Страница 3 из 74
У меня аж мигрень отступила.
— Сорок пять… ну, это же королевская выставка… там судьи международного класса… и вообще, мы должны были еще паспорт предоставить, а его нет… поэтому пришлось доплатить…
Сорок пять.
Сорок и еще пять. Да за эти деньги… мы бы жили два месяца! Мы и планировали за них жить два месяца, потому как с работой вновь было неясно. Точнее, ясно, что в ближайшем будущем работы мне не видать. А теперь что?
— Ты только не волнуйся! Вот увидишь, у нас с котиком все получится! — Грета подтолкнула меня к двери. — Иди, приляг… ты вон, вся белая стала… мигрень, да? А хочешь, я тебе чаечку сделаю…
— Сорок пять…
— Это всего-навсего деньги! Скоро мы разбогатеем… вот увидишь…
Не увижу.
И вообще вряд ли до того счастливого момента доживу.
Но я позволила себя уложить. И Грета в приступе угрызений совести, не иначе, накрыла меня пледиком. Тем самым розовым, отчетливо пованивающим кошатиной…
— Сорок пять золотых, — прошептала я, прежде чем лавина боли накрыла меня с головой.
Нынешний приступ длился сутки, а такого со мною давненько не случалось. Вообще в годы младые, как и в юные, я была на диво здоровым ребенком, не подверженным не то, что мигреням, но и обыкновенным простудам. А вот в университете и началось.
В первый раз я слегла аккурат перед выпускным, и не сказать, чтобы сильно опечалилась. Чего мне там делать? Смотреть, как Глен кружит вокруг моей заклятой приятельницы, а на меня, если и смотрит, то с сочувствием, что поганей всего, искренним.
Как же… я осиротела.
И заодно уж лишилась места при управе, которое полагала своим, но… в общем, завидной невестой я и в лучшие времена не являлась. Как бы там ни было, но приступ головной боли почти спас меня… потому я и не стала обращаться к целителям.
Подумаешь, голова разламывается на части. Авось до конца не разломится.
К сожалению, у головы имелось собственное на сей счет мнение. Разламываться она повадилась с завидною регулярностью, как правило приурочивая разломы к тем или иным значимым событиям моей жизни, будь то встреча с потенциальным клиентам или очередной визит в участок за Гретой…
А теперь вот котик.
Целитель же, к которому я обратилась, лишь руками развел. Мол, внешних причин для болезни нет, а внутренние… на поиск причин внутренних требовалось небольшое состояние, которого у меня не было. Вот и жили мы втроем, Грета, я и моя мигрень.
Теперь и котик присоединился.
То, что котик за упомянутые сутки не исчез, я поняла по стойкому запаху мочи, которым пропиталась клетка. И запах этот, мешаясь с ядреным смрадом Гретиного средства, создавал на кухне воистину убойную атмосферу.
— Тебе уже лучше? — сестрицу запах, похоже, нисколько не беспокоил.
Вооружившись ведром и кисточкой, благоразумно привязанной к ручке швабры, она пыталась покрыть котика целительною мазью. Котик же в свою очередь протестовал, как умел, а умел он громко.
С переливами.
Кошачий вой заглушал ласковый Гретин голос.
— Ну же, дорогой, это совсем-совсем не больно…
Котик выгибал спину. Бил лапами по кисточке и швабре, швабра тряслась, смесь разлеталась по всей кухне…
— Котика подержишь? — Грета ведро отставила. И кисточку убрала.
— Нет.
— Я одна не справлюсь.
Она никогда не справлялась одна…
Котик уставился на меня. Единственный глаз его пылал праведным гневом, а из приоткрытой пасти текла слюна. Я же в свою очередь обратила внимание не столько на слюну, сколько на клыки и когти.
— А… — Грета тоже взглянула на когти и поняла, что котик будет биться до последнего. — А… ты можешь его упокоить?
— Совсем?
— На время. Чтобы я его намазала… и глаз промыть надо… слушай, у тебя ведь по целительству отлично стоит! Подлечи…
Котика мне было искренне жаль. Да и вряд ли мой отказ поспособствовал бы возвращению денег. А с целительством у меня и вправду неплохо получалось. Во всяком случае, знала я одно заклинаньице, способное погрузить котика в беспробудный сон на суток этак на трое. Правда, аккурат на кошках его не пробовала, но все когда-то бывает впервые.
К удивлению своему заклинание сработало.
Глаз потух. А котик завалился набок.
— Помой его сначала, — посоветовала я сестрице.
А спустя полчаса обнаружила себя стоящей у корыта. Вот никогда не могла понять, как это у нее получалось?
— На голову лей аккуратно, — Грета была рядом, выполняя самую ответственную часть работы: она держала бессознательному котику голову. — Чтобы в уши не попало… а то ведь с отитом баллы снимут… и вообще, может, ты ухо зашьешь?
Шить там было нечего.
Котика мы мыли долго, да и то я не была уверена, что удалось вымыть всю грязь.
— А теперь клади его на стол! — Грета от нетерпения приплясывала. Что и говорить, эксперименты моя сестрица любила всей душой, мне же оставалось радоваться, что ныне экспериментировать будут не на мне. — Он точно спит?
— Точно.
Пустую глазницу я промыла.
И клещей поснимала, хотя и не сомневалась, что обработки Гретиной мазью они точно не выдержат…
— Знаешь, — Грета наносила свое чудо-средство щедрым слоем, — я вот что подумала… давай назовем его Барсиком?
— Зачем?
— Ну… надо же как-то его назвать… а Барсик — это самое что ни на есть кошачье имя… слушай, а морду мазать?
— Не знаю.
Барсик спал.
— Если не мазать, то… как-то не так выйдет, — Грета с сомнением осматривала кошачью морду. И я, подумав, согласилась, что да, выйдет определенно как-то не так… пушистый кот с плешивой мордой.
— Мажь. Только аккуратно.
— И без тебя знаю…
Следующие два дня прошли в благословенной тишине, что не могло не насторожить. Грета самозабвенно улучшала состав зелья, желая не только восстановить бедному Барсику шерсть, но и придать ей необычный окрас. И на сей раз вдохновение накрыло сестрицу с головой.
Я не мешала.
Признаться, я старалась вовсе не показываться на кухне, поскольку вид ее, разгромленный, наполненный разнообразными ароматами, ни один из которых не способствовал аппетиту, ввергал меня в тоску… а еще и деньги закончились.
Они вообще имели обыкновение заканчиваться как-то слишком быстро. И хотя тетушкины уроки прикладной экономии не пропали даром, но даже она, женщина во всех смыслах достойная, не умела обходиться вовсе без денег.
А крупы, той самой, ненавистной перловой, почти не осталось.
И муки. Не говоря уже о яйцах, масле и молоке, которое в скором времени грозило перейти в разряд предметов роскоши. Все шло к тому, что рано или поздно, но мне придется покинуть пока еще уютный — запахи с кухни уже просачивались на второй этаж — домик и заняться поисками работы.
Естественно, мысль об этом не успокаивала.
И когда раздался стук в дверь, я с надеждой подумала, что работа сама меня нашла…
Не работа.
За дверью стоял эльф.
Тот самый.
Как же его… Тинтониэль… Танитониэль… или еще какой-то там «эль»? Не суть важно, главное, что делать этому «элю» в нашем захолустье было совершенно нечего.
— Здравствуйте, — сказал он низким голосом, от которого у меня волосы на затылке зашевелились. Или не от голоса, но от какого-нибудь котикова подарка?
Думать о блохах не стоило, потому что шевеление моментально перешло в зуд.
— И вам доброго дня.
Я сцепила руки в замок, сдерживаясь, чтобы не запустить их в волосы.
Это не блохи.
Не блохи!
Сила воображения… оно у меня живое без меры!
Может статься, что и эльф мне примерещился. Я закрыла глаза и пребольно ущипнула себя за руку, это, по слухам, спасало от галлюцинаций, но увы, не в моем случае.
Эльф не исчез.
И не поблек даже. Он стоял на пороге, окутанный солнечным светом — надо же, лето пришло, а я и не заметила — прекрасный, как эклер, сожранный в полночь… и столь же недоступный, поскольку эклеры давно уже были в списке предметов роскоши.