Страница 11 из 31
«Все больше, больше моей маме лет…»
Все больше, больше моей маме лет.Все реже поднимается чуть светна шорох свежевыпавших газет,в которых утешений нет и нет.Все горше каждый воздуха глоток,все скользче пол, опасный, как ледок,все тяжелей, нечаянно жесток,обнявший плечи легонький платок.Когда она по улице бредет,снег осторожно, бережно идет,и дождь ей боты лижет, как щенок,и ветер сбить ее боится с ног.В нелегкие такие временавсе легче, легче делалась она,и страшно мне, что может кто-нибудь,как перышко, ее с России сдуть.Как мне испить живой воды тогдаиз маминого слабого следа?Любимая, прошу тебя, – сумейстать хоть немного матерью моей.17 августа 1994Поздние слезы
Животные – это другие народы,и не из слезливой, как люди, породы.Но плачут собаки не спьяну – тверезы.Их старость выдавливает им слезы.Собакам глаза вытирают ушами,чтоб старости слезы им жить не мешали.Да разве увидишь лису или зайца,когда твои очи собачьи слезятся?Я в детстве шикарно рыдал, ниагарно,порой притворялся – отнюдь не бездарно,а поздние слезы не рвутся наружу, —я трушу, что с ними свой сговор нарушу.Все чаще рыдания пряча в свой выдох,стою, словно каменный, на панихидах.Я стал договариваться с глазами,чтоб договорились они со слезами.Не плакать мне хочется – выть, как собака,лишь вновь свежекрашеным гробом запахло,а возле глотающей друга могилыи плакать нет сил, и не плакать нет силы.25 августа 1994Это – я, Маша
«Это я, Маша…» —как собака скулю,дверь опять перееханной лапой скребя,столько дров, столько слов наломавший,да и переломавший себя.Это я, дети,ваш, такой непутевый, а все же какой-никакой, а отец.Вы на пальцы меня, словно куклу, наденьте —наиграйтесь отцом наконец.Я останусь над кроватками вашими юный, счастливый,хотя и в долгу, как в шелку,а свою задолжавшую до неприличия юности старостьв очень черный чулан потихонечку уволоку.Ну не биться мне лбом же! Я подамся хоть в бомжи,лишь бы вам раздобыть хоть копеечку звонкого чистого дня!Если будет меня в моих детях все больше,мне не страшно, что будет все меньше меня.Но нечестно,если призраком стану являться к любимой в пургу и дожди.Обещаю — я честно исчезну,только замуж за честного парня и ты выходи!Может, на золотые, с ресницами белыми, очи ромашексвои синие, выцветшие сменю.«Это я, Маша…» —прошепчу твоим туфелькам яи в ромашки тебя заманю.И потомкам шепну в двадцать первом столетье,став ночной темнотой, почему-то вздыхающей глубоко:«Это я, дети…Вы почистили зубы?Я вам почитаю чуть-чуть на ушко…»24 августа 1994Две любви
То ли все поцелуи проснулись, горя на губах,то ли машут дворы рукавами плакучих рубах,упреждая меня белой ночью, дразняще нагой,от любви дорогой не ходить за любовью другой.То ли слишком темно на душе, а на улице слишком светло,то ли белая ночь, то ли ангельское крыло.Страшно жить без любви, но страшнее, когда две любвивдруг столкнутся,как будто в тумане ночном корабли.Две любви — то ли это в подарок с опасным избытком дано,то ли это беда прыгнет молнией ночью в окно,рассекая кровать раскаленным клинком пополам,драгоценные некогда письма сжигая, как хлам.Две любви — то ли это любовь, то ли это война.Две любви невозможны. Убийцею станет одна.Две любви, как два камня, скорее утянут на дно.Я боюсь полюбить, потому что люблю, и давно.Июнь 1994