Страница 29 из 49
Пассажир Никаноров
В пермском аэропорте,настроенье всем портя,хмуро вторгнувшись в гул,кто-то из контролеров,нудный выказав норов,в микрофон затянул:«Пассажир Никаноров,пассажир Никаноров,пассажир Никаноров,вылетающий на Барнаул…»Никаноров скрывался,хитро он оставалсяневидимкой в толпе,Может, пил пиво «Дизель»и жевал канапе,и в буфете приблизилпол-России в гульбе.Вряд ли был олигархом, —может, бомжем-огарком,непонятным себе?Может быть, на коробкахи мешках прикорнулгражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул?Может, в луже, как боров,где-то он храпанул,гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул!Может, он сдезертирилото всех дедовщин,прячась в женском сортиреот военных мужчин?И страшней приговорови зрачков черных дулголос, полный укоров:«Гражданин Никаноров,гражданин Никаноров,гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул!!!!»И смертельнее пулиу меня жжет в груди:что он ждал в Барнауле,Никаноров, найти?Бросил нас на кого онв скуку, пьянь и разгул,гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул?Как же всех наколол они куда улизнул,гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул!Может, мертвенно мрачный,Сов. Союза герой,с голодовок прозрачный,позабыт он страной?Может, где-то, отчаясь,в потайном уголкеон висит, не качаясь,на тугом ремешке?Сгинул, как сиротинка.И такая жутинка,будто голос, как финка,по кишкам полоснул,хоть кричи: «Караул!»в глушь российских просторов:«Гражданин Никаноров!Гражданин Никаноров!Гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул…»2005Царь-мужик
Царь-мужик, самородок на стебле сломавшемся кукурузном, —это он вытягивал на горбу, желваками бугрясь,гроб эпохи своей, надрываясь под грузом,от холопского страха дрожа, оступаясь в кровищу и грязь.Царь-мужик, там, в Калиновке, лапавший девок на лавках,ненавидевший терку, которой на сталинской кухне был терт,он сыграл простачка-дурачка в развеселеньких бородавкахи царю-пахану отомстил за подсунутый в пьянке под задницу торт.И за то, что внутри волчьей стаи пошел на восстаниеи разламывать начал барачную нашу тюрьму,и за то, что, все ногти о страх ободрав,из себя выцарапывал Сталина,благодарными будем ему.Не по-царски носил свою голову он,словно шляпой покрытую редьку.«Коммунизьм» для него был одним из треклятых,непроизносимейших слов.Он Гагарина и Солженицына крестный отец, да и в живописи юморист-теоретик.Сколько дров наломал, но зато сколько спас он голов!Запихали в могилу его. Сдался, капитализму могилы не вырыв.Что-то скучно без стука мужицким пахучим ботинком в ООН.От хрущевских ракет и до нынешних рэкетиров —вот зигзаги сегодняшних поствавилонских времен.Чтобы память Хрущева почтить,пригласила семья не лепилку-мазилку, а штрафбатовца-скульптора,кто его матом в Манеже покрыл.Мрамор был черно-белый, как совесть, а оттепель сунули в морозилку,и для нас, как для новояпонцев, Курилами сделался Крым.Все же лучше хрущобы, чем кров, бывшим братством народов сожженный.На могилу царя-мужика, кто отходчив бывал и жесток,его бранью когда-то крещенный, но все-таки им защищенный,опускаю нельстивый, зато и нелживый цветок…2005Памяти матери друга
Нэнси Миллнер-Гулланд[9]
Я столько раз при жизни был угроблен.Воскрес я от Сибири вдалеке —мне подарили жизнь вторую Робини Питер — на английском языке.Меня считали в СССР опасным,но помогла не кто-то, а сама,как самый первый заграничный паспорт,пингвиновская станция Зима.Я помню Сассекс… А ты помнишь, Робин,в квартирке-крохотулечке моей,как встречу наших очень разных родин,ту встречу так похожих матерей.Шампанское, как ты теперь ни пенься,но никогда не повторится он —бокала Зины звон с бокалом Нэнсиособый, нежный, материнский звон.Я интервью в газетах не читаюполитиков, играющих с войной.Я Нэнси с Зиной им предпочитаю —вот им бы я доверил шар земной.Все разное у нас — привычки, песни,но молча руку разжимаю я,и мягко-мягко на могилу Нэнсилетит, шепча, сибирская земля…Талса, OK, 4 декабря 2005вернуться9
Мать моего первого переводчика на английский Робина МиллнерГулланда. – Евг. Евтушенко.