Страница 24 из 32
«Это и есть твое дитя Шарбеля?» Подумалось – так ведь и есть оно…»
Можно только поражаться, читая письмо этой женщины и многие другие письма, где счастливые родители, осененные благотворной тенью святого Шарбеля, рассказывают о том, как ливанский Божий угодник не только пришел на помощь и исцелил их тяжелобольных детей, но и «поспособствовал» их обращению к вере, их духовному просветлению. Именно детям часто открывается то, что сокрыто от взрослых, зараженных «вирусом» стремления отыскать во всем рациональное зерно, объяснить все с точки зрения логики и рассудка. Девочка Аня, как видим, сразу поверила в святого Шарбеля, а мама ее, бывшая учительница, лишь хваталась за соломинку, обращаясь к нему, и, только увидев свою дочь исцеленной и счастливой, поверила по-настоящему. Воистину, у детей дорога к Богу короче и прямее, не напрасно на многих изображениях Господа мы видим Христа в окружении маленьких ангелов…
Найти силы преодолеть себя
Наверное, подобное умение слышать и внимать сокровенному голосу Неба озарило душу и маленького Юссефа Антуана Макхлоуфа. Что дальше читаем мы о нем в его жизнеописании? Сосредоточенный и молчаливый мальчик, часами беседующий с Богом на коленях в поле или у домашней статуи Девы Марии, вскоре потерял отца. Наличие в доме пятерых маленьких детей не спасло крестьянина Антуана от насильственной мобилизации. Однажды предрассветный сон семьи Макхлоуфов прервал грубый и не предвещавший ничего хорошего стук в дверь. Антуан даже опомниться не успел, как в дом ввалился сержант, которого сопровождали нескольких солдат. Сержант велел Антуану собрать походный мешок, привести в порядок семейные дела, дать последнее напутствие домашним, а затем идти к церкви, стоявшей посередине деревни; там французские военные устроили мобилизационный пункт. И это утро действительно стало для Антуана последним утром в кругу семьи. Напрасно он плакал, стоя на коленях перед равнодушным сержантом, привыкшим в каждом доме видеть такую горестную сцену, напрасно просил пожалеть пятерых маленьких детей, перепуганных всем происходившим. Бригитта же молча и скорбно опустилась на коленях перед Девой Марией. Рядом с ней молился маленький Юссеф. Больше ни жена, ни сын никогда Антуана не видели.
Два года спустя Бригитта, отчаявшись одна справляться с хозяйством, приняла брачное предложение человека, давно ее знавшего, – немолодого крестьянина, как и она, отличавшегося особенной набожностью. Этот человек стал первым духовным наставником Юссефа, он вместе с мальчиком читал религиозные книги и очень радовался тому, что Юссеф с неподдельным нетерпением ждал, когда отчим освободится от хозяйственных хлопот и развернет на коленях книгу.
Юссеф не только пас коз на горных склонах, но и прислуживал в местной церкви, пел в хоре. Впрочем, в этом ничего необычного не было – почти все мальчики его возраста традиционно участвовали в храмовых делах. Но особенный трепет, с которым Юссеф относился к этим занятиям, привычным для любого деревенского мальчика, вскоре стал предметом пристального внимания соседей. Стали раздаваться голоса, прочащие ему удел священника. А вскоре Юссеф отыскал на склоне горы узкий грот, соорудил там алтарь, поставил изображение Божьей Матери и стал молиться все свободное время, пока козы не особенно нуждались в его присмотре.
И сверстники стали дразнить Юссефа «святым». Эти деревенские дети, желая, наверное, задеть и подразнить Юссефа, на самом деле оказались первыми, назвавшими его так, первыми, кому явилась, по сути, истинная сущность Юссефа. Нельзя сказать, будто эти деревенские мальчишки относились к Юссефу с благоговейным трепетом, да и странным было бы требовать такого отношения от обычных детей, однако на частые розыгрыши и подшучивания Юссеф не обижался, не вступал в перепалки, не старался в ответ побольнее уязвить обидчика, чем не в меньшей степени приводил в изумление детей и взрослых. В глазах же его в ответ на обиды загорался странный, непонятный другим свет, который мог, наверное, сказать многое о том, что Юссеф уже чувствует предопределенность своей судьбы, знает, что его удел – монашество, отшельничество, служение Богу.
Обнаруженный мальчиком в горах крохотный грот стал первой пустынью будущего святого. Не здесь ли впервые отчетливо он услышал голос, сказавший ему: «Твоя жизнь должна быть посвящена Господу! Отправляйся за ним. Мир – не для тебя, отряхни со своих рук мирскую жизнь, исполненную суеты». Неоднократно эти голоса, эти видения посещали Юссефа в его первом «ските». И убеждение в том, что именно путь монашества и подвижничества, а не деревенская жизнь, является его подлинным призванием, крепло с каждым днем. Между тем месяц за месяцем, год за годом Юссеф взрослел. Он все больше отдалялся от ровесников, от братьев. Впрочем, один человек был по-прежнему близок и приятен ему. Это была деревенская девочка Мариам, ровесница Юссефа. Юссеф с увлечением беседовал с ней о Боге, приводил на горные склоны любоваться красотой суровой природы, исполненной неприхотливости и вечного постоянства. Она, скромница Мариам, была единственной, кому удавалось увлечь Юссефа обычными детскими играми, заставить смеяться и шутить, как обычного мальчишку. Родители подростков уже недалеки были от того, чтобы сговорить детей, ведь шли годы, девочка и мальчик стали девушкой и юношей. Мариам, выросшая настоящей красавицей, отвергла ухаживания всех деревенских кавалеров – она ждала решительного разговора от Юссефа, полагая, что он непременно состоится, ведь слишком очевидное предпочтение отдавал ей Юссеф. Но… Предложения выйти замуж, которого с таким нетерпением ждала Мариам, так и не последовало. Юссефу шел двадцать третий год, когда он неожиданно исчез из деревни. Проснувшись на рассвете, его мать Бригитта поняла, что сын ночью незаметно выскользнул из дома. Поначалу Бригитта даже не встревожилась. Но Юссеф не вернулся к вечеру. Не возвратился он и день спустя. И никогда больше не переступил он порога родного дома, никогда больше не вернулся в родную деревню. Позже мать поняла, почему Юссеф, начиная свой великий путь, в тайне отправляясь из дому под покровом ночи искать дорогу в монастырь в Мейфуке, который, как он знал, должен быть где-то неподалеку, даже не попрощался с ней, даже ей, самому близкому человеку, чья неистовая вера в Бога была сродни его собственной, не сказал о том, что покидает отчий дом навсегда. Прощание было бы невыносимым. И Юссеф не был уверен в том, что сумеет быть бесстрастно твердым, удержится от искушения провести с матерью, уступая ее мольбам, еще день, два… Он принял раз и навсегда решение удалиться от грешного мира, и теперь никакая сила, даже слезы матери, даже разбитое сердце Мариам не должны были удержать его. Так начал он свой путь – путь святого.
Раз и навсегда отказался Юссеф от своей собственной воли и своих желаний, положившись на Божий промысел. И отныне десница Господня стала руководить его жизнью. Как и надеялся юноша, на рассвете, поднявшись высоко в горы, он разглядел с вершины среди фруктовых деревьев красные черепичные крыши Мейфука, а среди них – монастырские шпили с крестами.
Ему отворил совсем молодой человек, ровесник Юссефа, но уже монах. Уставший за ночь путник, счастливый тем, что так скоро получил возможность беседовать с лицом, облаченным в монашеские одежды, сбивчиво рассказал о своей заветной мечте, умоляя позволить ему остаться в монастыре. Сочувственно улыбнувшись, молодой монах ответил, что сказать Юссефу «да» либо «нет» вправе лишь сам настоятель. И вскоре Юссефу велели спуститься в монастырский зал, где сидел в кресле седобородый старец в окружении монашеской братии. Упав на колени, юноша стал умолять настоятеля не отвергать его. Настоятель попытался было уговорить Юссефа вернуться в деревню и поразмышлять еще над своим более чем ответственным шагом. Однако страстное повествование Юссефа о том, как всю свою предыдущую жизнь он мечтал именно об этой минуте, не могло не растрогать суровых монахов. Повернувшись к ним, отец настоятель увидел в их глазах молчаливую просьбу…