Страница 2 из 12
Как епископ, Афанасий соблюдал обычай объезжать все храмы своей епархии, везде проповедуя и беседуя с народом. Иногда ему приходилось скрываться, и тогда он обращался за помощью к монашеству. Так, в 335 г. Афанасий был осужден Тирским собором по обвинению в организации убийства священника Арсения. Арсений придерживался позиций Мелития, сурово относившегося к отступникам, считавшего, что священник, уклонившийся от мученичества, может далее быть в Церкви лишь мирянином. Арсению приходилось подолгу скрываться от толпы, чем и воспользовались клеветники, заявившие, будто бы Афанасий убил Арсения и пользуется его рукой в магических целях. На самом деле Арсений действительно потерял руку во время самосуда над ним, но остался в живых, – и Афанасию удалось доказать свою невинность: Арсений нашелся в одном из городских монастырей. Его поэтому осудили по обвинению в растрате церковного имущества: якобы он распродал или сжег какие-то книги. Смысл этой клеветы не будет нам ясен, если мы не поймем, что в Египте было особое отношение к останкам: мумии, обернутые в свитки папируса, словно в книгу, считались достоверными свидетелями событий, и поэтому останки могли признаваться в мире суеверных умов магическим инструментом власти над событиями, над их учетом, присланными из вечности бухгалтерами и управленцами. Афанасия обвиняли по сути в том, что он присвоил себе власть над всеми церковными делами. И как всегда, при обвинениях со стороны горожан его выручали монахи, которые могли приютить изгнанника и передавать в Александрию его письма и наставления.
Монашество начального времени было уделом сильных, даже яростных людей – решительности действий которых не могли вместить обычные города. Также в монахи шли дети самых влиятельных и богатых семейств: не усматривая радости в высоких административных постах в эпоху превратности политических судеб, они отправлялись в пустыню одерживать победу над собой. Идеал власти над собой как высшей власти обосновала школа стоиков, в лице таких всемирных писателей, как Цицерон, но христианство развернуло в бесконечность милосердия то, что у стоиков никогда не было до конца свободно от эгоизма. В монашестве заявила о себе таинственная связь со всеми соседними отшельниками: не видя лиц друг друга, монахи как никто чувствовали чужую беду и знали, как ей помочь, отзываясь на первый зов. Афанасий в Житии Антония Великого изобразил этот идеал монашества: не просто знать всех, кто встал на путь подвига, но и сразу понимать, какому навыку кто научился, в чем преуспел – тогда любые завоевания будут служить деятельной любви. Мы научимся не просто оказывать помощь, но и учить других спешить на помощь. Но конечно, основное занятие монашества – борьба со страстями, с ошибочными решениями; и в этом смысле его можно сопоставить с образованием, с обучением в течение многих лет взвешенности в суждениях и поступках. Дружба Афанасия Великого с монахами и создала новый канон свидетельства: с той поры в нашем мире свидетельствуют не гробницы, мумии и кости, но живая запись любви на скрижали сердца, и трепетная плоть сердца важнее мертвого учета даже самых значительных событий.
Другое дело, что обвинения против Афанасия Великого поступали очень часто, и в конце концов, император Константин Великий сослал его в Галлию, нынешний город Трир, при этом запретив выбирать нового епископа Александрии, дабы не вспыхнула гражданская война – это последнее решение и позволило Афанасию при первой возможности вернуться в Александрию. Афанасий Великий где бы ни оказывался, убеждал всех в преимуществе богословия равенства лиц Троицы.
В 337 г. император Константин умер, и императором стал его сын Констанций, убежденный последователь Ария. Констанций считал, что богословие Ария, как богословие, в котором Отец не столько рождает Сына, сколько организует Его как собственную мудрость и силу, триумфальные проявления собственной воли и красоту вдруг развернувшегося величия, больше всего отвечает государственному интересу сложно устроенной империи. Весь двор Констанция стал арианским, быть последователем Ария и означало строить империю; и Афанасий не мог уже оставаться епископом имперского мегаполиса. Он бежал в Рим на целых три года, где чиновники старой выучки и старых обычаев не принимали тщеславия Констанция, но разумно полагали, что богословские вопросы должны решаться в храмах, а не при дворе. По сути, тогда и окончательно утверждалось представление о «кафедре»: о том, что епископ не только инспектирует подчиненные ему общины, но и учит публично во всеуслышание. В Риме это представление о том, что высказанное ex cathedra истинно, развивалось и дальше; и нынешние университетские кафедры – тени этого образа интеллектуальной неподкупности.
В 346 г. Афанасий торжественно вернулся в Александрию, где сразу провел небывалую реформу: стал возводить на епископские кафедры монахов. До этого епископами становились опытные в придворных или административных делах христиане, умевшие общаться с властями. Монашеский епископат становился самоуправляемым – ему не нужно было выстраивать отношения с чиновниками, напротив, чиновники должны были научиться правильно общаться с новыми епископами. Констанций был недоволен самостоятельностью Афанасия, вызывал его не раз к себе, – но даже захват действующей армией всех храмов не позволил задержать Афанасия, которого опять спрятали монахи, а обычные горожане не питали никакой приязни к бесчинству солдат. С 356 по 362 г. Афанасий жил в пустыне, писал трактаты и письма; при этом ему удавалось ездить за пределы Египта и даже много раз навещать Александрию, где он частным образом вел беседы с единомышленниками.
Парадоксальным образом возвращению Афанасия в Александрию способствовал император Юлиан, возродивший язычество как официальную религию Империи. Юлиан считал, что управлять множеством народов, входящих в Империю, можно только с помощью могущественных символов. Солнце и Луна, Олимп и Парнас годились на роль таких символов, тогда как в Библии, считал Юлиан, раскрываются только частные судьбы отдельных людей. Конечно, язычество Юлиана было слишком притворным для того, чтобы стать живой исторической силой: сам Юлиан был рядовым философом, умеющим поставить религию на службу своим рациональным целям, а вовсе не религиозным вождем. Рассчитывая на скорый крах христианской церкви под тяжестью внутренних споров, Юлиан распорядился в 362 г. вернуть всех епископов на их кафедры. Но император неверно представлял себя жизнь Церкви: он считал, что православные и арианские епископы окончательно разрушат церковь выяснениями, кто должен быть на кафедре – но так можно разрушить философскую школу, а не Церковь. В Церкви одаренный епископ сможет найти себе друзей, и вернуть себе влияние благодаря чувству внутренней правоты, которое разделят с ним и его друзья – какие-либо интриги, опрокидывающие самого интригана в ту же пропасть недоумений, здесь просто не нужны. Дружба сердец подскажет те решения, которые не будут стратегическими или тактическими, но просто станут единственной возможностью прожить в согласии после долгих смут. В конце концов, Юлиан сам испугался того влияния, которое Афанасий стал приобретать в Александрии, и распорядился его задержать – Афанасию пришлось в очередной раз прятаться в пустыне среди монахов.
После смерти императора Юлиана на поле боя Афанасий вернулся в Александрию. Из 40 лет его епископства 17 пришлось на ссылки и беженство. Последние годы жизни, до кончины в 373 г., прошли сравнительно спокойно, во что поверить трудно, зная нравы Александрии. Только в 366 г. язычники сожгли кафедральный собор, но Афанасий не стал восстанавливать его, а велел строить новый собор в другом месте. Вероятно, для Афанасия возможность проповедовать на любом месте была важнее продолжения борьбы с язычниками и арианами, где можно было ждать новых провокаций. В новом храме нелепо было бы искать «скелеты в шкафу» и разного рода фальсификации врагов, которые не прочь были подбросить чьи-то останки как доказательство мнимого преступления.