Жмурки со Вселенной

– Алло, Лили. Ты чего так заулыбалась? Где место-то находится?

– На Тургеневском. Это бывший «Гараж». У меня просто поднялось настроение. Слушай, шампанское с моего дня рождения еще осталось, давай его откроем?

Григ ворчит, подходит к холодильнику, смотрит на часы:

– Еще утро совсем. Ты чего?

– Ай, отойди тогда, сама открою.

Толкаю Грига, он не отходит, но раздает советы:

– Не тряси ее, это же тебе не сок. Давай, утренний алкаш, сам открою.

После несколько мучительных попыток шампанское фонтаном выливается на пол, капли попадают на стену, где карта желаний, на растения и немного на кота.

– О, это к счастью.

– Ага, к счастью, тащи тряпку быстрей, пока кот тоже не присоединился к утреннему пиру.

После выпитого шампанского энтузиазм насчет уборки падает, а вечер заканчивается просмотром очередного сериала и серфингом в социальных сетях.

06:33. Пятница, утро, долгий выбор наряда. Приготовленный с вечера костюм мне уже не кажется удачным вариантом для сегодняшнего мероприятия. Красное платье слишком вычурное, серое – только для обеда с монахинями, оранжевое с птицами – хороший вариант, но к нему нет пояса. В итоге выбираю классическое черное платье, чуть ниже колен и с открытой спиной в качестве тонкого намека на то, что я совсем не монашка, правда, дышу в нем с трудом – узкое настолько, что лучше в нем не садиться.

Кофе, пробки, еще один кофе, офисная болтовня, волнение по поводу предстоящего события, и наконец время на телефоне показывает любимое сочетание чисел: 18:00. Переодеваюсь в офисном туалете. Заезжает Григ, и нас ждут очередные пробки.

Как будто смотрю на себя в ускоренной перемотке, все мои движения и движения окружающих увеличиваются.

Толпа людей хаотично движется на парковке. Григ моргает фарами, чтобы они разошлись, высаживает меня возле входа. Вывеска «Время» с вензелями переливается.

Но внезапно появляется надпись с громоздкими, толстыми буквами «ГАРАЖ», и эти две вывески начинают чередоваться с удвоенной скоростью. Не могу разобрать, почему это происходит, и звук в голове, словно мозг – это Windows, который оповещает об ошибке.

С трудом открываю серую дверь, пугает отражение в зеркале: на меня смотрит панк с моими глазами, а сверху со злостью глядит старуха. Прохожу вперед, снимаю шапку и пальто, подхожу к гардеробу. Здесь звучит шепот маленькой девочки. Знакомый голос. Звуки раздражают, кричу, чтобы она заткнулась. Но тик-тик-тик-тАк-тик-тик-тик-тАк продолжает раздаваться в моей голове. Затыкаю уши и кричу что есть силы.

Глава 4 Заново

Гул в ушах, крики, сигналы скорой или пожарной машины, не разобрала. Мне казалось, что возле меня тысяча людей, воздуха не хватало, люди орали, чтобы прекратили снимать и убрали телефоны. Мы живем во времена блогеров, фотографов, безымянных комментаторов в соцсетях, но не среди врачей, учителей или продавцов мороженого из старого парка детства. Не знаю, почему мне тогда это пришло в голову. Вокруг витал запах горелых волос, а так хотелось именно туда – в тот парк. Там мы часто гуляли с папой, съедали по пять стаканчиков: каждому по два, а пятое делили пополам, папа съедал верхушку, а я доедала. Обожала набухшую вафельку, которая таяла во рту. Пломбир из детства самый вкусный. Дети в парке смеялись. Папа звал меня к себе, он покупал нам мороженое. Побежала к нему, наконец-то я его обниму. А продавщица почему-то грозно посмотрела на меня и сказала: «Ну уж нет, только не в мою смену, давай, девочка, возвращайся».

Вернулась, но ощущение, что нырнула в лаву. Воспоминания вечера из «Времени» остались для меня разорванными: спрашивали мое имя, как связаться с родными, следователи приходили, но им не давали даже договорить. Пропасть в памяти, долгий сон, но уже без путешествий к отцу, без парка и без ускоренной прокрутки жизни.

Первое воспоминание в реальности – это разговор с врачом и куча непонятных медицинских слов. Операция прошла, удалили некротизированные участки. Ожоги кожных покровов, деформация чего-то там. Слова врача вносили больше сумбура, чем ясности.

– Ваше текущее положение сейчас не приговор, а просто ограничение. Надо подождать пару месяцев. Держитесь.

Дверь захлопнулась, доктор, видимо, вышел. Мы остались вдвоем с Григом, хотя точно не знала, кто еще находится рядом.

– Держитесь? Он это серьезно?

Я не стала отвечать на вопрос Грига, после он еще добавил: «Ага, держитесь там».

Врач не объяснил, что со мной, но Григ немного перевел с медицинского на простой: у меня сотрясение мозга, синяки, ушибы, рваные раны и, главное, проблемы со зрением. У меня пострадали ресницы, веки, слезные железы, деформировалась роговица. Григ задал самый дурацкий вопрос:

– Ты как?

Меня словно окатили ледяной водой. Ненавидела этот вопрос. Лютая неприязнь началась после папиной смерти. Похороны бабушки же удвоили ненависть. Никогда на него не отвечала, хоть и понимала, что люди просто проявляли учтивость. Григ следом задал другой вопрос:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Не знаю.

В палате воцарилась тишина. Григ, видимо, не знал, что еще спросить, а я не знала, хочу ли отвечать. На автомате руки щупали тело, лицо. Не верила, что находилась в больнице, еще буквально пару мгновений я разглядывала дурацкие часы в холле музомастерской, и вот теперь лежала вся перебинтованная. Мир изменился за считаные секунды. В моей голове безнадежно раздавались крики: «Нет, нет, это не со мной, это не я». Григ кашлянул.

– Как будто мы сейчас играем в жмурки, только вместо шарфа на моих глазах повязки. Может, это всего лишь сон?

– А еще доктор сказал…

– Как там кот?

– Кот? Нормально, что ему будет. Я сегодня утром к нему ездил, за эту неделю похудел. Его кормила наша соседка.

– Хорошо. Хочу поспать, наверное, эти капельницы со снотворным.

Натянула одеяло до плеч. В ушах слышала какой-то гул, шумел ли это Григ или нет, но звука закрывшейся двери не слышала. В палате меня раздражал еле слышный шепот и ужасно громкие часы, кто, вообще, в палатах вешает часы?

Не верила поставленным диагнозам. Потеря зрения? Такое не могло случиться со мной. Хотелось просто накрыться одеялом, как в детстве. Казалось, что все происходило во сне или с какой-нибудь героиней фильма. Вселенная так не могла поступить, ведь я столько визуализировала, столько посылов отправляла в космос. Это все не со мной, точно, а как же мои мечты?

В первые недели после больницы много спала. Мне казалось, только и делала, что спала. Меня мучили кошмары: огонь, толпа, крики о помощи. Запах гари так и не уходил. Как будто не просыпалась, не проживала день, и со мной говорили только сквозь сон, давали какие-то таблетки, снова и снова по мне бежали острые шпильки. Ела я тогда вообще что-нибудь, кроме лекарств?

Терла уши, чтобы убрать шум, но с каждым днем звук увеличивался: тик-тик-тик-так-тик-тик-тик-так. Как будто та девочка сидела рядом со мной и в ухо мне шептала. Григ часто толкал меня и говорил, чтобы я закрывала глаза и спала.

Люди раздражали меня болтовней, ненужными вопросами, причитаниями: «Что же теперь будет с молодой девочкой?» Когда организм стали меньше пичкать всякой дрянью, пришло осознание, что я ничего не могу увидеть. Если точнее, все предметы выглядели расплывчатыми на сером фоне, словно мои глаза зашторили серой тканью и наложили много-много искореженных фильтров.

Григ негодовал, что в новостях мало говорили о произошедшем, никакого резонанса в соцсетях. Трагедия унесла лишь одну жизнь, и то самого главного злодея, с точки зрения обывателей, читающих информацию своей пятой точкой. Погиб только сам директор мастерской. Он помогал девушке подняться, ее удалось спасти, но его тело нашли возле скульптуры. Все пользователи интернета – они же самые главные эксперты по трагедиям – посчитали, что одна смерть – это уже хороший итог. В основном все гости того вечера отделались испугом или рваными ранами. Но только у меня из всех из них застрял в голове чертов шепот, который сводил меня с ума, «затуманилось» зрение и маячила инвалидность. И за слово «черт» даже не просила прощения, потому что феями там и не пахло.