Слиток

  Светлана происходила из семьи потомственных кладоискателей. Ее прадед - огромный, черноусый, с пудовыми кулаками, держал в Москве извоз. Каурые и буланые, со звоном бубенцов разносились его тройки по бойким московским улочкам. Семейное предание гласило, что он разбогател, найдя клад с приданым, так и не доставшемся неведомому жениху - золотые слитки, жемчужные серьги и серебряный ковчежец. Был в кладе и неразменный рубль, принесший главное богатство - и гладких лошадей, и трезвых ямщиков, и каменный дом с дородной румяной женой - все появилось благодаря стертому пятаку с зазубренными краями.

   Впрочем, крепкое и справное таким лишь казалось, рухнув под напором судьбы. Вот и Светланиного деда не спас ни вечный рубль, ни каменный дом. Новая власть пересела в лимузины, беднота повисла на подножках трамваев, извозчичьи пролетки канули в небытие, но Светланин род не зачах окончательно, хотя измельчал, пробиваясь сквозь московский асфальт чахоточной порослью.

   Такой уродилась и Светлана, бледной заморенной молчуньей. И следа не осталось от зычных и кряжистых предков, любовно оглаживающих бока лошадей.

   Родители Светланы рано умерли, она едва успела закончить восьмилетку и устроилась на часовой завод. Светлану поставили на конвейер, где она боялась оторвать взгляд от ленты, а когда шла по коридору, смотрела себе под ноги, редко поднимая глаза. Так просидела она несколько лет, сжавшись в комочек и подобрав ноги, поэтому в цеху не сразу заметили, что молчаливая сборщица беременна. Сама она никому не открывалась, подруг у нее не было, и родив мальчика, Светлана не изменилась. Разговаривала она, как и раньше, едва слышно, в очереди за зарплатой всегда оказывалась последняя, хоть и приходила в кассу раньше всех - ее оттирали бойкие товарки.

   А спустя десять лет Светлане вдруг дали квартиру от завода - вот уж никто не думал-не гадал! В любовницах у начальства она не числилась, была уже не первой молодости, да и красотой не могла похвастаться никогда. Но сверкнула удача неразменным рублем из тьмы веков, привет от прадеда, вот и ордерок, распишитесь, пожалуйста. Другая бы на месте Светланы обрадовалась, устроила новоселье, но она и здесь все провернула молчком. Светлана тихо переехала, вещей у нее было немного, сосед по доброте душевной прибил полочку, а много ли ей надо - кровать, стол - вот и весь уют.

   На стенах Светлана развесила семейные фотографии, и, засыпая, смотрела на предков - кладоискатель-прадед с каурой кобылой, улыбается довольно, дед с портупеей и густыми усами, уже смотрит растерянно, хоть и бодрится, а отцу уже и вовсе лихачества не осталось - лысоватый брюнет с застывшим лицом, лаборант на кафедре, испуганно таращится в объектив. Выцвел род, цвел и выцвел, засалился, как старые фотографии.

   Впрочем, сын не пошел в ее родню, а рос бойким, даже бедовым. Светлану чуть не каждый день вызывали в школу, она тихо становилась у стенки, опустив глаза, пока ее отчитывали все подряд - и директор, и классная руководительница, даже уборщицы приходили и жаловались, что ее сын сломал шкафчик в гардеробе. Сыновья удаль пугала Светлану, и нерв кладоискательства, совсем было заглохший под многовековым московским асфальтом, вдруг дал о себе знать. Сын вымахал огромный, плечистый, с грубыми ручищами и зычным голосом, ни дать ни взять - прадед на извозчичьей бирже, привыкший ставить всех в упряжь и стегать хлыстом. Чем больше и громче становился сын, тем дальше в тень отступала Светлана, и без того привыкшая вжиматься в стены.

   Сын приходил, властно открывая дверь, наполняя квартиру гомоном и шумом, а Светлана уходила в свою комнату и ложилась на кровать, под фотографии предков, как под образа.

   Когда сын устроился на работу, она вышла на пенсию, без сожаления расставшись с часовым заводом, где постоянное тиканье выводило ее из себя. Дома ее окружала тишина, сын много ездил по свету, привозил разные редкости. Однажды он дал матери попробовать вина из древнего, будто из земли выкопанного медного кувшина, Светлана пригубила и выплюнула - гадость. В редкие вечера, когда сын был дома, она прислушивалась к разговорам по телефону, и обрывки фраз заставляли замирать от страха. Светлана поняла, что сын ее мошенник и контрабандист, а горькое вино в кувшине - это еще цветочки. Он, как прадед, - она с укором поднимала глаза на фото - рыскает по чужой земле, находит там золото, а здесь распиливает на куски и продает.

   Словно в подтверждение своих страхов, Светлана часто слышала слово "слиток", а потом сын принес его, завернутый в тряпицу, и молча положил на полку. Светлана сразу поняла, что это чистое золото, ее было не обмануть, такие вещи она видела сразу.

   Пока сына не было, Светлана на цыпочках прокралась в его комнату, отогнув тряпицу, потрогала слиток. Сусальное золото нахально пялилось на нее, как голый бок бесстыжей бабы, Светлана отпрянула, зажмурила глаза.

   Вскоре разговоры сына стали тише и мягче, сменились воркованием, наполнились смешками, а потом он привел домой незнакомую девушку.

   - Это Катя, моя жена, - сказал он матери, чуть подтолкнув девушку вперед, а Светлана по привычке отступила, но сзади не оказалось спасительной стены, хоть хватайся за воздух. Невестка придвинулась еще, поощряемая взглядом сына, а Светлана пятилась, пока не запнулась о порог своей комнаты и, быстро повернувшись, захлопнула дверь прямо перед ее носом. Она повернула ключ в замке и долго прислушивалась, как пара в недоумении топчется на пороге, а потом, пошептавшись, уходит.

   Через полчаса на кухне загремела посуда, Светлану, постучав в дверь, позвали отметить свадьбу. Она решила, что отказаться неудобно, и принарядилась: достала из шифоньера платье - струящееся с темными разводами на золотистом фоне, приколола брошь к воротнику. Сын разлил шампанское, Светлана послушно подняла бокал, держа его за ножку, которая когда-то уже треснула в грубой пятерне деда или прадеда.

   Она начала говорить тост, но сбилась. Невестка смотрела на нее жалостливо, как на девочку, которая забралась на табуретку, чтобы прочесть стихи, но забыла слова. Светлана обиделась, закашлялась, замахала руками, пока не выплеснула шампанское на платье, и сын мягко отвел ее руку, а бокал поставил на стол.

   Светлана вернулась в свою комнату, понимая, что пришла сюда навсегда, как в темницу. Теперь квартира будет принадлежать молодым: здесь будет звучать их смех и громкие голоса, а с ней останется тишина. Часы, изводившие ее тиканьем, она остановила давно, еще выйдя на пенсию.

   Сын продолжал свои махинации с золотом и кладами, Светлана все слышала через стену. К счастью, с возрастом ни слух, ни зрение ее не ухудшились, наоборот, она отчетливо слышала каждое слово, которое произносили даже шепотом.

   Бессонными ночами она лежала на диване, и ей даже не нужно было прижиматься ухом к стене - она видела молодых насквозь, этих охотников за чужими сокровищами. Светлана знала, что добром это не кончится. Спрятанное в земле просто так в руки не дается, да и вечно везти не будет, придет день - и неразменный рубль разменяешь.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.