась с домашним уютом. Я же был в достаточной степени бродячим котом, чтобы это могло понравиться мне в ком-нибудь еще.
– Привет, Джек. Увидела в гараже твою машину и поняла, что ты вернулся. Как поездка?
– Неплохо. Во всяком случае я рад, что вырвался из Денвера.
– Небось на лыжах катался?
– Немного. Главным образом в Теллурайде.
– Звучит неплохо. Кстати, хотела тебе предложить, но не успела: если опять куда-то соберешься, я могла бы поливать твои комнатные растения или забирать почту. Только скажи.
– Спасибо за предложение, только у меня нет никаких комнатных растений. Я не держу цветов, потому что довольно часто не ночую дома. Работа такая.
Сказав это, я обернулся через плечо, словно для того, чтобы удостовериться в правильности своих слов. Наверное, мне следовало пригласить Джейн на чашечку кофе, но вместо этого я спросил:
– Ты, наверное, торопишься на службу?
– Да.
– Я тоже, так что извини – мне нужно бежать. Давай как-нибудь, когда все утрясется, сходим в кино или пообедаем вместе?
Мы оба любили фильмы с участием Де Ниро. Это была единственная вещь, которая нас объединяла.
– Отлично. Позвони мне, когда будешь свободен.
– Обязательно.
Закрыв дверь, я вернулся на кухню, упрекая себя за то, что не пригласил девушку войти. Когда я закрывал крышку ноутбука, на глаза мне попалась стопка бумаги толщиной с дюйм, лежавшая рядом с принтером, – мой неоконченный роман. Я начал работать над ним больше года назад, однако конца ему все еще не было видно, и я сомневался, допишу ли я его вообще. Предполагалось, что роман будет о литераторе, который попадает в аварию на мотоцикле и, получив паралич всех четырех конечностей, нанимает на средства от страховки прелестную молодую женщину, студентку местного университета, чтобы она печатала на машинке текст, который он будет ей надиктовывать. Вскоре, однако, горе-писатель обнаруживает, что машинистка по своему усмотрению редактирует и перекомпоновывает все сказанное им. Кроме того, ему открывается нелицеприятная правда: молодая женщина пишет гораздо лучше, чем он. Проходит некоторое время, и бедняга уже ничего не диктует, а только молча сидит и слушает, как стучит печатная машинка. Из творца он становится пассивным наблюдателем, и ему все сильнее хочется задушить девицу своими собственными руками, но руки не слушаются. Словом, сущий ад…
Так или иначе, черновики оставались на столе, и время от времени я испытывал искушение взяться за них снова. До сих пор не понимаю, почему я не убрал их в нижний ящик стола, где пылился еще один незаконченный роман, начатый несколькими годами раньше и тоже брошенный на полпути. Наверное, подсознательно мне хотелось, чтобы рукопись лежала на видном месте, стимулируя новые позывы к творчеству.
Когда я пришел на работу, отдел новостей «Роки-Маунтин ньюс» был еще пуст и безлюден. Разумеется, утренний редактор и пара ранних пташек из числа хроникеров уже торчали за своими столами, однако, кроме них, я никого не встретил. Большинство наших сотрудников обычно начинают подтягиваться часикам к девяти, а то и позже.
Первую остановку я сделал в кафетерии, подкрепившись там еще одной чашечкой кофе, а затем заглянул в библиотеку, где меня ожидал толстый конверт с моим именем, небрежно написанным сверху. Вознамерившись поблагодарить Лори, я обнаружил, что ее стол пуст; очевидно, мисс Прайн тоже пока не прибыла на работу.
Вернувшись в отдел новостей, я бросил взгляд через прозрачную стенку в кабинете главного. Гленн был уже на месте и, как всегда, говорил по телефону. В общем-то, он не был мне нужен, и я взялся за свою обычную рутину, просматривая поочередно свежие номера «Роки-Маунтин ньюс» и «Пост».
Мне всегда нравилось наблюдать перипетии борьбы двух ведущих денверских газет. Если бы я вел статистику, то перевес по очкам давали бы, наверное, только эксклюзивные статьи и обзоры, так как в остальном наши гиганты писали, как правило, об одном и том же (и почти одними и теми же словами). Образно говоря, это была затяжная позиционная война, хотя в реальности ее сомневаться не приходилось.
Обычно я читал нашу статью, потом статью конкурентов и пытался разобраться, чья написана лучше, кто сумел копнуть глубже и добыть больше информации. При этом я старался судить беспристрастно, и по большей части это удавалось мне без особого труда. Кое-кто из тех, кто работал рядом со мной, еле-еле тянул лямку, и я только радовался, когда «Денвер пост» удавалось лягнуть их в жирный зад. Впрочем, в подобных мыслях я вряд ли когда-нибудь признался бы добровольно.
Таков был характер нашего соперничества и самого газетного бизнеса. Мы конкурировали не только с другими изданиями, но и друг с другом в пределах «Роки-Маунтин ньюс»; именно этим, кстати, и объяснялось повышенное внимание к моей персоне, которое я ощущал всякий раз, заходя в отдел новостей. Конечно, для некоторых молодых репортеров я был почти героем, обладающим незаурядным талантом, написавшим кучу статей и всегда имеющим наготове пару-тройку сенсаций. Для других же я, несомненно, оставался бельмом на глазу, этаким зарвавшимся наемным писакой, незаслуженно занимающим тепленькое местечко под крылом редактора. Или динозавром, которого давным-давно пора завалить. Я нисколько не обижался на коллег: такие чувства были мне понятны и, окажись я на их месте, навряд ли и сам бы думал иначе.