Страница 27 из 36
— Учитель, вы говорите о царстве Шибальбы?
— Скоро ты сам узнаешь обо всем, Тутуль-Шив, — уклончиво ответил он. — Я заключил договор с богами обоих миров и не могу тебе сейчас все объяснить. Знай только, что это наш с тобой последний разговор.
Тутуль-Шив еще хотел спросить о чем-то, но чилам жестом остановил его.
— Когда ты вернешься, у тебя будет Священный череп.
Береги его, ты должен воспользоваться его силой тогда, когда для этого настанет время, — с этими словами мудрый учитель исчез…
Тутуль-Шив слышал о том, что его далекие предки по линии матери с помощью черепа добывали ритуальный огонь. Но пришедшие к власти тольтеки боялись, что его пламя может разжечь не только ритуальные полоски бумаги, обагренные кровью правителей. Они боялись магии, боялись порабощенного, но не сломленного ими народа. И священная реликвия была отправлена туда, откуда, по преданиям, она и появилась.
Наконец, обессиленный тяжелейшим подъемом, Тутуль-Шив ухватился за гибкие стебли кустарника, росшие у края колодца. Еще с минуту он собирался с силами, затем подтянулся, перекинул ногу через край и вылез на поверхность. Халач-виника выбрался неподалеку от жертвенной платформы, с которой три дня назад шагнул в неизвестность. Его мутило. Разбитые стопы и пальцы рук все сильнее пылали огнем, тело казалось одним сплошным синяком. Помутневшим от боли взором он заметил троих жрецов. Ни живые ни мертвые, словно каменные изваяния, они застыли на краю платформы.
Превозмогая боль, он наконец избавился от перекинутой через плечо ненавистной сумки, удушливой петлей стягивавшей грудь. На примятую траву выкатился череп, выточенный из цельного куска горного хрусталя.
Жестом халач-виника подозвал жрецов. В их обязанности входила встреча посланца богов — в том случае, если бы капризные боги все же надумали отправить жертву из царства теней назад в мир людей. И вот наконец произошло то, чего не видали многие двадцатилетия[26] — посланец вернулся! Это могло означать только одно: грядут большие перемены. В глазах служителей Кукулькана читалось благоговение и страх. Понимая, что для врагов его возвращение нежелательно и что они предпримут любые шаги, чтобы оно осталось незамеченным, Тутуль-Шив решил действовать незамедлительно. Стараясь говорить как можно тверже, он приказал одному из ахменов оповестить жителей Чичен-Ицы о его возвращении из царства Шибальбы, теперь его устами боги будут изъявлять народу свою волю. В доказательство он предъявил Священный череп. Жрецы упали ниц, бормоча молитвы, а самый юный из них побежал в город, разнося по округе небывалую весть.
От жрецов халач-виника узнал о взятии города, пленении Хапай Канна, о предательстве Игуаль Син Тамина и о том, что Ош-гуль со своим войском направился в Ушмаль. Теперь он непременно отомстит каждому из своих врагов, но пока предстояло привести в порядок свои мысли и взять себя в руки. Пройдя через многие войны, испытания и удары судьбы, халач-виника Ушмаля понимал, что ненависть — нехороший советчик, она не должна затмевать его разум. Набираясь душевных и физических сил, он сидел у жертвенного колодца, отрешенным взглядом наблюдая за тем, как вокруг него, исполняя религиозные танцы, жрецы вперемешку с молитвами пели религиозные гимны. Странные вещи происходили с Тутуль-Шивом. В его голове вдруг возникали образы неизвестных ему людей из прошлого, настоящего и отдаленного будущего, сцены из их жизни. На смену им приходили голоса, призывающие исполнить долг, предначертанный свыше. Халач-виника Ушмаля слышал звуки джунглей и замирающую в страхе тишину, которую разрывал грозный рык священного ягуара. Долго не мог понять великий человек Страны низких холмов, откуда эти видения, пока случайно не заметил легкое свечение, исходившее из кожаной сумки. Опустив руку на Священный череп, он почувствовал, как его тело наполнилось былой силой, а затуманенная болью и усталостью голова вдруг просветлела. Мысли стали ясными, а план последующих действий обрел четкие контуры.
Наконец посланец богов приказал жрецам отнести его в город. К тому времени по обеим сторонам дороги, идущей от Священного колодца к главной площади города, собрались сотни горожан, желавших своими глазами увидеть живое божество. Покачиваясь в палантине под взглядами тысяч восхищенных глаз, Тутуль-Шив размышлял о превратностях судьбы. Возможно, что жрецы, несущие сейчас его к величию, еще совсем недавно вели его по этой дороге в совершенно ином статусе…
…Сбитый с толку, оглушенный Гурковский молча взирал на скопище народа в пестрых одеяниях. Огромные полутораметровые перья, украшающие яйцеголовых франтов, копья, луки — все это походило на грандиозное театральное представление или на чересчур реальный сон. Однако он быстро сообразил, что никакой сон не сможет передать то удушающее влажное облако, нависшее над ним и всей «труппой». Гурковский вспомнил, как задыхался, а затем словно в тумане очнулся на дне какого-то колодца. Хотя сперва ему показалось — на дне гигантской кружки. Наверное, от удушья ему привиделся кошмарный мир, в котором слова разрывались с силой артиллерийского снаряда. Затем Гурковский полз по отвесной стене, видимо, это была какая-то гора. Все это с ним происходило по ту сторону пелены цвета топленого молока. Зато теперь его голова прояснилась. Он сидел на деревянном кресле, накрытом шкурой ягуара. В правой руке он сжимал копье, а левой указывал на какого-то человека, одетого, вероятно, по последнему слову моды.
Обилием бус, браслетов и прочих украшений, осанкой и татуировками на лице он заметно выделялся на фоне остальных «денди». Гурковский отметил, что некоторые татуировки были совсем свежими. Стояла гробовая тишина. Почти все участники спектакля находились под навесом из пальмовых ветвей, поддерживаемых сотней каменных колонн, выкрашенных киноварью из его видений. Сам Гурковский восседал на возвышении, а молчаливый «денди» стоял чуть в стороне. Не опуская затекшей руки, он еще раз осмотрел замершую, словно в ожидании какого-то чуда, многотысячную толпу… И вдруг словно кто-то выключил свет. Холодные хлопья тумана цвета кофе с молоком затянули его разум…
…Тутуль-Шив все рассчитал верно. Главная площадь Чичен-Ицы уже не могла вместить всех желающих. Теперь никто не мог убить его, не объяснив причины исступленному в религиозном порыве народу. Тутуль-Шив знал, что по закону его должны были подвергнуть испытанию халач-виника. Простому человеку, не ведавшему законов движения звезд, знаний счета, время посевов, уборки урожая и многого другого, о чем знают жрецы и чему они обучают детей знатных вельмож, никогда не пройти этого испытания. По существующим обычаям Тутуль-Шив уже проходил его, когда вступал на престол Ушмаля, и, разумеется, сумеет пройти сейчас. Не было в учениях жрецов того, чего бы не знал великий человек Ушмаля! Появление носилок вызвало неописуемый восторг. Многие в толпе были свидетелями того, как воды жертвенного сенота приняли Ах-Суйток-Тутуль-Шива. Некоторые из них даже слышали, как халач-виника Ушмаля предупреждал о своем возвращении. И теперь эта новость, обрастая все новыми невероятными подробностями, уже успела облететь город.
На площади поднялся такой силы гвалт, что стоявшие рядом с трудом понимали друг друга. Люди пели религиозные гимны, били в тункули, отовсюду доносилась игра раковин-горнов и флейт. Площадь клокотала, неистовствовала, ликовала, встречая пророка. Конечно, дела наместников богов на земле не должны были касаться простолюдинов, но жители Чичен-Ицы с сожалением относились к незавидной участи их бывшего правителя Чак Шиб Чака. Им было не понять, почему богам угодно посадить на трон его младшего брата, к тому же еще и ах-хольпопа, вступившего в сговор с халач-виником Майяпана. Своенравный и жестокий Майяпан никогда не был в чести у подданных страны Чен, да и непросто было забыть вчерашнее поражение, в ходе которого погибли сотни соплеменников, а многие мужчины и женщины попали в рабство и сейчас направлялись к жертвенным алтарям Ушмаля. Но теперь, после возвращения Ах-Суйток-Тутуль-Шива, все должно встать на свои места. Люди ждали перемен. Халач-виника чувствовал настроение народа и в скором будущем собирался непременно использовать их крамольный дух, но пока три дня и две ночи он должен будет сидеть в храме тысячи колоннад. Все это время тринадцать жрецов во главе со знакомым ему чиламом Игуаль Син Тамином будут подвергать Тутуль-Шива испытаниям. Для начала он должен перечислить всех своих предков по линии отца и матери, чтобы жрецы убедились, что испытуемый действительно относится к альмехенооб[27]. Затем пересказать Книгу Советов. И лишь после этого жрецы приступят к серьезным испытаниям.
26
Двадцатилетие — один из основных циклов системы исчисления у майя.
27
Альмехенооб — те, у кого есть отец и мать, то есть класс знати, к которому относятся сановники и жрецы.