Вспомнить всё

–Василий Николаевич, как называется это место?

–Копылово, – ответил он. – Тебе это о чем–нибудь говорит?

Я пожал плечами:

–Я думал, что Волга должна быть гораздо шире.

–Волга слева от нас, а это – судоходный канал. Копылово – полуостров, упирающийся в плотину. Когда–то это был остров, но при строительстве ГЭС его соединили с берегами.

–А город?.. Как называется город?

–А разве я не говорил? – удивился Василий Николаевич и ответил: – Автоград.

–Автоград… Автоград… – задумчиво повторил я, пытаясь определить, знакомо ли мне это название.

Да, определенно, это сочетание звуков эхом отзывалось из глубины памяти, но я не мог представить ничего конкретного. Только ощущение чего–то близкого и… давнего наводило на мысль, что с городом у меня существовала довольно крепкая связь.

–Ты бывал здесь? – спросил Иванов, испытующе глядя на меня.

–Да, кажется, да… И не раз, я думаю.

–Вот как?.. Тогда напряги свою зрительную память. Визуальные образы наиболее стойкие, особенно у людей с развитым воображением.

Я последовал совету старого врача и стал с особым вниманием рассматривать медленно плывущие навстречу пейзажи.

Дорога стала взбираться на тело плотины, и вскоре я увидел почти весь полуостров, по правую сторону которого пролегал канал, ведущий к шлюзам, а по левую широко раскинулась Волга. В туманной дымке темнели гребни гор, к которым тянулось гигантское строение – ГЭС, у подножия гор дымил игрушечной трубой какой–то завод. Я успел разглядеть и карликовые дома, расположенные правее, прежде чем Василий Николаевич повернул на дорогу, пролегающую по плотине. Старенькие «Жигули» сразу же оказались в потоке машин, катящих в сторону большого города. Его кварталы были теперь видны как на ладони, и у меня снова появилось ощущение, что я прекрасно знаю этот город. Хорошо, что от этих странных мыслей теперь не кружилась голова. И не раскалывалась от невыносимой боли. Можно разобраться, можно все расставить по местам.

Вдруг слева от шоссе загромыхал грузовой состав. Металлический перестук его колес неприятно поразил меня. Казалось, он проник в самую душу. Он резонировал с ударами сердца и провоцировал беспричинную тревогу. Где–то в глубине подсознания звякнул корабельный колокол, предупреждая о чем–то важном и призывая к предельной концентрации. Шум проходящего состава явно напоминал о событиях, имеющих ко мне самое непосредственное отношение. Я должен был вспомнить, что означает этот металлический грохот и скрежет, вспомнить любой ценой.

От напряжения на лбу выступили капли пота. Я даже закрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало меня. На какое–то мгновение мне показалось, что я начинаю что–то припоминать. Правда, образы, возникшие в моем воображении, были смутными. Ночное шоссе, свет фар, нарастающий грохот состава, резанувший по сердцу гудок локомотива – все это пронеслось передо мной в секунды. Промелькнуло и исчезло. Я чувствовал, еще одно усилие, еще чуть–чуть, и я вспомню, что они значат. Но, как видно, еще не пора… Я мешал сам себе, вот в чем дело. Я как бы схватился сам с собой, Ну какая уж тут победа. Сплошная ничья – на все времена.

Открыв глаза, я понял, что мы сбавили скорость перед постом автоинспекции. Уже показалось высокое кирпичное строение со стоящими возле него бэтээром и патрульными машинами, потом фигуры автоматчиков в форме…

Тревожный сигнал в моем мозгу теперь не просто звенел – он кричал, предупреждая о смертельной опасности. Меня бросило в жар, я был словно в лихорадке. Невероятное напряжение мозга заставило миллиарды нейронов перестроиться и образовать новую сложнейшую сеть, приоткрыв на какое–то время доступ к ячейкам памяти, из которых хлынули фрагменты воспоминаний.

…Ночь. Урчание мотора и шелест шин. Я еду в машине, но не в легковой, а в кузове, похожем на железную клетку с зарешеченными окнами. Мои руки сцеплены за спиной наручниками, и я пытаюсь освободиться от оков, осторожно орудуя на ощупь небольшим загнутым гвоздем. Передо мною, на противоположной лавке, сидят двое. Их лиц я не вижу из–за падающего в лицо света лампы, но знаю, что они отвратительны. Я ненавижу их, смертельно ненавижу, как и того, что ведет машину. Его я вижу через открытое в кабину окошко, которое тоже зарешечено. Все трое в форме сотрудников милиции и вооружены. Они говорят мне какие–то мерзости и гнусности, то и дело разражаясь отвратительным смехом. Холодный черный ствол автомата, направленный мне в живот, держит меня в напряжении. Но страха я не испытываю. Я знаю, что оружие на предохранителе, но дело не в этом. "Похоже, мне вообще наплевать на смерть и на то, что будет со мной. Я чувствую себя очень странно и даже не знаю, жив я или уже мертв. Моя душа как бы отделилась от тела, но еще продолжает его контролировать, заставляя действовать только ради одной цели – мести. Ненависть – вот то огромное, всепоглощающее чувство, которое придает мне силы.

…Машина притормаживает у поста на плотине – я понимаю это по отблескам фонарей на темной воде. Тот, что в кабине, о чем–то говорит с подошедшим к машине охранником, и автомобиль снова мчится вперед…

Наконец замок наручников поддался гвоздю, и мои руки ощущают свободу. Но я не тороплюсь, как раненый зверь, выжидая удобного момента для броска на врагов. Я готов умереть в этой последней схватке, но прихватить с собой в небытие хотя бы одного из них.

Мой последний путь в никуда заканчивается. Я в этом уверен, но не знаю, где именно должно было произойти то, на что намекают мои палачи.

Где–то неподалеку начинает громыхать состав. Я стискиваю наручники в кулаке, как кастет, и собираю в одно целое все свои силы. Пронзительный гудок заглушает все звуки в машине и приводит в действие спусковой механизм, высвободивший наконец разрушительную силу моих мышц. Молниеносный удар правой руки обрушивается точно на переносицу одного из мерзавцев. Второй успевает среагировать, инстинктивно поставив блок моему следующему удару. Завязывается схватка. Я задыхаюсь от боли и ярости, нанося своему противнику сокрушительные удары в таком бешеном темпе, будто в меня вселился сам дьявол. Фактор внезапности и нечеловеческая ярость на моей стороне. Вряд ли эти продажные менты ждали такого от полутрупа, каким я казался все это время. Схватка длится секунды. Враг изуродован, ни о каком сопротивлении не может быть и речи. Я, метнувшись к двери кузова, рву что есть силы ручку…

Я очнулся от толчка в плечо и открыл глаза. Тяжело и часто дыша, я ошалело озирался по сторонам, не понимая, где нахожусь, пока не услышал голос Василия Николаевича:

–Сережа, что с тобой? Тебе плохо? Ты такой бледный.

–Нет–нет, ничего… – пробормотал я, приходя в себя и вытирая ладонью пот со лба. – Наверное, укачало немного… Все в порядке.

Я не стал рассказывать своему спасителю о проблеске памяти, посчитав, что это откровение еще больше может осложнить наши отношения. Одно я понял: не случайно в моей памяти укоренилось отвращение к сотрудникам милиции. Образная память отождествляет их с чем–то грязным и кровавым. Вот только почему они хотели прикончить меня? Ну, что глумились – это понятно, по другому–то не умеют. Впрочем, что ж, весьма кстати позубоскалили – на свою голову. Я тут же свернул этот мрачноватый видеосюжет и отбросил его на периферию сознания. Большего из него выжмешь. Никаких ответов, только слабая зацепка. Фургон с ментами. Рукопашная, бегство. Что ж, неплохо, Сергей или как там тебя на самом деле…

Мы уже выехали с плотины, впереди показался железнодорожный мост. Шоссе проходило под мостом, и я почему–то подумал, что сразу за ним должно быть кольцо, развязывающее главную дорогу с примыкающим к ней ответвлением, идущим вдоль железнодорожной насыпи.

Предчувствие меня не обмануло. Едва мы миновали мост, как Василий Николаевич перестроил машину в левый ряд и через кольцо свернул налево, на ту самую дорогу, которую я мысленно представил минутой раньше. Странная штука – человеческая психика. Я легко узнавал городские пейзажи, но не мог вспомнить ни своего имени, ни отца, ни друзей и врагов… Скорее всего, для того, чтобы память заново приоткрыла доступ к своим кладовым, нужна была сильная встряска, некий мощный раздражитель, наподобие того гудка тепловоза, но его нельзя было вызвать вновь одним лишь желанием. Я оставался заложником случая, и с этим приходилось мириться.