Страница 27 из 32
Ночами я терзалась вопросом: как такое получилось? В школе мы с ними много занимались, я их записывала во все секции, студии, они у меня и в шахматы играли, и на пианино. А вот жить, получается, не научила. Страшным камнем придавило меня одиночество. Муж старался подрабатывать, устроился сторожем на свою же бывшую работу. А я подработать не могла, ковыряться на даче еле силы остались. Сначала стало сдавать сердце, дважды попадала в больницу с острой сердечной недостаточностью. Потом обнаружилась болезнь щитовидной железы, мне ее удалили, сделали две операции. Сломала руку – поднялась на табуретку, чтобы достать траву мяту с верхней полки, в глазах потемнело, едва руки подняла, упала. Опять больница.
Лежа в больничной палате, смотрела, как приходят к моим ровесницам, таким же жалким старухам, их дети, внуки. Шумные, веселые, жизнерадостные, иногда выпившие, сквернословящие, но все очень любящие своих родителей, заботливые, с мешками фруктов, лакомств. Казалось, вот, на первый взгляд, может, и не очень хорошие у них дети, зато как любят своих родителей, как благодарны им. Но чем же я (всячески стараясь дать своим детям все, что, казалось, им необходимо) заслужила такую «благодарность»? Младший сын за три недели не пришел ко мне ни разу, старший, правда, заглядывал регулярно, но никогда не забывал сразу сказать мне, что спешит, и то и дело смотрел на часы.
Соседка моя по палате неустанно молилась Богу. Тумбочка ее была заставлена иконами, утром она, кряхтя, как ни тяжело ей было, опускалась на колени перед своей тумбочкой и молилась. Когда наступал тихий час, она брала в руки религиозную литературу. Меня удивляло – она не просто образованная женщина, а преподаватель в университете, доцент, видимо, большой ученый. К ней часто приходили не только три ее сына, а еще и очень много студентов, и эти студенты так увлеченно с ней разговаривали, что видно было – они это делают не ради того, чтобы получить хорошие оценки. И такая образованная женщина, оказывается, – истинно верующая. Мне прежде казалось, что религия, вера – это удел простых людей.
Вскоре после того, как я выписалась из больницы, мой младший сын привел домой ночевать женщину. После развода он встречался то с одной, то с другой. Нам это не нравилось, мы его стыдили, и новую даму его встретили в штыки. Выговорили сыну, ночевать ее оставить не позволили. Даже милицию вызвать грозились. Сейчас стыдно вспомнить, как мы себя вели, если учесть, что через несколько дней сын ушел к этой женщине жить и прожил с ней там без малого три года.
Потом у них случились какие-то неприятности и сын сказал, что они с Мариной какое-то время поживут у нас. Марина к нам уже вместе с Витей приходила, мы звали ее на дни рождения, но все равно были недовольны тем, что они с сыном вместе – нам казалось, что наш сын мог бы найти себе молоденькую девушку, а у Марины уже был восьмилетний мальчик. Каково, казалось, принять нам в семью чужого ребенка? Надо бы внучке, сыновой дочке от первого брака, помочь, а тут чужой мальчик, которого нам навязывают во внуки. К тому же мне не нравилось, что Марина настаивает, чтобы они жили отдельно. В нашей квартире места хватало на всех, и мы были очень недовольны, что они платят такие деньги, чтобы снимать частную квартиру.
Вот пришли они жить к нам. Сын наш за последние годы изменился, стал аккуратнее выглядеть, перестал выпивать, видно было, что жизнь у него изменилась. Отец им был доволен, и Марина ему понравилась, но моя душа к ней не лежала. Что же это за невестка такая? Я ей пыталась говорить – что же это он столько кофе у тебя пьет, острое все ест, перец во все сыплет, а ты ему ничего не говоришь? Или, бывает, нет его дома вечером, а она спокойно так говорит, мол, ничего страшного с ним не случится, задержится – позвонит. Теперь я понимаю, что сильно придиралась к невестке, старалась каждую минуту ее в чем-то ужалить. Но она на все отвечала молчанием и приветливой улыбкой. «Да», «хорошо», «спасибо». Старший сын наш тоже Марину задеть старался всегда – ему не нравилось, что в доме лишние люди появились, часто говорил мне, что ему мешает отдыхать Маринин мальчик. «Внук» в ответ тоже нас дичился, не выходил из комнаты родителей часами, все только с ними. Позовут они есть его – идет, я позову – «Спасибо, я не хочу». Ну, здесь мой старший виноват, он постоянно говорил, что малыш то йогурт его взял в холодильнике, то еще что. А однажды старший сын жутко накричал на Марину, и я его поддержала. Марина расплакалась и такое нам сказала! Я пыталась заставить ее замолчать, даже ударила ее, а сын мой хлопнул дверью и выскочил за порог. Марина заявила, что мой старший сын – гомосексуалист, а все его слова о боязни женщин – только обман глупых родителей. Я была в шоке. Вечером пришел младший сын, я позвала его. Он равнодушно посмотрел на меня и сказал – ну да, это правда. Я с юношества знаю, он всю жизнь с парнями. А Марина откуда знает? Да она в первый же день жизни здесь удивилась, что взрослый мужчина таким странным тоном договаривается по телефону о свидании… с другим мужчиной. Да и вообще, сказал мне сын, у брата на работе все об этом знают. Так я опять буквально ткнулась носом в страшную правду – воспитывала одних детей, а получила совсем других, думала, что все про них знаю, а, оказывается, их жизнь для меня – потемки.
Со здоровьем у меня стало совсем плохо. Сын младший ко мне лучше относиться не стал. Придет, спросит как самочувствие, – и прочь. Зато когда Марина заболела, он так вокруг нее бегал, что нам с отцом неприятно даже смотреть было.
Не знаю, насколько Марина верующая, но, прожив с ней год, сын пошел креститься. Потом я заметила, что Марина держит в комнате иконы, мальчика своего водит в школу на религию. Мне снова было неприятно – ведь развелась, курит, а все из себя верующую строит. И не думала я, что именно от невестки узнаю про святого Шарбеля. Марина со мной последнее время тоже старалась не общаться, буркнет «доброе утро» и ждет, пока я кухню освобожу. Поругалась я как-то с ней утром, потому что она долго по телефону с подругой разговаривала, а мне нужно было в ателье звонить. Ушла она к себе, а мне так плохо стало, что думала – все, конец. Мужа дома нет, одна Марина. Лежу, стону, плачу. В глазах потемнело, душно, потом вся покрылась – меня врачи уже давно гипертоническим кризом пугали. Лежала я так, темнело мне так в глазах, потом как будто из этой темной ряби выделилось одно большое темное пятно и стало ко мне приближаться. Совсем оно ко мне близко подплыло, и я увидела очертания человеческой фигуры – старика в темном балахоне, сурового, даже злого. Он меня глухим голосом позвал по имени и стал говорить: «Все болезни твои – от стяжательства душевного. Не любишь ты никого, и родным своим не даешь тебя любить, в грех их вводишь, оттого и болезни. Не бойся, не будет ничего тебе плохого». Старик еще минуту как бы повисел в воздухе и исчез, а я почувствовала, как проваливаюсь в сон. Проспала я, наверное, много, – проснулась, когда уже была поздняя ночь, муж сидел, читал. Сказал, увидев, что я не сплю, что узнал от сына, ему Марина сказала, что мне было плохо, и что он встревожился, видя, что я так долго сплю.
Наутро я чувствовала, что произошло со мной что-то необыкновенное, но не знала, как и думать об этом, как с домашними говорить. По какой-то надобности я зашла в комнату к Марине и впервые присмотрелась к ее иконам. Там, под иконами, висело маленькое цветное изображение святого, старика в черном одеянии, который, как мне показалось, был чем-то похож на того старика, который явился ко мне во сне. Я подошла поближе и машинально провела рукой по картинке. Меня охватило какое-то странное чувство теплоты, благодарности что ли, желания что-то изменить в своей жизни. Я впервые подумала о том, что нужно и мне пойти в храм, все же годы мои уже немалые, в любой момент всякое может случиться.